Глава XXVI. МЕРА ТЕЛА
Всю дорогу от «Родионовны» до набережной Глеб размышлял о связи «серьёзных людей» с мистическим домыслом магистра полоумных наук.
Ну, хорошо, придумал вздорный старикашка забаву с заскоком, слепил пятиконечный вензель по образу и подобию своих очумелых мозгов. Допустим. Пара-тройка роковых совпадений, и иллюзия топографического заговора налицо.
Могло такое случиться? Ещё как могло!
Однако, существование таинственных «благотворителей» уничтожало эту отрадную гипотезу напрочь.
Используя личные связи в общественных целях, Тимур разжился конфиденциальной информацией и доказал, что за клубами, цирками и домами культуры стоят одни и те же люди – влиятельные и весьма не бедные. А это значит, что пресловутой пентаграммой был увлечён не только Белгин. Кто-то ещё положил глаз на пятигранное тельце и прибрал к рукам бредовое изобретение профессора.
Или всё наоборот?
Дотошный старикан, волей или неволей, разнюхал чей-то заветный секрет. Приподнял завесу над гибельной тайной и тем самым наступил кой-кому на любимую, но больную мозоль.
Когда же понял, куда завела его кривая тропа самовольного сыска, решил устраниться. Подальше от греха и его лихих агентов.
А может, никакого самоубийства и не было? Помогли нехорошие люди профессору отлучиться в окно, вот и вся канитель!
Почему тогда не забрали «Последнюю Теорему»? Не нашли?
Ерунда, не может такого быть.
Или Белгина кокнула одна компания, а книгу разыскивала совсем другая? Не слишком ли много криминальной суеты вокруг престарелого пентюха?
Мысли роились в голове, наступая друг другу на пятки.
Что за Палата Мер и Весов? Какое отношение имеет она к пентаграмме?
А Бобринский? Кто таков этот фрукт?
Глеб вспомнил детали комической свадьбы - божий одуванчик, мышей уж не топчет, а туда же, в женихи. Кто бы мог подумать, что этот обветшалый хрыч – воротило и авторитет. Пол города пляшет под его оголтелую дудку.
Да уж, от таких душистых старичков лучше держаться в сторонке…
Чем дальше углублялся злополучный мыслитель в аналитический лес, тем непролазнее тот становился.
Заморочив себя щекотливыми думами, он не заметил, как добрёл до цели круиза.
- Академия Художеств, - объявил Тимур остановку по требованию.
Первое, что увидел Глеб, очнувшись от грёз – две пары сдвоенных единиц: 11-11. Инфернальное число, которым Белгин осенил «уродов с нильских берегов».
Четыре дорические колонны, украшавшие фасад Академии, удобно расположились двояким альянсом по обе стороны от парадных ворот.
Архитектурный декор служил живописной рамой для праздно стоящей скульптуры. Мосластый мужик геркулесовой внешности торчал на часах слева от входа, а справа, между минутными единицами, дежурила какая-то античная дамочка.
Глумливый призрак пентаграммы выплыл из зыбкого небытия. Чтоб ему ни дна, ни покрышки...
Глеб тряхнул головой, силясь прогнать навязчивый морок. Даже зажмурил глаза для полноты эффекта.
Комплекс упражнений подействовал - проклятые цифры исчезли, колонны утратили мистический ореол и снова стали привычным образчиком неоклассических излишеств.
* * *
- Скажите, пожалуйста, как нам найти филиал Палаты Мер и Весов?
Очутившись под сводами Академии, Тимур первым делом обратил помыслы к местной вахтёрше, оберегавшей покой наиглавнейших художеств.
- А никак! Нечего его искать, всё равно это без толку, - ухмыльнулась сторожиха, сверкнув вставным клыком из сусального золота. – Вы записаны? Нет? Я так и думала! Туда, голубчики, только по записи.
- Так может, вы нас запишите?
Тимур понизил голос до полушёпота и попытался придать ему оттенок бархатистой интимности. Увы, вахтёрша оказалась стрелянным воробьём - за годы службы она привыкла к жульническим ухищрениям разнообразного рода и отказалась потворствовать соблазнительным чарам.
- Нет, не запишу. Я тут вообще не при чём, и к этой конторе отношения не имею. У них даже вход отдельный, с бокового крыльца.
Судя по интонации, с которой охранница произнесла слово «контора», было ясно, что филиал Метрической Палаты местные аборигены не жалуют.
- Что ж нам делать? – растерянно пробормотал Тимур, пялясь на цербера жалобным взором. Он решил переменить тактику: оставил в покое женские струны и переключился на материнский инстинкт. Очередное фиаско!
- Да что хотите, то и делайте! Мне-то что? Можете наш музей посетить, если нечем заняться. Туда всех без разбору пускают, и стоит удовольствие это тридцать копеек всего.
