Эссеюшки
Бездна бобин
Помню, видел Библию с параллельными текстами. На странице шли колонками, бок о бок: масоретский текст, рядом Синодальный перевод, а вот Септуагинта, а это церковнославянский... И везде звучало по-разному. Так воинские колонны с разных сторон подходят к одной крепости. А есть она – крепость?
Человеку свойственно желание дойти до сути. Силой мысли соединить разноголосые партии в слаженный, смыслом оправданный хор. Задача, едва ли посильная для смертного... Уйти в Бездну.
Тайна жизни и смерти, из которой приходит Отец, волнует и тревожит человека, всю жизнь не даёт покоя. Раздираемый непосильной широтой своей, он стремится её, широту, сузить: а что "там"? Есть что-то? Или...
Вышли из Рая четыре реки, и не вернутся. Колонны, идущие на крепость, не вернутся. Все звуки сходятся в противофазе, и наступает тишина. Все на свете слова, на всех языках, все, что были и есть, сказаны сразу – одним словом.
Кто это слово слышит, не говорит. Нет здесь ни мудрости, ни святости, нет ничего. А где то, что было? А это, как в последнем фильме Орсона Уэллса, "на другой бобине". И сколько их, таких бобин? Бездна.
Ну и dubbara
"...Оставили временный мир и уже стали мёртвыми для жизни его". Исаак Сирин о монашестве. Как это прекрасно! Оставить мёртвое, да к тому же во зле лежащее, для Слова. Жить Словом, Слову молиться. In angello cum libello. В уголкУ, раскрыв книжкУ. Ага. Ну его, это немецкое порно.
Лепота. В начале было...
Между тем, на долю слова в мире приходится хорошо если процентов семь. Остальные девяносто три – то самое немецкое порно. Бессмысленное и беспощадное. Как хочешь, а чтобы в жемчужнице зародилась жемчужина какая-никакая, нужно сперва в эту жемчужницу как-то попасть. Лучом света? Ага. Вот и понимай как знаешь. А точнее – как можешь.
Да и Слово, которое в начале, тоже... не совсем слово, а Логос. Что это, папенька? А это то, что приводит в порядок иначе бессмысленный (и беспощадный) временный мир. Временно приводит. В соответствие с вечно существующим, изначальным, никому не ведомым. Необходимо порождающим невечное, конечное, всем (ох как) хорошо ведомое, даже надоевшее.
Вернись в порно и введи в хаос элемент организующего порядка. Скажи хоть слово.
И обретёшь образ жизни бессмертия, dubbara d-la mayotuta.
Болящая вера
Спросили раввина, ребе, а что будет на том свете с женщинами, которые ходят простоволосыми? "Жарить, – закричал ребе, – их будут жарить на сковородке!" Не надо жарить. Они и в сыром виде хороши. Еврейский анекдот.
Взгляд на мир хорош без "отношения", не замутнённый: алкоголем не смазанный, наркотиком любого толка, всем тем, что создаёт "отношение", включающее субъект в поле объекта и взаимно ограничивающее мир и человека.
Торможение, активное (сознательное), пассивное (бессознательное), лежит в основе способности к самоограничению, – "само-" безболезненно можно убрать... Культура базируется на системе запретов, табуирования действий и объектов действий. Относительное Я воспринимает мир как мячик: вот бросаю, а вот ловлю в рефлексии (см. переписку Гёте и Шиллера, том первый). И пока всё происходит "по правилам", действительность может приниматься за реальность без ущерба для "играющего". Но попробуй только надень ботинок на голову – и увидишь сам, что будет...
Охраняемся, становимся в круг. Выставляем идолов – не охранит, так хоть скажет, когда придёт ТО САМОЕ, – то, что не "Я есмь". Крест рушит идолов (Святейший Патриарх Кирилл, проповедь в праздник Воздвижения Креста Господня, г. Армавир, 30 сентября 2018 г.), – ну так что ж? На место порушенных приходят другие, пятнаться (питаться?) слюнявыми поцелуйчиками... Бога – поцеловать?! Или святого какого... возможны нюансы. "Болящая Вера отказалась целовать икону св. вмц. Георгия, мотивируя тем, что не желает целовать лошадь." (Священник Сергей Адодин. "Быть попом. Нежалобная книга". Допущено к распространению Издательским советом РПЦ. Москва, "Новая мысль". 2017 г.)
