- Когда ушёл твой отец, я стала сама не своя. - сказала Галя, пялясь в телевизор, обращаясь к младенцу, которому еще не дали имени. Он лежал в кровати, огороженый скомканым грязным одеялом.
- А ты знал, что если бы не ты, то мы до сих пор были бы вместе? - продолжила она повернув голову. Грязные волосы скрывали оплывшее лицо и водянистые глаза. Найдя пепельницу, она выбрала окурок пожирней, и мятый кончик подожгла спичкой.
- Из-за тебя мамочке пришлось от него отказаться, - Галя поднесла окурок к разбитым губам. Рука с сигаретой изуродована порезами, тромбозами от инъекций, и ожогами. Зажав фильтр в желтых кривых зубах, она подползла к ребенку. Сальный халат задрался на бедре. Машинально она одернула ткань, прикрыв синяки и шрамы.
Взяв подушку, она нависла над младенцем. Он едва слышно всхлипывал, обессиленный от голода, в засохших струпьях околоплодных вод.
- Но мамочка любит тебя, и надеется, что...
Галина прижала подушку к головке мальчика и часто задышала. Телевизор отбрасывал голубые тени на ободранные обои, и всхлипы младенца превратились в сдавленный визг.
- ...Что ты сможешь ее простить.
Галя навалилась на ребенка, а когда он затих, передача по телевизору кончилась. Галина снова перебралась на диван, и переключила канал. Она подумала, что возможно о содеянном пожалеет, и что вскоре возмездие за грех постучит костистыми пальцами в дверь ее квартиры.
"Это дитя все равно бы не выжило. У него не было носа, и дышать он мог только через рот", подумала она. Вслух она пробормотала:
- Твой папочка бросил нас, а одна я тебя не потяну. Ты был больным. Может быть волчья пасть, кто знает? Что-то с тобой случилось, когда он ударил меня в живот. Я в этом не разбираюсь.
К полуночи она уснула, пуская слюни на подбородок. Клопы и тараканы ползали по ее халату, по горам консервных банок, воняющих протухшим мясом. Галя была права - ребенка она бы не смогла воспитать должным образом.
Утром она собралась на работу. Надела свитер чтобы скрыть изуродованные предплечья, кое как причесалась, и вышла из дома на остановку. В автобусе она смотрела на серый дождливый город и вспоминала то давнее лето, когда она еще молодая и не искалеченная приехала в Рысьегорск учиться на историка. После она устроилась на работу библиотекарем краеведом, и встретила того мерзавца, изувечивший ее жизнь и саму Галю до неузнаваемости. Как он пользовался ею. Как отбирал деньги и ревновал к каждому столбу. Как приручал при виде его члена расставлять ноги и терпеть адскую боль. Как он бросил ее, когда узнал о беременности - страшную, нищую, никому не нужную. И как только он ушел, Галя поняла, что любила подлеца какой-то извращенной, глупой любовью. Возможно, она боялась одиночества, или привыкла к унижениям.
Автобус высадил ее студенистое тело у рыбоперерабатывающего комбината. В своем цехе она надела резиновый фартук и стала потрошить налимов. Кишки сбрасывала в корзину, а феле кидала на конвейер. Потрошила рыбу Галя машинально, не испытывая ни жалости, ни отвращения. Все чувства покинули ее несколько лет назад.
В конце смены она задержалась в общем душе, смывая с себя запах рыбной вони. Галя не пошевелилась, когда в помощение зашел директор комбината. Он смотрел на Галю с улыбкой.
- Галина, почему вы еще не дома? Вы опоздаете на автобус. - сказал он, расстегнув верхнюю пуговицу рубахи.
- Пешком дойду, - ответила Галя.
Директор неспеша разделся, и прошел под поток воды, пристроился к Гале сзади, и несколько раз шевельнул бедрами, потеревшись о ее задницу членом. Галя не реагировала. Тогда директор чуть отошел, и направил головку члена в заросшую волосами щель. Пару минут в душе слышались влажные шлепки.
