Из книги «Великие Посвящённые» Эдуарда Шюре:
(стр. 296) «Среди женщин, обучавшихся у Пифагора, находилась молодая девушка большой красоты. Её отец, Кротонец, носил имя Бронтинос, она называлась Феано. Пифагору было около 60 лет. Но полная власть над страстями и чистая жизнь, всёцело посвящённая идеи, сохранили весь огонь его сердца нетронутым. Молодость души, то безсмертное пламя, которое великий посвящённый черпал в своей духовной жизни, светилось в нём и подчиняло ему всех окружающих. Он находился в это время в апогее своего могущества.
Феано была привлечена к Пифагору тем светом, который исходил из всей его личности. Природа её была глубокая и сдержанная, и её тянуло к учителю возможность получить объяснение всех мучительных загадок жизни. Но когда, помимо света истины, она почувствовала своё сердце загоревшимся от того огня, который исходил от его духовной красоты и от пламенной силы его слова, - она отдалась учителю с безграничным энтузиазмом и пламенной страстью».
Думаю, что слово «отдалась» не совсем правильный перевод того состояния, которое овладело Феано и которое хотел передать автор, Эдуард Шюре. У таких людей как Пифагор и Феона на первом месте возникает платоническая любовь, чувство единого – целого. И только потом оно переходит в страсть физических тел. Феано соединилась своей душою с душой Пифагора.
«Пифагор не делал ничего, чтобы привлечь её. Он любил всех своих учеников. Всё внимание его было сосредоточено на школе, на Греции и на будущем земного мира.
Как многие великие адепты, он отказался от любви к женщине, чтобы отдать всего себя служению. … тонкий аромат человеческой симпатии, соединившей всех пифагорейцев – всё это заменяло ему личное счастье и личную любовь.
Но однажды, когда он оставался один в пещере Прозерпины, погружённый в глубокие размышления, он увидал приближающуюся к нему молодую красавицу, с которой до этих пор он никогда не беседовал наедине. Она преклонила перед ним колени и, не поднимая глубоко-склонённой головы, начала умолять учителя – ведь его власть безгранична! – освободить её от невозможной любви, которая сжигает её тело и душу. Пифагор спросил имя того, кого она любила. После тяжёлой борьбы Феано призналась, что любила его, но была готова подчиниться беспрекословно его воле. Пифагор не отвечал ничего. Ободрённая его молчанием, она подняла голову, бросая на него молящий взгляд, который предлагал ему весь цвет молодой жизни и весь аромат любящей женской души».
Интересно, а до этого он, что не замечал её взглядов? Молодые девушки обычно влюбляются в своего учителя. Он для них как образец мужчины.
«Мудрец был потрясён, он умел побеждать свои чувства, он владел вполне своим воображением, но молния этой души проникла в его душу. В этом девственном сердце, созревшем в огне страсти, в этой женщине преображённой безграничной преданностью, он нашёл достойную подругу, которая могла содействовать ещё более полному осуществлению дела его жизни. Пифагор поднял молодую девушку и Феано могла прочесть в глазах учителя, что отныне их две судьбы слились в одну.
Браком своим с Феано Пифагор наложил печать осуществления на своё дело. Слияние этих двух жизней оказалось совершенным. Однажды, когда Феано была спрошена, сколько времени требуется, чтобы женщина, имевшая сношение с мужчиной, могла считать себя чистой, она ответила: «если сношения эти были с мужем, она постоянно чиста, если с другим, она не очистится никогда». Чтобы произнести такие слова, нужно быть женою Пифагора и любить его так, как любила Феано. Ибо не брак освящает любовь, а любовь оправдывает брак.
Феано проникла идеями своего мужа с такой полнотой, что после его смерти она стала центром пифагорейского ордена и один из греческих авторов приводит, как авторитет, её мнение относительно учений Чисел. Она дала Пифагору двух сыновей: Аримнеста и Телаугеса и дочь Дамо. Телаугес стал впоследствии учителем Эмпедокла и передал ему тайны пифагорейской доктрины.
Семья Пифагора представляла собой истинный образец для всего ордена, его дом называли храмом Цереры, а двор – храмом Муз. Во время домашних и религиозных празднеств мать руководила хором женщин, а Дамо – хором молодых девушек. Дамо была во всех отношениях достойна своих отца и матери. Пифагор доверил ей свои манускрипты с запрещением передавать их кому бы то ни было вне своей семьи. После того, как пифагорейцы рассеялись, дочери Пифагора пришлось жить в величайшей бедности. Ей предлагали большие суммы за манускрипты, но, верная воле отца, она отказалась отдать их посторонним».