Когда я намечала поездку в посёлок Нижний Чов, любопытным поясняла: «Еду в гости к тётушке». При этом, конечно же, допускала неточность: нас никогда не связывало кровное родство, просто я тётю Аню очень любила за её мудрость, умение выслушать и дать какой-то дельный совет. Жила она в деревянном одноэтажном доме на четыре квартиры с двумя входами с противоположных сторон. Когда-то мы жили по соседству, наши квартиры как раз и соединяло общее крыльцо. Её четырехлетний сын, Володя, находился под моей бдительной опекой. (В нашей семье я была младшим ребенком, поэтому постоянно испытывала на себе не только опеку, но и власть старших. А так хотелось самой подчинять!). Мой сосед Вова был преданным мальчиком. Если я говорила ему: «Пойдешь со мной» (независимо куда), он беспрекословно подчинялся, или: «Будешь слушать» и что-нибудь читала (а читать я не только любила, мне нравилось, чтобы меня ещё и слушали), Вова не перечил, хотя иногда мог даже заснуть, не дождавшись конца текста. Но ослушаться – никогда! Он со мной пас утят, которых один сезон держали мои родители, ходил рвать для них мокрицу… Порой мы ссорились. И тогда я разделяла наше общее крыльцо мелом, мы садились с ним спина к спине, подпирая друг друга, и с усердием следили, чтобы никто из нас не нарушал прочерченную мелом границу. Конечно, иногда хотелось, чтобы он не мешал мне общаться с моими подружками. Но Вова каким-то образом изгалялся и преследовал меня всюду.
Тёте Ане приходилось много работать, потому что сына своего воспитывала одна, и ей, действительно, важно было, чтобы за ним кто-нибудь присматривал. С моей мамой у неё сложились тёплые дружеские отношения. Вова в буквальном смысле жил у нас. Да и мои уже повзрослевшие братья уважали нашу соседку, и по-своему любили. Дело в том, что тётя Аня обладала изумительным голосом, а ещё умела играть на гитаре, не так как молодёжь в подъездах: в её игре присутствовали завораживающие переборы струн и говорящие аккорды… По вечерам, если у неё выдавалась свободная минутка, мы слушали романсы в её исполнении или же стихи, которые она знала в огромном количестве. Тётя Аня и братьев моих научила играть на гитаре.
Однажды она позвонила мне и попросила приехать «по очень важному делу».
- У меня к тебе серьёзная просьба, – немного задумчиво проговорила тётя Аня при встрече. - Даже Вова не знает того, о чём я тебе сейчас расскажу. Когда началась война, мне было четырнадцать лет. Немцы угоняли в Германию молодёжь, чтобы использовать в качестве рабочей силы. Мы вместе с моей старшей сестрой попали в число таких работников.
Куда нас привезли, я точно сказать не могу. Нам пришлось работать в столовой. Днём нескольких девушек, в том числе и меня с сестрой, закрывали в какой-то комнате. Вечером, когда столовая прекращала свою деятельность, приходил сопровождающий, и под его присмотром мы спускались в зал. Нашей задачей было вымыть пол, плиты, посуду. В общем, навести полный порядок, а пунктуальные немцы знали толк в «полном порядке». Конечно же, днём нас не кормили. Попав в столовую, мы первым делом вылизывали тарелки и подъедали все остатки пищи. Были повара, которые жалели нас и оставляли в огромных котлах остатки супа или что-нибудь съестное. Но не все работники столовой относились к нам с участием. И тогда мы довольствовались тем, что оставалось на стенках немытой посуды.
Советская армия уверенно наступала. Через полтора года нас освободили, и мы попали в контрольно-фильтровочный пункт города Львова, где с каждым из нас по отдельности проводили «беседу». Меня пропустили вперед, так как я была к этому времени ещё несовершеннолетней. Уговаривали остаться в Германии. Конечно же, я отказалась. Мне выдали документ - удостоверение личности - и отпустили. Я стала ждать сестру. Несколько дней просидела у пропускного «фильтра». Уже вышли все, кто с нами поступил сюда, а сестры всё не было. Наконец, я поняла, что ждать уже бесполезно и отправилась домой одна.
К моему счастью меня в нашем доме встретила мама. Как мы с ней выживали - это отдельный рассказ. Здоровье её было подорвано, поэтому мне пришлось пойти на работу, чтобы кормить и себя, и её… Так вот, я слышала, что детям, попавшим в Германию во время войны, - продолжала тётя Аня, - полагаются выплаты. Помоги мне, пожалуйста, восстановить сведения о моём пребывании в Германии.
