Весной в Берёзовке появилась эффектная шатенка Тамара, заставившая местных кавалеров, по словам деда Кирьяна, «распушить хвосты». Но никто из них не был удостоен знаком внимания неприступной красавицы. Почему Тамара, племянница заведующей почтой, приехала в деревню из большого города, было покрыто тайной. Сколько ни выспрашивали любопытные соседки у Тамаркиной тётки, ничего нового не узнали, кроме известной всем информации.
- Опыта девка приехала набираться, а не мозги пудрить деревенским парням, - говорила Людмила Михайловна.
И только близкой подруге приоткрыла тайну:
– У Томки в городе остался жених, c которым она рассорилась.
Поняв, что сболтнула лишнее, Томкина тётка прошептала:
- Я тебе ничего не говорила – ты ничего не слышала, а то мне будет, - повела ребром ладони по шее – секир-башка.
- Я что, не понимаю. Как в рот воды, - заверила подруга.
А вскоре в Берёзовку приехал «пропагандировать киноискусство» молодой киномеханик Алексей Ермолаев. Широкоплечий, черноволосый, с выразительными чертами лица, в которых чувствовалась «порода», он сразу пришёлся по душе односельчанам своим общительным характером.
Многие девушки заглядывались на красавца-киномеханика. На вечерних сеансах, как сейчас говорят, был аншлаг. В районе отметили резкое перевыполнение плана по просмотру кинофильмов в Берёзовке. Среди любителей кино была и Анна Лескова, девушка скромная, с прямыми рыжими волосами, стянутыми на затылке в пучок.
- Что-то ты зачастила в клуб, Анька. Часом не влюбилась в киномеханика? – интересовался наблюдательный брат Саша.
- Да ну тебя! Просто фильмы хорошие крутит. Жизненные.
Даже себе боялась Анна признаться, что нравится ей Алексей. Но надежды на взаимность не таила.
На удивление, бухгалтер Тамара клюнула на «человека искусства».
- Пропал наш киномеханик, Томка взяла его в оборот, околдовала парня своими чарами, - говорили всевидящие соседки.
Как вспышка молнии, внезапно появившаяся на ночном небе, любовь ослепила молодых людей и взяла их в плен. Они были очень красивой парой. Крупный Алексей с шикарной для мужчины шевелюрой и стройная высокая Тамара вызывали восторженные и в то же время осуждающие взгляды старушек, сидевших на завалинке почтового отделения в ожидании пенсии.
- Глядите, в каком сарафане Томка, вырез-то, вырез какой, так и смотри: титьки вывалятся, - возмущалась баба Маня, жившая с тёткой Тамары по соседству. - Совсем девка стыд потеряла.
- И коленки выставила напоказ - срамота, - поддержала её баба Дуня. - Нет бы надеть платье ниже колен.
- А ещё лучше, чтобы лытки закрывала, - близоруко щурясь, осудила наряд девушки и самая старая баба Липа.
- Завлекает, - вздохнув, сказала баба Дуня, - как тут парню устоять?
А Томка взяла Алексея под руку, ещё выше подняла голову и шепнула ему:
- Пусть поговорят бабки. Свою-то молодость забыли. Наверное, не одна потеряла девичью честь, кувыркаясь с каким-нибудь ухажёром на сеновале. А теперь праведниц из себя строят.
Томке очень хотелось даже язык показать этим старушкам, презрительно поджавшим губы, но сдержалась. Всё-таки ей двадцать один, а не двенадцать!
В деревне, как это часто бывает, уже определили судьбу Алексея и Тамары. Особенно после того, как Алексей свозил Тамару в Покровское, говорили, что киномеханик сделал предложение племяннице Людмилы Михайловны. Действительно, в одно из воскресений молодые люди ездили в Покровское. Алексей познакомил Тамару со своей матерью и намекнул, что осенью, скорее всего после Покрова, сыграют свадьбу. Ефросинья Павловна встретила эту новость без особого восторга. Не то чтобы не понравилась будущая сноха, но что-то было в Томке чужое.
- Какая-то она не нашенская, не свойская. Алёшка глаз с неё не сводит – любит, наверное, сильно, - говорила Ефросинья младшей сестре Аксинье.
