После долгой, практически бесконечной работы можно было позволить себе погулять по селу. Гулять было особо негде, поэтому я сел напротив пшеничного поля, чтобы любоваться видом.
Можно было бы традиционно упороться алкоголем, недавно подвязал. Да и тут у меня не было собутыльника. Хотя после периода рутинной работы такие мелочи не должны останавливать этот благородный порыв. Испокон веков во всех народах после ненавистной рабочей недели необходимо было нажраться, чтобы спиртосодержащими лекарствами хотя бы немного залечить шрамы уязвлённой гордости.
Мы повторяем, будто мантру, что нет стыдной работы, переубеждая не мажоров, а самих себя в том, что нам не противно таскать шкафы, точить детали, штукатурить и даже просто подметать. Вроде бы я делал правильное дело, помогал семье в работе по дому, только и у меня было это ощущение неловкости. Перевёз бы их в город на квартиру, только они не хотят, привязаны к этому укладу. И эта привязанность ещё больше отдаляет меня от них. Они всю жизнь будто обслуживают дом, всегда находят, что делать. Будто в фильмах ужасов, этот дом поработил их и забирает все силы, только они ещё и любят это.
Мы выросли на культе труда, созданном коммунистической партией. Никто ни до этого, ни после настолько активно его не пропагандировал. В Северной Корее до сих пор правит трудовая партия. Только политбюро перестала заставлять хвалить великих тружеников, больше никто просто так это не делают. Ведь этим самим труженикам интереснее читать про олигархов, а не себе подобных, и они с удовольствием бы скинули это бремя.
Развитие цивилизации идёт к уменьшению труда. И его преобразование. Единственная пропаганда труда, которой можно поверить это труд Толстого. Он мог сколько угодно выходить с косой в поле и в любой момент всё бросить. Это свободный труд. Когда у каждого появится возможность ничего не делать, можно будет понять, кому нужен этот труд.
Мы бежим от физического труда в таргетинг, смм, всевозможные продакшны и семинары. Чего только не делают, чтобы не работать, так и есть. Я тоже участвую в этой имитации труда. Мне должно быть стыдно. Только при виде дворников, грузчиков и строителей возникает ощущение, что это хотя бы не физический труд.
Проклятый сельский труд, проклятый заводской труд. Утопическую постиндустриальную эпоху невозможно приблизить. Можно только не романтизировать существующий порядок, ненавидеть и проклинать его. Наши родители работали большую часть времени, не потому, что они были великими тружениками, у них просто не было другого выбора. Я тоже с детства работал физически, знаю всё это, поэтому при первой же удобной возможности оставил село. Не у всех есть эта возможность.
Физический труд настойчиво напоминает о материальности мира. Электронные деньги и нематериальные товары вроде скинов в игре понемногу возвращают нас в диогеновскую парадигму. Никто не создан, чтобы мести улицы и заделывать ямы на дороге. Только в мире идей мы можем реализовать потенциал. Так что это временно. Не надо тратить жизнь на временное.
Люди не хотят работать ни физически, ни, так сказать, креативно, выполняя никому не нужное техническое задание. Людей тянет петь и танцевать, поэтому они активнее всего следят за теми, кто поёт и танцует. И если танцы это всё ещё физическое движение, то пение вообще не отнесёшь ни к физическому, ни к интеллектуальному труду. Люди делают то, что они хотят, и ещё за это деньги получают. Вот экономика будущего. Другой экономики не надо.
Вы скажете, а ведь это прекрасное пшеничное поле, которым ты любуешься, это ведь тоже труд физическое поле. Да. Только любое камышовое поле, которое растёт само по себе, ему ни в чём не уступает.