Я действительно в то время по роду своей службы занималась оформлением пенсий, и мне часто приходилось восстанавливать трудовой или военный стаж, помогая пожилым людям. Конечно же, я записала дату, место рождения и те данные, которые бы мне помогли сделать запросы.
А потом мы пили чай, и я слушала рассказ тёти Ани…
- Маленькая Сырья Верхнедвинской области Дриссинского района, где я родилась,- вспоминала она, - располагалась недалеко от Польши. От границы до поселка, наверное, километров десять-пятнадцать. Почти все жители работали в колхозе «Маяк». Мама моя была телятницей, – продолжала делиться своими воспоминаниями тётя Аня. - Стояла в Сарье православная церковь. Когда-то она очень красивой была. Правда, потом при советской власти её превратили в хранилище для льна. Достопримечательность посёлка - поместье помещика Лапатинского. Вокруг него раскинулась ухоженная зелёная территория. Украшали её две огромные липовые аллеи. Поместье Лапатинских - это большое одноэтажное каменное строение в виде буквы «Т». Когда в эти края пришла советская власть, помещик Лапатин сбежал в Польшу, а в его доме разместили школу. Говорили, что в подвале поместья был тайник. Но я не помню, чтобы кладоискателям повезло, и они что-нибудь нашли.
Поселок Сарья раскинулся на покатых склонах низины. На одной стороне располагались невысокие каменные дома. Наша семья занимала одну комнату в небольшом доме. Посередине этой комнаты стоял огромный комод. Он был такой высокий, как наши современные шифоньеры. На одной стороне находилась печка с лежанкой. Там спала мама. По другую сторону этого комода, на диване спал брат, а на кровати, напротив дивана - мы с сестрой. Матрацы были из соломы. Один раз в 2-3 недели меняли солому. Подушки набивали перьями, а одеяла были тканные. Их изготовляли на ткацких станках изо льна, конопли или же из овечьей шерсти. Одеяла из овечьей шерсти очень дорого ценились, и не все могли себе их позволить.
В школу брали с восьми лет, но меня приняли в неполных семь: к этому времени я уже умела читать, мною самостоятельно была прочитана книжка «Мышонок Пик», могла решать несложные примеры, например, два плюс четыре. Жили мы бедно. В школу я отправилась в маминой юбке, подвернув её в поясе, насколько смогла. На одной ноге – рваная калоша, на другой – брезентовый ботинок с оторванным носом. Галошу я подкрутила проволокой. Увидев меня на пороге класса, учительница, наверное, просто пожалела и оставила сидеть за последней партой. Я стала каждый день приходить в школу. Оценив мои знания, она, уже позже, зачислила меня в первый класс. Училась я хорошо, у меня всегда были только хорошие оценки. В школу ходить мне очень нравилось.
Между склонами, внизу, протекала небольшая речушка с красивым названием Сарьянка. Через неё был перекинут мостик. За посёлком зелёной стеной стояла дремучая роща, которая у горизонта сливалась с необъятным небом. Ранним утром солнце, выкатываясь со своего тёплого ложа, расплёскивало нежные лучи на наши дома, речку и лес. Казалось, что там, за горизонтом, ничего лучше нашего поселка нет. В лесу росли невозмутимые хвойные исполины, а между ними – дуб, ясень, клён…Осенью яркие разноцветные блики постепенно сливались в одну однородную массу, будто бы на рощу опускался какой-то сказочный оранжевый туман.
Незадолго до прихода немцев мы ходили рыть блиндажи в лесу. Настроение у всех было подавленное: советская армия отступала. Над Сарьей летали самолеты и строчили из пулеметов. Было такое ощущение, что немцы стреляли без какой-то определенной цели. Во всяком случае, никто из жителей не пострадал.
Я хорошо помню тот день, девятое июля: немцы прибыли в Сарью на мотоциклах. Это были выхоленные рослые мужчины с голубыми глазами и светлыми волосами. Мне почему-то запомнилось, что почти все они имели при себе губные гармошки. У нас в Сарье они расположили свой штаб. Незваные гости заняли школу и территорию липовых аллей. Жителей они не трогали, хотя ходили по дворам и бесцеремонно отбирали скотину (гусей, свиней). Стояли они у нас недолго. Через некоторое время, оставив вместо себя бургомистра (русского), они отбыли дальше. Вскоре, после ухода немцев, вернулся в Сарью сын помещика Зиба Лапатинский со своей женой.