Зайдя в дом будущей свекрови, Тамара была поражена не только чистотой и порядком в скромном жилище, но и обилием вышитых вещей. На высокой кровати, украшенной внизу вязаной кружевной каймой, величественно красовались большие взбитые подушки в вышитых белых наволочках. В углу горницы – большая икона Святой Троицы, украшенная вместо оклада длинными льняными полотенцами с вышитыми сизокрылыми голубями, держащими зелёные веточки. Икона, казалось, занимала полкомнаты. Взглянув на изображение, девушка будто потеряла счёт времени. С трудом оторвавшись от созерцания святыни, Тамара ощутила ком в горле. Она даже невольно одёрнула платье, хотя в Покровское надела скромный наряд.
- Алексей, икона у твоей матери какая-то чудодейственная. Хочется сразу душу вывернуть наизнанку, - задумчиво проговорила по возвращении Тамара.
- Ну, и что твоя душа посоветовала? Чтобы ты вышла за меня замуж? – спросил Алексей, притягивая к себе любимую и нежно её обнимая.
- Буду думать, ведь до осени ещё уйма времени, - сказала девушка.
- Думай, думай, а после Покрова обязательно будет свадьба, - уверенно заявил Алексей.
В конце августа пришёл Тамаре вызов на учёбу. Алексей говорил, что не перенесёт разлуки с любимой.
- Глупенький, это же на 2-3 недели, - легонько прикоснувшись губами к щеке Алексея, сказала Тамара.
А в городе подруга устроила будто случайно встречу с Николаем, из-за ссоры с которым Тамара уехала в деревню. Былые чувства вспыхнули с такой силой, что Тамара просто потеряла голову.
- Лариска, я от Коли схожу с ума, становлюсь, как ненормальная! Я его так сильно люблю, как никогда никого не любила.
- Да я вижу. Ты не просто светишься – сияешь от счастья. Не зря говорят, что разлукой проверяются настоящие чувства, - говорила подруга. – А как же твой Алексей?
- Ой, не напоминай! Да, мне казалось, что люблю Алексея, но теперь поняла, что Коля – моя судьба.
Тамара так и не возвратилась в Берёзовку после сессии. Необходимые документы прислала по почте. В деревне шушукались, видя удручённый вид Алексея, строили различные догадки. Подругу Людмилы Михайловны распирало от желания поделиться «секретом», но, памятуя о данном обещании, она молчала.
И вот, наконец, Алексей получил письмо. «Алексей, проси меня, - писала его любимая Тамара. - Я обычную симпатию к тебе приняла за любовь. Но настоящее, искреннее чувство испытываю к Николаю, которого я любила до встречи с тобой и из-за которого я оказалась в Берёзовке. Прости. В селе полно хороших девушек. По-моему, Аня Лескова страдала по тебе. А мы с тобой разные люди».
Банальная история, сколько раз отражённая в прокрученных им кинолентах. Но там была чужая, киношная драма, а здесь - своя кровоточащая рана, такая болезненная.
Свет был не мил для Алексея. Свои переживания, как большинство мужчин, он пытался утопить в спиртном. Клочья души, как растерзанный зверь, стонали и рыдали от безысходности. Алексей люто ненавидел и безумно любил Тамару. Если бы вернулась, был бы на седьмом небе от счастья, но… не простил бы! Замкнутый круг! Киномеханик запил, на работу не выходил. Шикарная шевелюра висела жирными прядями, мутные,некогда выразительные глаза смотрели сквозь собеседника, опухшее небритое лицо выражало отчаяние.
После увольнения Алексей, вернувшись в родное село, сказал матери:
- Эта Томка всю жизнь мне испортила, - и, отвернувшись, со злобой проговорил ещё что-то, но это уже Ефросинья Павловна не расслышала.
Алексей долго не мог устроиться на работу, наконец, его приняли в соседний район трактористом. Через месяц он приехал в Берёзовку и посватался назло Тамаре к некрасивой рыжей Анне, которую в селе считали старой девой.
Анна не могла поверить такому счастью. Она запретила себе даже думать об Алексее, потому что понимала, что никогда не сбудутся её мечты. И вот он пришёл к ней домой. Сватовство было для неё, как гром среди ясного неба. Да и сватовства как такового в традиционном понимании этого слова не было. Пришёл бывший берёзовский киномеханик к Аниным родителям и брякнул с порога:
- Отдайте за меня вашу Нюрку.
- Да если она не против, бери, - ответил отец.