Паломники к алтарю Метрологии вежливо улыбнулись в ответ, но от дешёвой экскурсии предпочли уклониться. Судя по всему, вид злополучных туристов был столь укоризненно-жалок, что даже чёрствое сердце вахтёрши не вынесло этого зрелища.
- Ладно, бог с вами. Вот телефон конторы, - стражница накалякала на бумажном клочке какие-то цифры и протянула цидульку Тимуру. – Попробуйте звякнуть, авось повезёт. Хотя, лично я таких обормотов ни в жизнь не пустила бы.
Академию Художеств друзья покидали на манер наполеоновской армии, ретировавшейся из сожжённой Москвы: война ещё не проиграна, но фортуна уже показала свой тыл.
- Ну что, рискнём? Проверим номерок? Тут за углом телефон-автомат, - припомнил Кубик. - Есть у кого-нибудь две копейки?
Тимур обречённо махнул рукой.
- Нет смысла. Пошлют нас куда подальше, вот и весь разговор. В жизни бы не подумал, что какой-то паршивый музей нужно брать штурмом, как крепость. А впрочем…
Порывшись в кармане, скептик выловил двушку и протянул её оптимисту.
- На, дерзай. Чем чёрт не шутит. И учтите, братцы – последние сбережения на общее дело транжирю.
Дозванивался Кубик долго. Несколько раз подносил бумажный клочок к близоруким глазам и заново набирал заветную комбинацию цифр.
Наконец усилия его увенчались успехом. Настырный абонент вежливо представился незримому собеседнику, вкратце объяснил цель звонка, несколько раз понимающе кивнул головой и повесил трубу.
- Ну, каковы успехи?
Тимур достал мятую пачку дешёвых папирос и закурил. Запас заморских сигар подошёл к концу, а новой порцией табачного лакомства зазноба его снабдить не удосужилась.
- Полный трындец! Горим, как шведы под Полтавой, - признался связной. – Музей не работает с индивидуальными ходоками, а принимает исключительно групповые заявки от организаций. Наш тройственный союз тоже, в своём роде, организация, но убедить в этом местных аргусов мне не удалось.
- Ну и пусть себе катятся в задницу!- пожелал злой татарин анальной дороги мудрёному учреждению.
Глеб, однако, не собирался сдаваться без боя.
- Давайте хотя бы посмотрим, что за штука такая этот музей, - предложил он. – На фасад полюбуемся. Зря, что ль припёрлись?
В союзных рядах инициатива особых восторгов не вызвала, но и перечить энтузиасту никто не решился.
В поисках музейного логова, участники поисковой экспедиции обошли здание Академии Художеств по кругу. Наконец, со стороны, противоположной центральному входу, была обнаружена заветная дверь с табличкой:
МУЗЕЙ МЕТРОЛОГИИ ГОССТАНДАРТА
имени Д.И.МЕНДЕЛЕЕВА. Филиал
- Эка они тут забаррикадировались! – присвистнул Тимур, изучая цельнометаллические ворота. – Ещё бы охранника с автоматом у входа поставили. Печёнкой чую – у этой конторы рыльце в пушку. Ладно, полюбовались и хватит. Пошли по домам.
Не успели следопыты сделать и десяти шагов, навстречу им попалась шумная орава разнополых людей молодёжного возраста. Судя по тому, что у большинства, несмотря на мороз, верхняя одежда отсутствовала, путь их не обещал быть отдалённым. Действительно, разминувшись с понурой троицей, компания остановилась перед входом в музей.
- Погоди, погоди, - пробормотал Кубик, озираясь назад. – По-моему это и есть пресловутые групповые туристы. Не попытаться ли нам примазаться к этой команде?
«Туристы» оказались студентами Академии Художеств (поэтому и гуляли по улице без пальто). Как объяснил один из них, предварительно угостившись у Тимура папиросой, к порогу Мерной Палаты привело их не праздное любопытство, а верховная воля главного ректора - осуществлялся какой-то невнятный культурный проект.
В чём заключалась идейная суть данного мероприятия, он так и не смог объяснить.
- Фигню придумали, от дел отрывают. Зачем художнику стандарты? Талант, он всегда нестандартен. Лучше бы красок побольше нам выдали, - возмущался студент. – Ладно, с нами понятно, мы люди подневольные. Гонят – идём. А вам какая радость в эту душегубку соваться?
- Любопытно, - уклончиво ответил Тимур, не вдаваясь в подробности.
Школяр затянулся дармовым табаком и великодушно позволил:
- Валяйте! Хозяин – барин. Мы тут с первого курса все, да ещё с разных факультетов. Куратор в лицо всё равно никого не знает, а считать народ по головам, как баранов, ему вряд ли захочется. Короче, можете проскочить. Вот, кстати, и он…
До сих пор неприступная дверь со скрежетом отворилась, и на пороге возник низкорослый субъект средних лет в драповом пальто мышиного цвета.
