В тот день утром пришли несколько молодых ребят устраиваться на работу. Начальник нашего отряда прочитал им лекцию о технике безопасности и дал им расписаться. Уделяли особое внимание на работе с топором в затопленном лесу, при прорубке визиров в местах поросших ивняком.
Ивняк имел неприятную особенность - при опускании на него лезвия топора, он послушно опускается под ударом, но часто не перерубается, а пружинит, и отбрасывает лезвие топора обратно, которое может попасть на стоящую рядом ногу в резиновом сапоге. (У нас такие случаи, бывали).
Поэтому, нанося удар по лозе, надо держать удар по времени, а не как обычно делают – быстро и коротко, не фиксируя в конце удара.
Мне дали двух ребят: смуглого круглолицего (и приветливо улыбающегося) башкира Фаниля и белобрысого вихрастого (по взрослому серьёзного) русского Алексея.
Наточив топоры, мы уселись в кузов нашего Уазика и поехали к моему участку работы, предварительно положив топоры на пол кузова – таково было официальное требование ко всем едущим в машине (то есть в руках их было запрещено держать, во избежание непредвиденных травм, при езде по рытвинам и ухабам лесных дорог).
До моего участка надо было ехать какое-то время мимо поля, засеянного озимой пшеницей. Через некоторое время, мы увидели на этом поле вдали двух журавлей. Один журавель ходил важно и степенно, и будто не замечая другого журавля, сосредоточенно клевал. Как мы догадались, это была журавлиха.
Сам же журавль, кружил вокруг своей дамы, высоко закидывая свои долговязые ноги. Он, то слегка приседал, то, взмахивая крыльями, подпрыгивал и слегка взлетал. Всё это он делал, чтобы привлечь внимание своей подруги.
Этот танец поразил нас своей необычностью и красотой исполнения - не часто выдаётся случай видеть подобное. Я постучал по кабине, шофёр Виктор остановил машину (он тоже видел это представление) и мы, некоторое время, с непонятным чувством какого-то неподдельного восторга, продолжали смотреть на этот священный ритуал журавлиного ухаживания, может быть, даже впервые, по настоящему уважительно, любовались грацией больших, изящных и редких птиц.
Птицы, похоже, на нас не обращали никакого внимания, они всецело были заняты друг другом, что позволяло нам вдоволь насладиться редким зрелищем (по крайней мере, лично для всех нас).
Как-то сразу и незаметно суета повседневной жизни ушла куда-то прочь и пелена недавних негативных зрительных образов мгновенно спала с наших глаз. Мы как-то все сразу прозрели, и окружающий нас мир предстал перед нами совершенно в ином свете – я ещё раз осознал, как прекрасна природа, когда её не касается самый страшный хищник в мире, человек.
Но нас ждала наша работа и мы, как бы очнувшись и дружно вздохнув, поехали дальше к затопленному весенним половодьем лесу, находившимся в конце этого поля, за большим увалом, который когда-то был берегом древней реки пра-Белой. В настоящий период времени, он был просто крутым косогором, идущим вдоль всей громадной поймы. В её низине петляли во всевозможных направлениях, как совсем древние старицы, так и вполне современные ответвления (и временные рукава) рек Белой и, впадающей в неё тут, реки Уфы.
Во время весеннего разлива, к нему подходила паводковая вода, как бы приветствуя древний берег, давно ушедшего отсюда главного русла реки Белой, и он снова, хотя и на какое-то время, превращался в берег ушедшей отсюда реки. Издали он был заметен, своей яркой белизной, благодаря буйно цветущей черёмухе на всём своём протяжении. Как раз было время черёмухового похолодания.
Подъехав к увалу, мы сошли с машины, взяв геодезический угломерный инструмент, вешки и, конечно, остро наточенные топоры. Виктор уехал, а мы стали осторожно спускаться вниз по скользкому увалу, теперь уже в лесистый полумрак, после ярко освещённого поля, это было особенно заметно.
Было начало июня, внизу увала нас встретила тёмная вода, уходящая далеко в лесные заросли. Лучи солнца с трудом проникали сквозь вершины, стоящих в воде ольховых деревьев.
Первым делом, я поставил у самой воды, на расстоянии 60 метров друг от друга, три вешки, с оструганным белым верхом, для лучшей их видимости на расстоянии, которые являлись началом трёх будущих нивелировочных трасс - визиров.
Для придания им направления, по которым мы начнём делать три просеки, я поставил ещё три вешки, смотря на которые, можно выстворять остальные вешки во время нашего продвижения вглубь затопленного леса.
Теперь поставив по двум первым вешкам, ребят, показав направление и объяснив им дальнейшую их работу по прорубанию просек, я встал на средний визир.
Взяв в руки топоры и полностью подняв борта резиновых сапог, мы осторожно вошли в воду. К нашему везению, дно под водой оказалось относительно твёрдым, что значительно облегчало нашу работу по устранению древесной растительности в намеченном вешками направлении, в виде узкого коридора, в котором можно впоследствии произвести геодезическую съёмку нивелиром.
Шли мы параллельными курсами, прорубаясь в одном направлении, в воде, почти доходившей до верха развёрнутых сапог. Чтобы не залить в свои сапоги стоячей водой, шли аккуратно, не создавая волн, могущих перехлестнуть борта сапог. Мы постоянно перекликались, что было понятно, ребята были впервые на такой работе и вопросов ко мне у них были достаточно. Время шло, на пути наших топоров периодически попадались разной толщины деревья в густых ольховых зарослях, которые вырубать было сложнее.
Когда наступило время обеда, я стал им кричать, что собираемся посередине у Алексея. Обедали на свежесрубленном пне. Они вынули то, что им дали дома их матери: в основном это были бутылки с молоком, чёрный хлеб (помидоры и огурцы были уже в середине лета потом).
У Фаниля в этот раз был и кусок мяса . Он, видя, что у меня кроме молока и хлеба ничего не было, предложил мне часть своего мяса, сказав, что оно из жеребёнка. Немного подумав, я согласился и не прогадал – мясо было нежным и вкусным. Фаниль не предполагал, что я быстро соглашусь на его предложение..
Потом он сказал, что его дедушка не велит ему есть свинину, потому что, съев её, буду хрюкать, и, наверное, вы русские тоже говорите подобное про конину, что, отведав её, будете ржать как лошади.
В ответ, я только рассмеялся. Во время студенческой практики в Среднеазиатской Голодной Степи мне приходилось, есть разную пищу.
Поэтому я искренне с большой похвалой отозвался о вкусовых качествах этого жеребёнка. По словам Фаниля, несколько башкирских дворов вскладчину покупали молодую конину к мусульманскому празднику на конном заводе. Алексей, молча, доедая свою деревенскую колбасу, ни как не реагировал на наш разговор.