Свекровь Ефросинья Павловна была из разряда некрасовских женщин, которые и норовистого коня смогут обуздать, и жилище от стихийных бедствий сохранить. Она оценила доброту и сердечность Анны. Понравилось Ефросинье, что сноха не гнушалась любой работы, сразу стала звать свекровь мамой.
И началась для Алексея бесцветная семейная жизнь. Запоздалое материнство давало Анне силы, она словно обрела второе дыхание. Жена Алексея стала женственнее, глаза светились радостью. Прекрасная хозяйка, любящая мама, верная жена, она старалась во всём угождать мужу. А его это только раздражало. Алексей всё чаще прикладывался к рюмке. Озлобленный, поднимал на Анну руку. Она подумывала вернуться к родителям, но стыдно было с тремя детьми возвращаться в родное село. Не хотелось попасть на языки язвительным соседкам, которые как в воду глядели, обсуждая её замужество:
- Намается Нюрка с этим красавцем.
Вот эта маета и стала её крестом. Долго терпела Анна. Однажды вызвала участкового Петра Ильича, полного пожилого мужчину со шрамом на левой щеке. Он пожурил Алексея за грубость, провёл, как потом отметил в протоколе, «воспитательную работу и профилактическую беседу» и помирил супругов. Алексей достал из заначки бутылку и предложил жене и участковому выпить мировую, обнял супругу, даже чмокнул в щёчку. После этого случая глава семьи немного утихомирился. Он, памятуя строгий наказ участкового не куролесить, какое-то время сдерживал свой буйный нрав. Через два года в семье появилась дочь. Три наследника-погодка по очереди «нянькались» с подросшей сестрёнкой.
***
Шли годы, выросли сыновья, получили рабочие профессии, завели семьи. Завертелся жизни круг. Вот уже и внучата не заставили себя ждать. Как зиму сменяет весна, весну – лето, так и в семье Ермолаевых чередовались обычные мирные дни со ссорами. Внутреннее недовольство Алексея выливалось в грубые слова, которыми он награждал супругу за недостаточно подогретый борщ или пропавшего гусёнка. Анна притерпелась, притёрлась к ершистому характеру супруга. Так незаметно и пролетели десятилетия.
Накануне золотой свадьбы Анна заболела: прихватило сердце. Дети даже предлагали перенести торжество или вовсе отказаться от него, но она не соглашалась. Всё-таки пятидесятилетие совместной жизни - это важное событие.
Всё шло своим чередом. Поздравления ярким осенним букетом украшали праздничный стол. Какое же это счастье видеть любимые лица, слышать родные голоса, ощущать свою значимость! Анна, сидя рядом с супругом, улыбалась, благодарила за пожелания и украдкой вытирала салфеткой холодную испарину.
- Давайте танцевать, гости дорогие! Я хочу танцевать!
Её кружили, бережно передавая из рук в руки, обнимали, говорили приятные слова. Дочь, заметив бисеринки пота на лбу матери, спросила:
- Мама, тебе плохо?
- Нет, нормально, сейчас пройдёт. Просто от счастья немного закружилась голова…
С юбилея Анну Ильиничну увезла скорая, а через четыре дня её не стало.
Алексей Михайлович позвонил тётке Аксинье, которая была старше его всего на десять лет, и со слезами в голосе сказал:
- Нет больше моей Нюрки, тётка. Умерла Анна…
- Это Бог тебя наказал: забрал на небеса твою жену за твоё богохульство, - отреагировала набожная тётка.
- Что ты, Аксютка, буровишь? Сердечный приступ у неё был. Если бы сразу сказала, спасли бы врачи. А то не хотела огорчить гостей и терпела, пока совсем не стало худо.
- Алёшка, Фрося, мать твоя, не простила бы такого греха.
- Какого греха?
- А ты забыл? Надо же до такого додуматься: продать икону, память о матери, за три бутылки водки! Безбожник! – с возмущением воскликнула тётка Аксинья.
- Какой я безбожник! Смотри, крещусь! – воскликнул племянник и положил на грудь широкий крест, как будто тётка могла видеть его действия.
- Не вижу и смотреть не хочу!
- Не трави душу и так тошно, - сказал Алексей и отключил телефон.
***
- Я возьму только икону и портрет матери – больше мне ничего не надо, - говорил восемь лет назад после похорон Ефросинии Павловны её единственный сын Алексей. – Аксютка, - обратился он к тётке, - перевози пожитки из своей избушки и живи. Никаких денег мне не надо. Здесь и огород хороший, и колодец новый.