Я ж и говорю, чистый взгляд.
Гуссь
Я тебе, Левович, скажу, и ты меня не перебивай. Всё, что говорят – наплевать и забыть! Наплевать и забыть. Хайдеггеры всякие, Гусь... как? Неважно, – и забыть. Вот он, Гусь этот, говорит: Ви филь шайн, зо филь зайн! Это в переводе с идиш будет "что видишь, то и есть". А я не согласный! Как же интер... ин... интертрепация?! Видишь фигу – а это есть скуйство! Скуйство, говорю. Сходи на выставку Шнура, там оно заставлено. Интертрепация, я тебе скажу, это... бытийность бытия! А ви филь шайн – бытие. Почуй разницу. Опять же троичность. Как без того. Один видит, другой видится, третий видит того и другого, и вся полнота видения в нём заключена, о! Субъект, объект и... и кто? Хорошо, забыл. Пусть будет проекция этих двух на пустое место. Я тебе, Левович, скажу, и это правда, что вилософия есть любовь. А любовь – вилософия. И это правда самая чистая, что вилософы только рассуждают о том, как устроен мир, а надо полюбить и уже успокоиться. Гусь мир не спасёт. Он же не хрустальный.
А всё это, что вот тут, и тот, и этот, это всё образованщина, Левович, совецкая. У всех диплом образца. Тот на правый поставил, а этот на левый карман. Вся и разница. А и там, и там. Понимаешь, нет?
Новое нёбо
Наступающая в некоторых этапах жизни безъязыкость, неартикулированность есть предвестие великих перемен. Илья Муромец тридцать лет и три года сидел сиднем, а потом натворил дел. Язык не даётся готовым и без труда: его нужно получить через мучения инициации, также имеющие свой язык, но получаемое не тождественно полученному и не опосредуется памятью. Это поистине новое небо и всё новое. Поиск языка начинается с отказа от привычных, именно "данных" языков, которые до некоторого этапа удовлетворяли, а теперь перестали удовлетворять, он знаменует собой выход из монолога (со)общающихся жизненных сфер в диалог, шире – гетерофонию бытийных разомкнутых пространств, и это принципиально иное общение, для которого старых языковых средств недостаточно. Здесь и наступает временная безъязыкость. Второй участник диалога – неизвестен, и на каком языке говорить с ним – неизвестно, и эта фаза рождения нового может продлиться, вообще говоря, до бесконечности самой дурной, до ответного выхода этого неизвестного второго навстречу (теперь уже тоже неизвестному – без языка сам себя не знаешь) первому участнику. В результате квантового всплеска энергии Илья несётся в стольный град Киев и уже по пути творит буквально чудеса богатырские, а вновь обретённый участник диалога с ужасом и восторгом прямо сверхъестественным убеждается, что говорить, говорить-то ему – не с кем: второй участник теперь тоже он сам, в итоге чудесных преображений, а перед ним безмолвствующий как всегда народ-языкотворец, и уже с ним никаких перемен не произошло и не произойдёт.
По-по-по
Взялся перечитывать Флоренского и нашёл любопытное и весьма спорное утверждение, со ссылкой на Бергсона, что сознание – это "дефицит в инстинкте". Мысль возникает там и тогда, где и когда ровное течение психической жизни встречает на пути некую препону. Шёл, шёл – и вдруг запнулся... Это я своими словами излагаю, а отец Павел изложил более пространно и, разумеется, куда более красочно ("У водоразделов мысли", М., 1990 г., стр. 225, IV. Мысль и язык. 4. Термин). Книга Анри Бергсона, на которую ссылается Флоренский, называется "Творческая эволюция".
Хы.
Но а "запинка"-то, что она такое? А такое она, что команда не поступает. Ситуация позывает на шаг, но команды нет. Начинаем изобретать... по сусекам, по закладкам, по... по-по-по... Команда не прописана в программе. То ли забыли, то ли... всё ведь не предугадаешь. Программист не господь бог. Нет программы. Ситуация позывает на шаг, но команды нет, начинаем по-по-по-по... Вот она тебе и запинка.
2020.