С благодарностью Дионмарк за то, что подвигнул.
Тут я прошу понять меня правильно: все мы смотрим глазами и слушаем ушами. Но выводы делаем, исходя не столько из того, что увидели и услышали, сколько из того, что ожидали увидеть и услышать. Это не значит, что мы сознательно подтасовываем реальность. Скорее бессознательно. Есть вещи для нас очевидные. Просто навскидку, исходя из нашего опыта и благоприобретённой какой-никакой способности связывать причины и следствия. И эти очевидности позволяют нам ориентироваться в окружающей реальности и поступать вроде бы адекватно. Но так ли очевидно очевидное? Вечный вопрос философии, науки и хорошего детектива.
Дама забальзаковского возраста, мать двоих детей, закончившая вуз во времена перестройки и всю жизнь мыкавшаяся по бюджетным организациям, в определённый момент жизни решила вспушить себя. А чё? Дети поразъезжались, быт налажен. В доме бюджетный же достаток: на капитальный ремонт квартиры семья не тянет, но всё необходимое для комфортной жизни есть. А время идёт. Дама, надо сказать, для своего возраста вполне ничего, регулярно потеет в качалке, по лицу вообще не дашь тех лет. А тут новые технологии. В общем, наскребла с зарплатки и нарастила волосы. Ну, немного перестаралась с количеством заказанных прядей. В первый же раз! Нашла мастера, промордовалась шесть часов в парикмахерском кресле и на выходе получила что-то вроде египетской аристократки времён Среднего царства. Эффект сногсшибательный. Немного бижутерии, облегающее чёрное, ибо дама по жизни предпочитает образ венчально-погребальный. Походка летящая и по жизни, и потому, что все взгляды теперь на ней. И, как предсказуемый результат, коллекция коллизий. Третье место в рейтинге заняли обычные комплименты от сотрудниц, незнакомых мужчин и даже рыночных торговок. Серебро взял хозяин местной порностудии, проявивший к эффектной даме упорно не понятый ею интерес. Как говорят у нас в семье: «Мы намёки понимаем. Мы их не замечаем». Но золото по праву присуждается мужику, лица которого я даже не видела. Рыся с любимым рыночным рюкзачком домой по проспекту и бодро лавируя среди нечастых прохожих, я вдруг услышала в спину злобное мужское шипение, эдакий суфлёрский шёпот, как раз и рассчитанный на то, чтобы адресат внял и устыдился: «Совсем распоясалась золотая молодёжь!» Спасибо тебе, мужик! И за молодёжь в мой с копейками полтинник! И за золотую с моей жизнью от зарплаты до зарплаты! И за урок. Впрочем, урок у меня уже был. Но в тот раз, мой проницательный друг, я оказалась в твоём амплуа.
Было это за царя Гороха, когда возлюбленный супруг привёз меня с двумя детьми полутора и девяти лет из столичного города в свою родную провинцию, полную умирающих на тот момент промышленных гигантов. И в стольном граде тогда было грустно, а здесь царила совсем печаль-беда. Родное гнездо моего благоверного недалеко ушло от ступенчатой пирамиды Нечерехета, сиречь Джосера. Пленные немцы на двухэтажную довоенную постройку нарастили ещё два этажа, и многие семьи этого же дома получили возможность несколько улучшить свои условия обитания. Коллектив был сплочённый, друг друга знали от Адама. В числе прочих на первом этаже жили Шельмерваны. Глава семейства, высушенный временем старец, всю жизнь проработал на металлургическом гиганте с перерывом только на фронт, причём воевал не абы кем, а в тех частях, которые намного позже получат название спецназа. Жену его и детей соседи в годы оккупации прятали по подвалам. У старика были две дочери. Одна преподавала биологию, вторая работала экспедитором, не поверите, на овощебазе. И вот у этой, младшей, в свою очередь была дочь Мария. Стройная темноволосая барышня с теми самыми национально-печальными и невыразимо прекрасными глазами. Семья моего супруга в доме была в чести. Свекровь, медсестра с нереальным реанимационным стажем, регулярно вытаскивала соседей с того света: кого помоложе с белочкой, а больше с прединсультным или прединфарктным состоянием. А Шельмервана и не один раз. Поэтому ко всему нашему семейству всё их семейство относилось с благоговением. До смешного. Каждую Пасху, например, я переживала тяжёлый мордоспазм, наблюдая из-за угла одну и ту же мизансцену. Ранним утром Светлого Воскресенья в нашей квартире раздавался звонок. Супруг, по мечу тоже потомок «средиземноморских казаков», открывал дверь. За дверью стояла кто-нибудь из Шельмерванов с монументальным пасхальным хлебом и разноцветными яйцами на подносе и восклицала: «Христос воскрес!» «Воистину воскрес!» - с благочестивой рожей отвечал невропатолог по национальности и атеист по убеждениям.