Ухаживая за Фросей, заболевшей смертельным недугом, Аксинья боялась момента ухода из жизни близкого человека. Каждый раз, ещё из сеней, громко кричала:
- Фрося, я пришла.
И, обратившись в слух, затаив дыхание, ждала ответа. Услышав возглас-стон, оживала от сковавшего её на несколько секунд страха и открывала дверь. И вот теперь, не желая переживать тревожные воспоминания о тяжёлом уходе из жизни сестры, Аксинья отказалась переходить в опустевший дом с шатровой крышей.
Алексей знал историю появления иконы Святой Троицы в их доме со слов бабушки. Это была копия знаменитой рублёвской иконы, довольно талантливо выполненная. Во времена гонения на церковь в Покровском представители власти решили закрыть и уничтожить храм. Верующие, не желая отдавать на поругание «антихристам» святыни, церковную утварь, ночью уносили в свои жилища с благословения батюшки всё, что можно было. Так в избушке Ермолаевых появилась завёрнутая в рогожу большая икона. Когда построили новый дом, состоящий из прихожей-кухни и горницы, в угол повесили икону.
И вот эту икону привёз Алексей Михайлович в Луговое, где жил со своей супругой, переехав сюда после выхода на пенсию по совету взрослых сыновей. Поклонялся Михалыч, как звали его в селе, не православной иконе, а другому богу – Бахусу. Вскоре, когда душа требовала горячительного, он продал память о матери и бабушке за три бутылки водки.
Жена просила:
- Алексей, не богохульствуй! Иконы не продаются. Отвези в храм, там найдут, куда пристроить.
- Сам знаю, что делаю. Это моё наследство. Как хочу, так и распоряжусь.
Сделка состоялась. Угол в квартире, где находилась икона, в первое время пугал пустотой.
Вечером хозяин во время ужина поставил на стол запотевшую бутылку водки, вытащенную из морозилки, и сказал:
- Вздрогнем, мать, пусть наша душа возрадуется. Обмоем продажу. Мы всё равно неверующие. Пей, Нюрка, не бойся греха. Это моё наказание будет.
Минут через десять заглянул на огонёк к родителям средний сын Борис.
- Вот, Боря, отец загнал бабушкину икону, - посетовала Анна Ильинична.
- А зачем вам эта деревяшка? Она совсем не вписывается в интерьер вашего зала. Только батя сдешевил. Надо было бутылок десять попросить за такой антиквариат.
Незаметно втроём за ужином под свежую жареную картошечку с хрустящими малосольными огурчиками опустошили пол-литровую бутылку.
***
После смерти жены Алексей Михайлович словно потерял опору в жизни. Мысленно ругал себя за грубость и невнимание к жене. Анна была для него воздухом, который не видишь, но отсутствие которого лишает жизненных сил. Она была для него солнцем, которое светит и греет, избавляя от тьмы и холода, но отсутствие которого делает жизнь бессмысленной. У Алексея Михайловича обострились болезни, а у него не было ни сил им противостоять, ни желания с ними бороться. Старику грех было жаловаться на отсутствие внимания со стороны детей. В бессонные ночи прокручивал он свою жизнь, как фильм. В памяти всплывали отдельные картинки, как фрагменты киноленты. Фильм можно отмотать назад, просмотреть ещё и ещё понравившиеся сцены, а жизнь, к сожалению, не отмотаешь... Если б можно было повернуть вспять время, совсем по-другому относился бы к Анне. Часто, вспоминая супругу, старик украдкой вытирал набегавшие слёзы.
А через девять месяцев Алексей Михайлович тихо умер. Врачи сказали, что оторвался тромб, а тётка Аксинья твердила своё:
- Это наказание за проданную икону. Прости его, Господи! Не ведал, что творил.
- Бабушка Аксинья, какие слова ты говоришь! За неполный год и так две невосполнимые потери, - всхлипывая, проговорила внучка Маша.
Череда смертей в семье Ермолаевых не закончилась. Чёрная полоса не отступила: через семь месяцев от обширного инфаркта, случившегося на рыбалке, умер Борис, средний сын Алексея Михайловича и Анны Ильиничны. Бабушка Аксинья оказалась провидицей.