В лесах стали организовываться партизанские отряды. Многие местные жители тоже уходили в лес. Однажды очень сильно бомбили Сарью. Почти всё население нашего поселка спряталось в лесу. Мать не захотела уходить, я тоже осталась с ней дома. Было очень страшно. Мама стояла у окна и тихо читала молитву. То справа от нас, то слева разрывались снаряды. Когда кончилась бомбежка, мы увидели, что вокруг нашего дома сплошные воронки. От Сарьи почти ничего не осталось: уцелело всего несколько домов, в том числе и наш. В лес всё-таки уйти нам с сестрой пришлось (хотя мама так и пережила всю войну в нашем доме. Не то дом её хранил, не то она так усердно молилась, что отмолила его). Я помню, как мы скитались по лесу, жили в землянках. Как-то я простыла, и меня прогревали, прикладывая к спине горячие кирпичи. От кирпичей были на спине ожоги. Мы питались тогда найденной перемерзшей капустой. Этой же капустой лечили ожоги на моей спине. Всякое было… одним словом, война. Помню, как мы бежали от немцев, зима, лед, наст, ноги скользили, проваливались. Я потеряла один ботинок, но останавливаться было некогда. Мне тогда только-только исполнилось четырнадцать лет…
Днём никто не выходил из укрытий, боялись наткнуться на немцев. Еду искали ночью в кромешной тьме. Рылись на полях и рады были найденной замерзшей картошке… Топили печку тоже по ночам. Трубы не было, чтобы немцы не могли обнаружить нас, увидев дым. Сажа оседала на стенках землянки и на обитателях пристанища, поэтому мы были все вымазанные ею… – продолжала вспоминать тётя Аня.
Я слушала, и все время представляла на её месте себя или же своего четырнадцатилетнего сына. Сердце моё сжималось от страха… А ещё я представляла, как она голодная сидела в закопченной от дыма и копоти землянке. Господи, что же ей пришлось пережить!
Мне удалось разыскать сведения о её пребывании в Германии, в городе Ферлак, где ей, худенькому подростку, пришлось работать в немецкой столовой, и она получила заслуженные выплаты…
Прошло некоторое время. Белорусская диаспора, которая располагалась в нашем городе, задумала выпустить книгу о военных воспоминаниях жителей Белоруссии. Я созвонилась с тётей Аней, сказала, что направлю к ней литератора, чтобы её невесёлые воспоминания о войне вошли в готовящуюся книгу. Сказала, что женщина эта тоже родом из Белоруссии и помнит войну, так как родилась в 1941 году. У неё просто больше времени, так как она уже не работает. Но тётя Аня наотрез отказалась.
- Тогда я сама приеду, можно? – попросила я.
Мне очень хотелось, чтобы Володя, её сын, прочитал воспоминания своей мамы. Рассказать ему она навряд ли решится. Мы обговорили день и время. Перед назначенным днём тётя Аня перезвонила мне и отменила встречу.
- Это так тяжело вспоминать, – призналась она. – Я сегодня всю ночь не спала, перед глазами мелькали пережитые военные эпизоды…
Так больше к этому мы не вернулись, хотя я иногда при наших встречах пыталась разговорить её, но, к сожалению, у меня ничего не получалось.
Уже нет тёти Ани (светлая ей память!), нет в живых и её сына, Володи, с которым мы играли, пасли утят, ссорились и делили мелом крыльцо… Повзрослев, мы редко встречались с ним. Когда нас сталкивал случай, и было немного времени для общения, он много рассказывал о своём производстве, о проблемах с кадрами, о сложных взаимоотношениях с партнёрами. Кстати, в 2005 году Володя помог мне выпустить мою первую поэтическую книгу, полностью оплатив её. Подписывая счёт, он, улыбнувшись доброжелательно, предложил мне каждый год приносить для оплаты счета на мои авторские сборники… Конечно же, я не стала пользоваться его дружеским расположением, хотя искренне благодарна за помощь с изданием своего первого сборника, на оплате которого он настоял, отвергнув все мои протесты.
…Стоя у могилы тёти Ани и её сына, Володи, я подумала: навряд ли она рассказала Вове о пребывании у немцев… И решила, что непременно восстановлю в памяти всё, что её так мучило, хотя бы для внучки, названной в честь бабушки Анной, с которой у неё всегда были очень тёплые дружеские отношения. Кроме того, у тёти Ани подрастают уже и трое правнуков, может, когда-то и им будет интересно узнать об этой странице жизни своей прабабушки.