Поредевшая шевелюра его, подстать наряду, была грязно-пепельного оттенка. Кожа лица – землисто-сырая. Взгляд пасмурный.
Словом, серая личность.
- Ну что, все в сборе? – куратор окинула брезгливым взором толпу первокурсников. – Прошу следовать за мной. И перестаньте галдеть.
Поднявшись по мраморной лестнице на второй этаж, экскурсанты очутились в зале, просторной и почти пустой. Лишь в центре, под хрустальной люстрой, возвышался гранитный постамент, накрытый стеклянным колпаком, а на стене висело полотно в массивной золочёной раме.
На картине был изображён бородатый мужик, совершенно голый, если не считать остроконечной шляпы-колпака. Он стоял, расставив в стороны руки и ноги, и в этой позе напоминал морскую звезду, выброшенную на берег шальной волной и очерствевшую под воздействием сухости.
Физиономия нудиста показалось Глебу знакомой, однако он так и не смог припомнить, кого ему напоминает этот растопыренный индивид.
Под портретом, с указкой в руке, поджидал посетителей ласковый старичок.
Лицо его было круглым и сладким, как леденец, а наряд радовал глаз легкомысленной пестротой: чесучовый костюм песочного цвета, голубая рубашка в мелкий горох и ярко-розовый галстук. На переносице поблёскивало жизнелюбивой искрой антикварного вида пенсне.
Всем своим лучезарным видом дедушка демонстрировал безграничную радость лицезреть грядущих Суриковых и Репиных под сводами метрической конторы.
Дождавшись, когда все студенты протиснутся внутрь, старичок взмахнул указкой и проворковал дребезжащим от ликования голосом:
- Здравствуйте, друзья мои! Я счастлив видеть вас здесь, в нашем небольшом, но воистину уникальном музее. Как вы, наверное, знаете, слово «музей» греческого происхождения. Обозначает оно «обитель муз». Древние полагали, что муз этих девять штук. Наивные люди! На самом деле их, конечно же, больше. И пусть нам неведомо имя музы, протежирующей искусство взвешивать и измерять, в том, что это именно искусство, никто, надеюсь, не сомневается.
Улыбка старичка сделалась ещё умилительней, а в глубине зрачков вспыхнула озорная искра.
- Данный филиал нашёл свой приют под сводами Академии Художеств далеко не случайно. Но прежде чем объяснить, что именно роднит обитель Госстандарта и вашу уважаемую Альма Матер, позволю себе в краткой, лапидарной форме изложить историю нашего Музея. Основан он был более ста лет назад на базе Института Метрологии. Кстати, прошу учесть – к прогнозам погоды данное учреждение не имеет ни малейшего отношения. Метрология и метеорология – две большие, весомые разницы. Несмотря на фонетическую схожесть, они рознятся между собой, как слова «писАть» и «пИсать».
Сморозив заготовленную шутку, экскурсовод зазвенел бубенцами хихиканья.
- Итак, метрология! – продолжил он, выпустив юмористический пар. – Вышеупомянутый институт работает с эталонами измерения. Образцовые меры длины, объёма и массы – вот его епархия. Цель института – оберегать единообразие, а цель музея – увековечить этот благородный порыв. Человек, которому и институт, и музей обязаны своим существованием – великий русский учёный Менделеев. Дмитрий Иванович наш прародитель, герой и кумир. Вот почему портрет его висит в этой зале на самом почетном и значимом месте.
Старичок обернулся и ткнул указкой в оголённые чресла патриарха и зачинателя.
Так вот оно что!
Оказывается персонаж в остроконечном колпаке и создатель периодической системы – одно и тоже лицо. То-то физиономия бородача показалась Глебу знакомой.
Странный портрет.
Ну ладно, изобразили основоположника без порток. Это ещё можно понять - под боком Академии изящных искусств с её обожанием обнажённой натуры.
Но колпак-то зачем? И поза дурацкая…
Или этот глумливый «шедевр» - перепев пентаграммы? Очередной стигмат звезды? Ахинея какая-то…
- Думаю, вы успели заметить, что помимо портрета в этом зале имеется ещё один объект, достойный внимания, - сделав фехтовальный выпад, старичок нацелил острие лекторской шпаги на постамент, увенчанный сверкающим куполом. - Угадайте, что притаилось под этим стеклом?
Повинуясь движению директивного жезла, студенты сгрудились над витриной и стали разглядывать обрезок металла, распластавшийся на ложе из тёмно-синего бархата. Никакой сопроводительной таблички, объяснявшей природу и назначение бруска, в витрине не оказалось.