- Я подозреваю, вы его специально распяли, чтобы ты раз в год гарантированно халявой лакомился, - констатировала я, когда дверь закрывалась, и мы оба с вожделением подтягивались к кофе и сладкому караваю.
Свекры жили на четвёртом этаже в двушке. Вшестером тесновато, и мы с мужем и детьми сняли квартиру в том же подъезде на первом. Посему бельё приходилось развешивать во дворе. Муж с тяжёлым тазиком, я с прищепками.
- Гляди-ка, а у Машки-минетчицы ухажёр!
Я остолбенела. Мария, внучка Шельмервана, порхала от подъезда в сторону довольно достойного на вид молодого человека.
- За что ты так? Со свечой стоял? - осторожно поинтересовалась я у супруга.
- Все её так называют.
"Однако! Дед ветеран, член партии, когда не воевал орудовал сталеварской ложкой. Советски-ортодоксально благовоспитанные и приличные мать и тётка, традиционно, как принято в еврейских семьях, бдящие в оба глаза - и вот так? Семьи вместе не одно поколение живут, знают всё про всех. И все так называют. Упустили ребёнка? Грохнуло Перестройкой?"
Работа, дети, новая семья и новый город. Особо заморачиваться над проблемами окружающих у меня не было ни времени, ни желания. Да и я та ещё эгоцентристка. Тут бы разобраться с собой-любимой, а Машка и Машка. Ну, минетчица, бывает. Жаль, но я-то что могу поделать?
А время шло, и вот уже я вижу Машку во дворе с тем же молодым человеком и вполне себе симпатичным карапузом на руках, потом с карапузом в коляске и, наконец, за ручку. Вечером после работы, накормив и отправив спать юную поросль, садимся с любимым за чай. Между делом всплывает мысль вслух.
- Машку сегодня видела. Смотрю: замужем, ребёнок, всё как у людей. Молодец, устроилась с такой-то репутацией.
- Ты о чём? – Глаза круглее очков и неподдельное непонимание.
- Ты же сам говорил, что все зовут её Машка-минетчица. Не за моральный же облик строителя коммунизма?
Такого гомерического ржания в исполнении супруга я ещё не слышала! А вы бы не заржали?
Дом наш составляет одну из сторон большого дворового колодца, в который вписан детский садик. В садик этот ходила вся здешняя малышня, в том числе Мария. Времена были ещё тоталитарные, когда ни садики, ни школы не окружались заборами, снабжёнными будочками с охранниками, и детей забирали прямо из классов или групп. А в данном садике молодёжь часто шлёпала домой сама, потому что вот он садик, а вот он подъезд, в крайнем же случае нужно всего лишь обойти дом не выходя из колодца. Вернувшиеся с работы родители кричали из окна воспитателям и наблюдали, как дорогое чадо движется к углу. А за углом на лавочке свои же, в доску родные бабки. В один прекрасный летний день юная Мария вот так же по зову предков и с благословения бонн пошла домой. Бабки привычно ждали у подъезда. Но детская душа жаждала подвига. Поэтому, когда нежный цветок наконец приблизился, почтенные дамы явственно различили отнюдь не цветочное благоухание. При ближайшем рассмотрении оказалось, что сандалики девочки не то, что выпачканы, а по щиколотки облеплены жирными комьями вульгарного дерьма.
- Маша, что же это такое? - всплеснула руками тётя Муся. Тётей она девочке не являлась, но именно она укрывала в подвале и её мать, и тётку. – Где же ты умудрилась так испачкаться?
- А я шла и везде, где видела, наступала! - гордо заявило юное дарование.
- Зачем?
- А чтобы никто другой не наступил!
- Ну что ж, - философски подытожила тётя Муся, - можно теперь во дворе поставить табличку «Мин нет!»
Вот так девочка и получила погремуху «Машка – МИН-НЕТчица!