Одевшись, Галя все таки успела на последний автобус. Недавно произошедшее ее нисколько не волновало, ведь ей пользовались так каждый вечер. Если директору хотелось чего-то другого, то он валил Галю на пол, зажимал ей нос пока она не открывала рот, а потом совал свой орган по самые гланды - благо у работниц завода был подавлен рвотный рефлекс, и потому директор наслаждался глотками как хотел. После этого Галя сплевывала сперму, выключала душ и шла одеваться, будто бы ничего не произошло.
Уже у парадной дома Галю остановила какая-то старуха, и сунула в руку горшочек с кактусом. Галя машинально взяла его, желая поскорее очутиться в квартире,и там уже упасть лицом на подушку и постараться не дышать. Но животный инстинкт самосохранения заставит ее перевернуться на бок и вдохнуть затхлый запах квартиры. Она уставится на посиневшую ножку ребенка торчащую из под подушки, задумавшись о том, чтобы выкинуть трупик на помойку, где его обглодают бродячие собаки и бомжи. Но, вспомнив про котельную, она резко встала, замотала тельце в простынь, и потащила его сжигать. Постучавшись в тяжелую железную дверь котельни, она крикнула:
- Мне нужно избавиться от дохлой псины.
- Открыто, - послышалось из-за двери.
Она вошла в темное помещение и направилась сразу к печи. Размахнувшись, она бросила сверток в самое пекло, а голос откуда-то из темноты спросил:
- Прах нужен?
Немного поколебавшись, Галя кивнула головой.
Она пришла домой с поллитровой банкой серой пыли. Голыми руками вытащив колючий кактус, она смешала землю с останками, а потом посадила кактус обратно. Вдруг, впервые за долгие годы, Галя улыбнулась. Она содрала с окна изъеденные молью занавески, поставила горшок на подоконник. Затем расковыряла ножом вену, и полила растение кровью.
- Какое славное дитя! - воскликнула Галя, закрыв руками рот, - Я обещаю, что найду тебе папу. Мой сын заслуживает того, чтобы у него был хороший папа.
Отыскав мусорные мешки, женщина стала собирать мусор. Сотни консервных банок украденных с комбината, сотни бутылок из под пива заполненных до горлышка окурками. Нашлись и засохшие презервативы, оставшиеся еще с тех времен, когда она жила с тем мужчиной. Отдирая их от ленолиума, Галя даже вспомнила момент, когда в нее кончили без резинки, а потом ей пришлось делать клизму из белизны.
Когда Галя избавилась от всего мусора и даже от своей старой одежды, она принялась мыть стены и полы. Прочь прогоняя клопов и тараканов, поглядывая на кактус - Галя понимала, что оживает, будто бы она отмывает не квартиру а саму себя. Отдирает с глаз и кожи многолетние наслоения пыли и засохшей крови.
- Я возьму большой кредит и сделаю ремонт. Я поклею желтые обои и постелю светлый ленолиум. И поставлю окна, которые будут открываться.
Кактус не отвечал, но Галя слышала детский смех и голос, говорящий ей слова одобрения. Этот звонкий голосок напоминал ей, что раньше она любила петь, и что у нее это получалось лучше всех, что она любила цветы - тигровые лилии. Детский голосок убеждал Галю вернуться работать по профессии, или даже снова краеведом, а иногда рассказывал свои истории. О долинах с черными небесами, о потерявшихся в ней людях. И Галя улавливала каждое слово, каждый звонкий смешок.
Ох, эта квартира, хранящая в себе боль и разложение! Гале осталось совсем немного, чтобы прийти в себя, и снова стать той, кем когда-то мечтала быть - сильной и красивой женщиной. Уважаемой женщиной. И даже любимой. Голосок в ее голове, или же вроде из кактуса - еще рассказал о покалеченных спинах неверных братьев, проклятых на любовь к тем, кому не место среди живых. Она не понимала, но запоминала. Галя была просто счастлива.