- Я вижу, сей экспонат не торопится поверять свои сокровенные тайны, - ухмыльнулся коварный старик. – Что ж, поспешу вам на выручку. Это, дорогие мои, самый обыкновенный метр. Впрочем, употребив эпитет «обыкновенный», я слегка погрешил против истины. Перед вами абсолютный, образцово-показательный метр. Эталон длинны, по которому более века правит свои линейки всё цивилизованное человечество. До недавнего времени сей раритет находился в Париже. Но поскольку даже бесценные вещи имеют рыночную стоимость, нам, благодаря щедрой поддержке одного любезного фонда, удалось таки заполучить в экспозицию этот кусок выдающейся платины. Утёрли мы нос чванливым французам!
Помянув всуе респираторный орган, старик достал из кармана платок и зычно продул в него свою собственную носоглотку.
- Какие мысли посещают нас, когда мы глядим на эту реликвию? Какие дали мерещатся в сумрачном блеске благородного металла? – продолжил он, приведя ораторский инструмент в боевую готовность. – Возможно, вы спросите: «Что есть эталон? Существует ли он на самом деле или это всего лишь условность, иллюзия, абстракция чистой воды?». М-да, вопрос на засыпку! Всё в этом мире смутно и приблизительно. Даже самые основополагающие понятия оказываются на поверку философической фата-морганой. Что ж говорить о таком замысловатом и противоречивом явлении природы, как человек?! С какою меркой к нему подобраться? И можно ли вообразить себе стандартного Homo Sapiens. Так сказать, человека вообще, а не конкретного Васечкина, пусть даже этот Васечкин – гений всех времён и народов, да ещё красавец писанный?
Слов нет, старичок был мастер лить воду из пустого в порожнее.
Глеб давно уже потерял логичную нить и брёл наугад, теряясь в чащобе туманного славословия. Не он один - студенты, заскучав, стали шушукаться, кто-то даже хихикнул навзрыд.
Похоже, лектор и сам почувствовал, что перекормил аудиторию чёрствым хлебом праздных речей. Настала пора выбираться из гавани прений и плыть в акваторию наглядного зрелища.
- Минуточку, господа. Одну лишь минуточку, и ваше долготерпение будет обильно вознаграждено, - пообещал говорун. – Позвольте мне только завершить вступительную часть, прежде чем экспозиция откроет вам свои чарующие тайны.
Оратор загадочно улыбнулся и вновь забренчал на своей болтливой лире:
- Древние утверждали: человек – это мера вещей. Но как измерить самого человека? И чем? Увы, шаблонного представителя рода людского в природе не существует. Идеал – материя смутная, ничего не попишешь. Но ведь саму-то идею совершенства никто не отменял! А раз так, не попытаться ли нам расколоть этот хитрый орешек? Почему бы ни цапнуть концептуального бычка за его фундаментальные рожки, да не вывести на чистую воду эмпирических парадигм? Этим, собственно говоря, и занимается наш филиал. Решению проблемы антропометрического эталона посвятили мы свой труд, свой опыт, да и с жизнь самою. Поверьте, это не хвастливая риторика, но объективная правда. А теперь прошу следовать за мной.
Адепт стандартных идеалов взмахнул указкой, и массивная дверь, притаившаяся у него за спиной, сама собой распахнулась - реакция фотодиодов на экспансивность движения. Фокус простенький, но, тем не менее, эффектный.
Покинув ярко освещённый предбанник, экскурсанты очутились в сумрачном помещении без окон. Стены, пол и даже потолок были покрыты здесь чёрною краской.
Дождавшись, когда студенческий выводок заполнит собою мрачный чертог, старичок снова махнул волшебной палочкой. Подчиняясь воле дистанционного управления, в дальнем конце кабинета вспыхнул фонарь, и из мглы, точно Венера из пены, возникла хрустальная колба трёхметровой высоты.
Внутри изрядного сосуда красовались два скелета. Один из представителей костлявого племени был непомерно высок и почти касался стеклянного свода маковкой черепа. Другой, напротив, отличался миниатюрностью форм и, судя по всему, принадлежал ребёнку лет трех-четырёх.
- Вот, полюбуйтесь – сладкая парочка: ирландец О’Брайн и поляк Борувлавский, - отрекомендовал гид своих подопечных. – Начнём с ирландца. Сей Гулливер самый рослый представитель человеческой фауны среди известных науке субъектов. Его высота – два метра семьдесят три сантиметра. Впрочем, сам он масштаба собственной личности не знал, ибо более всего на свете боялся быть измеренным. Даже в завещании О’Брайн велел кремировать тело, дабы ни один сукин сын не вздумал глумиться над его возвышенным прахом. Наивный!
Старичёк захихикал ехидно.
- Ну, разве могли учёные мужи упустить такую добычу? Двенадцать ведущих хирургов города Лондона, сговорившись, подкупили душеприказчика. Не дожидаясь пока горемычный великан испустит свой ирландский дух, медики стали метать у смертного одра безжалостный жребий – кому достанутся останки. Выиграл некий Джонатан Хантер, и уже на следующий день после спешных поминок варил он труп О’Брайна в чане, специально изготовленном ради этого случая. А неделю спустя уникальный скелет красовался в приёмной предприимчивого эскулапа, радуя глаз исполинскими формами. В начале нынешнего века родственники Хантера подарили эксклюзивный остов Лондонскому Музею Хирургии, у которого мы, в свою очередь, и приобрели сей трофей. Что поделать, кто смел, тот и съел!
Старичок шевельнул кистью руки, и кончик указки вычертил в воздухе прихотливый зигзаг - затейливый вензель, призванный проиллюстрировать обжорство бесстрашных.
- Что же касается соседа нашего ирландца, то этот малыш на самом деле отнюдь не ребёнок. Перед вами скелет девяностолетнего старца, знаменитого лилипута по кличке «Шалун», любимого шута Марии Антуанетты. Участь паяца оказалась счастливей планиды его венценосной хозяйки: жизнь свою он завершил не на плахе, а в постели собственного дома на Севере Англии, куда расторопный карлик удрал от прелестей якобинской диктатуры. В отличие от О’Брайна, науку этот малыш уважал. Сознавая свою уникальность, он нарочно завещал останки для изучения. Этот скелет мы тоже приобрели у англичан.
Метрологический трибун окинул восторженным взором раритеты с берегов Альбиона. Даже прослезился от умиления, как истинный патриот и энтузиаст музейного дела.
Вот ведь прёт старика!
Вдоволь налюбовавшись костяным благолепием, оратор вернул себя в лоно экскурсоводческой миссии.
- Я вижу недоумённый вопрос, отпечатанный на ваших лицах заглавными буквами: ЧТО ЗА БРЕД?! Какое отношение к Метрологии имеют эти бренные мощи? Но не спешите с выводами, друзья мои. Античные мудрецы утверждали – всё познаётся в сравнении. Золотые слова! Уж коли мы не имеем счастья лицезреть идеального человека за отсутствием такового в природе, почему бы ни взглянуть на предмет с другой стороны? Комическое па-де-де, исполненное на ваших глазах польско-ирландским дуэтом, одно из возможных решений проблемы. Дерзкая, но остроумная мысль: эталонный параметр таится в мире экстремальных заскоков и эксцентрических крайностей. Созерцая тех, кто удалён от божественного идеала на дистанцию колоссального ранга - всевозможных ублюдков, мутантов и выродков - мы приближаемся к краю антропометрической пропасти. И чем ближе край, тем острее понимание – истина где-то там, за гранью обрыва.
Завершив путаную речь невнятной метафорой, старичок протиснулся к стене и положил руку на чёрный рычаг, торчавший из ниши.
- Что ж, вкусив возвышенных материй, самое время перейти к весомым фактурам, - произнёс он, поглаживая штурвал. – Было бы странно, озаботившись ростом, проигнорировать масштаб человеческой тяжести. Ничто так не будоражит людские умы, как контроверза удельной массы телесного мяса. Сколько копий было обломано по этому одиозному поводу, сколько слюны разбрызгано в неиссякаемых спорах. Вам, служителям резца и кисти, известно об этом не понаслышке. Достаточно сравнить толстомясых красавиц Рубенса с тощими Венерами фламандского средневековья. Слов нет, красота штукенция тенденциозная: кто-то любит костлявые цирлы, а кто-то целлюлитные ляжки - всем не угодишь. Но истина, друзья мои, важней однобоких пристрастий. Ей не пристало тащиться у вкусовщины на поводу!
Дав поборникам субъективизма достойную отповедь, златоуст застенчиво улыбнулся и присовокупил:
- Пораскинув умишком в означенных рамках, решились и мы внести в эту плотскую сферу посильную лепту. Без ложной скромности должен заметить: предлагаемый вашему вниманию экспонат – истинный перл нашей коллекции. Полюбуйтесь!
Цепкие пальцы стиснули рукоять рычага и потянули к земле. Раздался вкрадчивый щелчок, заскрежетали незримые шестеренки, и в чёрной стене образовалась яркая вертикальная щель.
По мере того, как потайной механизм накручивал обороты, щель разрасталась, заливая зал люминесцентным сиянием. Вскоре, сквозь пробоину в стене, стал виден гигантских размеров аквариум, наполненный до краёв лимонно-фурацилиновой влагой.
Внутри стеклянного сосуда плавала исполинская медуза с маленькой человекообразной головой, торчавшей над оползнем циклопических форм.
Присмотревшись, Глеб обнаружил, что кроме антропоморфного купола подводное чудище имеет вполне людские конечности. Он даже сумел разглядеть пухлые полупрозрачные пальцы, покрытые порослью рыжих волос.
Однако, начиная с запястья, рука теряла всякое сходство с человечески органом, превращаясь в рыхлую глыбу аморфной плоти.
Мерзкое зрелище!
Глеб почувствовал, как подбирается к горлу тошнотворный комок. Не он один страдал от расстройства желудочных чувств - какая-то студентка, утробно взвизгнув, закрыла ладонями рот и кинулась к выходу.
- Туалет по коридору налево, - крикнул ей вдогонку сердобольный старик. – Ох уж эти мне дамочки! Одно слово – слабый пол. Хотя, понять девочку можно - не каждый день такие прелести доводится созерцать. А уж если нервишки шалят, да ещё критический день на пороге… Впрочем, не будем о грустном.
Пришвартовав экскурсионную ладью к подножью ёмкого сосуда, кормчий ткнул указкой в стекло.
- Перед вами, друзья мои, Нарзан Рашидович Усламбеков, самый толстый человек на планете. Некогда житель Самарканда, а нынче – почётный обитатель хрустального саркофага водоизмещением девятнадцать тысяч литров. Как видите, на сей раз экспонат отечественного производства. Кстати, ихтиандр этот обошёлся нам относительно недорого. Дело в том, что ещё при жизни обладателя мясных и сальных запасов, заключили мы с ним договорчик, по которому обязались до конца его дней выплачивать приличную пенсию в обмен на бренное тело, переходившее после смерти господина Усламбекова в полное распоряжение музея. Перевезли новообретённую реликвию в столицу, поближе к пункту постмортальной приписки, сняли квартиру, приставили сиделку. Сам он, как вы понимаете, двигаться уже не мог. В общем, устроился Нарзан Рашидович весьма недурственно.
Старичок ухмыльнулся. В лучах неонового света сверкнуло призрачным лучом пенсне из поддельного золота.
- Дважды в год взвешивали мы нашего Голиафа. За каждый утраченный килограмм на него налагался штраф, а за каждый обретённый – причиталась премия. Словом, расходы не малые, но по сравнению с британскими скелетами и французской метровкой – сущие пустяки. Да и протянул самаркандский откормыш не долго. Три с половиной года упорной борьбы за прибавку к пенсии возымели закономерное действие - Нарзан Рашидович скончался во цвете лет от ожирения сердца. Рухнул колос на артрозных ногах, оставив в назидание потомкам четыреста семьдесят восемь килограммов отборной человеческой плоти. И вот он здесь, среди нас, в этой чудесной уютной купели.
Докладчик развёл руками, точно под «уютной купелью» подразумевался не аквариум, а музейный зал целиком, со всеми его экспонатами и экскурсантами.
- А заметили ли вы, что Нарзан Рашидович принимает феноло-формальдегидную ванну отнюдь не один - рядышком плещется ещё кое-кто. Маленький, но весьма симпатичный субъект. Посмотрите, что припрятал в левой ладошке господин Усламбеков.
Студенты дружно шагнули к аквариуму и упёрлись лбами в стекло, пытаясь разглядеть сквозь толщу антисептической жидкости оцепенелую длань толстяка.
Дело это оказалось не лёгким – глазу, околдованному необъятными формами, не сразу удалось сфокусироваться на мелком предмете.
Между большим и указательным пальцами замаринованного узбека покоился крохотный флакон медицинской наружности. Внутри сосуда плавала студенистая масса, напоминавшая одновременно детское ухо, яичный белок и ломтик лежалого пудинга.
- Да, друзья мои, вы совершенно правы. Перед вами эмбрион! – проворковал старичок, явно переоценив догадливость экскурсантов. – Причём, не какой-нибудь завалящий зародыш, но самый настоящий людской плод девятинедельного возраста. У него уже и сердечко сформировалось, и ручки-ножки успели повылупиться. Словом – человек, а не амёба-бластула. Так что знакомьтесь. Былинка сия – не просто вытравок, но символ. Я бы даже сказал – аллегория! Размером наш малыш невелик, что же касается веса... Уверяю вас - он не тяжелее юбилейного рубля. А теперь напрягите воображение и представьте, что самаркандский пухляк тоже был когда-то нежным комочком трепещущей плоти. Бутоном, бледно-розовым живчиком. Да… необозримы возможности человечьей природы, непостижимы маршруты судеб людских. Самый большой океан начинается с мизерной капли…
Оратор умолк, давая аудитории время осознать, переварить и усвоить экзистенциальную значимость сказанных слов.
Молчал он целую минуту, а, открыв рот, разродился стихотворной цитатой:
- О, сколько нам открытий чудных готовит просвещения дух! Да, трудно не согласится с поэтом. Много секретов поведала природа жадным до познания умам. А сколько тайн ещё не разгадано? Конечно, наша коллекция антропологического стандарта скромна, экспонатов в ней не много. Но ведь мы в самом начале большого и увлекательного пути. Задачи стоят перед нами великие, и мы живота своего щадить не намерены. Кстати, о животе…
Воспеватель телесных стандартов покосился на свой мамон, веселивший глаз добродушной округлостью форм, и принялся развивать утробную мысль:
- Безусловно, целостный взгляд на предмет – штука полезная. Однако и о деталях забывать не резон. Отдельные части человеческого организма - уши, носы, внутренние органы и внешние гениталии – жаждут поведать сокровенную тайну своих объёмов и форм. И первый решительный шаг в этом направлении нами сделан уже.
Старичок поднял руку над головой и ухватил чёрный шнурок, свисавший с чёрного потолка, совершенно незаметный, если не знать о его существовании заранее.
- Было бы непростительной глупостью упустить из поля зрения такой жизненно важный объект, как глаз, - промолвил он и потянул за шнурок.
Раздался сухой щелчок, точно переломили куриную косточку, и покладистый свет галогенной лампы озарил очередную витрину.
За узким, как амбразура, стеклом покоилась добрая дюжина сосудов сферической формы, начинённых глазными яблоками разных сортов.
- Не правда ли, очаровательный экспонат, - воскликнул гид, направив указку в сторону глазастой шеренги. – Потрясает изящество замысла! Собрать под одной крышкой всё многоцветие пигментных вариаций, составить спектральную картотеку очей - от бледно-розовой склеры нордического альбиноса до смоляных вежд обитателя тропиков. А между этими полюсами – все мыслимые оттенки радужной оболочки. Каков размах! Дух захватывает! Хочется поэмы писать о подобных затеях. «Твои глаза, как два тумана – полуулыбка, полубред. Твои глаза, как два обмана – в них не солжёт один лишь цвет!».
Мало того, что нерадивый декламатор исказил творение классика, он ещё нагло расхохотался в лицо безответному автору романтических строк.
- Бог ты мой, где они столько глаз наковыряли? – пробормотал в изумлении Кубик. Фраза была произнесена в полголоса, но чуткое ухо музейного поводыря уличило гадательный возглас.
- Относительно данного экспоната могу сообщить, что музей получил его в дар от создателя, - отрапортовал старичок, окинув Кубика неласковым взором. – Автор глазной картотеки просил не афишировать его имя. Из скромности. Но могу вас заверить - это незаурядная личность! Подвижник, труженик, энтузиаст. Многие годы жизни своей отдал он постижению тайны наших с вами органов зрения, исследуя взаимосвязь между биологической возможностью видеть объект и когнитивной способностью постигать его суть. Боюсь, всё это звучит несколько заумно и вычурно, однако поверьте мне, ветерану умственного труда – овчинка стоит выделки. В данном случае мы имеем дело с серьёзной научной проблемой, балансирующей на грани физиологии и метафизики.
Взяв указку в обе руки на манер циркового шеста, «умственный ветеран» очень убедительно изобразил шатание канатоходца.
- Между прочим, творец хроматической панорамы очей в науке человек не случайный. Происходит он из славной династии схоластов и эрудитов. Один из предков нашего героя стоял у истоков Российской Академии Наук - был лейб-медиком самого Царя-Основателя!
- На Блюментроса, стервец, намекает, - зашипел Глебу на ухо Кубик. – Всё сходится: наверняка потрошитель из Литовского Замка и собиратель зрительных яблок – одно и тоже лицо. Наковырял коллекцию в тюремных застенках, а теперь ему Лазаря поют. Скажите, пожалуйста, а к Центру Коррекции Зрения ваш глазной поставщик отношения случаем не имеет?
Последняя реплика прозвучала в полную мощь и была адресована непосредственно музейному чичероне.
Старик посмотрел в упор на любопытного экскурсанта, и в глубине его собственных органов видения появился стальной блеск, оттенком и яркостью напоминающий хирургический скальпель.
- Я думаю, раз даритель пожелал остаться инкогнито, то прилюдно обсуждать подробности его карьеры тоже не стоит. А вы, молодой человек, как я погляжу, любите до всего докапываться? Что ж, похвальная черта. Пытливость - свойство, художнику необходимое. А то нынче развелось много разных вертопрахов, охочих до внешнего эффекта. В искусстве же, как и в науке, важны не эффекты, а основательность и глубина. Так что позвольте, друзья мои, в завершении нашей короткой, но славной встречи, пожелать вам не просто больших, но именно глубоких успехов на избранном вами пути! Творите, дерзайте, и пусть эта скромная экскурсия послужит вам путеводной звездой в поисках абсолютной, незыблемой и – не будем стесняться этого слова – стандартной красоты. За сим разрешите откланяться.
Благословив будущих Церетели напутственным словом, старичок приложил руку к груди и в самом деле отвесил поклон аудитории. После этого он распахнул потаённую дверь, ведущую к выходу, и занял оборонительную позицию у косяка, наблюдая, как экскурсанты покидают гостеприимный паноптикум.
Когда мимо лектора протиснулся Кубик, старик пронзил юнца испытующим взором и погрозил ему пальчиком вслед.
* * *
- Ну, как вам стяжатель метрической мудрости? – спросил Глеб, натягивая на плечи бушлат, полученный у гардеробщика в обмен на жетон.
- Болтун, каких поискать. В музее экспонатов - две стеклянных банки да дыра от баранки, а он мурыжил нас часа полтора. Умеют же люди языком трепать, - позавидовал Кубик ораторским талантам музейного краснобая.
- Ладно прибедняться! Ты тоже не лыком шит - по части пустопорожнего словоблудия равных тебе днём с огнём не сыскать.
Пронзив соратника иронической шпилькой, Тимур переключился на Глеба.
– А ты, куманёк, я гляжу, опять в лужу сел. Тоже мне, искатель! Толку с тебя, как с козла молока. Неужели не узнал старикашку?
Глеб вздёрнул удивлённо брови.
- Какого старика? Экскурсовода?
- Нет, гардеробщика. Не тупи! Разумеется, я про нашего гида судачу. Помнишь, когда мы Белгина хоронили, там присутствовал дедок культурной наружности, фраер в пенсне. Я тебя ещё оставил следить за ним. Он самый и есть, наш сегодняшний Вергилий.
А ведь и точно! Глеб явственно вспомнил кладбищенского гостя, который оплатил работягам их гробокопательный труд, а потом скрылся на «Запорожце» с места заупокойной трагедии.
- Зуб даю, все они одной верёвкой повязаны! Шайка-лейка, по-другому не скажешь. Зато, лишний раз убеждаюсь – мы на верном пути. Знать бы ещё, куда заведёт нас эта лихая дорожка.
Натянув ушанку до самых бровей, Тимур толкнул плечом тяжёлую дверь, и компания следопытов выбралась наружу.
- Эй, брателло, не угостишь сигареткой на прощание?
На ступеньках лестницы топтался недавний знакомец, тот самый студент, что помог им пробраться в логово Мерной Палаты. Хотя сигарет у Тимура осталось две штуки, отказать пособнику он не решился.
- Ну, как вам музей? Довольны времяпрепровождением?
- Да уж, волнующее зрелище! Такого толстяка в гарнире из глаз не часто увидишь. Забавные штуки творятся под сводами вашей Академии.
Наблюдая, с каким удовольствием студент пыхтит дарёным табаком, Тимур не удержался и, вытащив из пачки последнюю сигарету, присоединился к курильщику.
- Слушай, а чего вас понесло-то сюда? – полюбопытствовал он, выпустив сизую тучу из лёгочных недр. – Вы же художники, творцы. И вдруг музей Метрологии.
- Да бес его знает! Я ж говорю – подневольные люди. Нам велели, мы пошли. А что к чему и почему – это ты у начальства нашего спрашивай.
Поскольку никакого начальства, способного пролить объяснительный свет на обстоятельства экскурсионного замысла, поблизости не оказалось, студент выдвинул собственную версию:
- Думаю, они подобным макаром новую программу эстетического воспитания в жизнь воплощают. «Объективный взгляд на субъективную природу» - так, кажется, эта хреновина у них называется. Наверняка, проделки Бобринского. Без старой клюшки тут не обошлось.
- Бобринский? – встрепенулся Глеб, услыхав знакомое имя. – Он что, и у вас наследил?
- Ещё как! Весь ректорат под его дудку танцует. Намедни даже звание Почётного Члена Академии Художеств ему присвоили!
- Так он ещё и художник? Вот так бравый старичок! – восхитился Тимур гиперактивностью барона.
- Во-во, художник от слова «худо». У нас в Академии не ректор, а скумбрия. В искусстве он ни бум-бум, зато в делах меркантильных малый не промах. При таком ректоре любой член почётным станет, только денежку плати.
Досмолив сигарету до самого фильтра, студент щелчком послал окурок в близлежащий сугроб.
- Ладно, братцы, спасибо за курево. Попрусь-ка я, пожалуй, восвояси, клопов в общаге кормить.
- Ну и фрукт этот Бобринский, - пробормотал Кубик, глядя в след удаляющемуся школяру. – Откуда только силы берутся? Хотел бы я краем глаза взглянуть на этого активиста.
- Бог даст, поглазеешь. Чувствую, с милым бароном мы не раз ещё встретимся. Кстати, об активистах… Полюбуйтесь, кто выполз нас проводить, - кивком головы Тимур указал на музейный иллюминатор. – Не иначе, наш дорогой поводырь. Как это мило с его стороны!
Действительно, в окне второго этажа маячил сгорбленный силуэт.
Прикрыв глаза козырьком ладони, чтобы комнатный свет не мешал созерцать наружную панораму, любопытный музейщик наблюдал за происходящим у входа в чертог Метрологии.
- Ай-я-яй, дедушка. Подглядывать не хорошо! – закричал Тимур и погрозил лазутчику пальцем.
Осознав, что его обнаружили, старичок отлип от стекла и торопливо задёрнул окно занавеской.