Аллочка
«Аллочка! Аллочка!»,- стоя у калитки, кричала Она. Тревожно оглядывая длинную улицу и прислушиваясь к каждому шороху, она звала свою младшую дочку-непоседу. «И куда запропостился ребенок? Сладу нет с ней никакого: то к отцу на работу убежит, то к соседке Катерине Муравьевой через разбитую колесами дорогу переберется, то спрячется в лопухах на огороде и там в очередной раз пакостит. Пойди и найди её! Где искать-то? Какой «сюрприз» готовит матери эта своевольница?».
Она подошла к колеям дороги, внимательно осмотрела их: следы «побега» дочки – утонувшие в грязной жиже резиновые сапожки – часто выдавали направление очередной вылазки своей маленькой хозяйки. Сапожек не было. Она покричала-позвала еще, вздохнула и вернулась домой – надо ждать. Беспокойный ребенок её скоро объявится. Такая история повторяется чуть не каждый день.
Аллочка у Оны – поздний ребенок. Ей пять лет. Старшие дочери – Ниёля и Данголя – уже работают на сырзаводе. Аллочка от второго брака. Она родилась 23 августа 1950 года. Она не работает – воспитывает свою младшую. Так муж решил. Теперь у неё больше времени появилось на шитье. Она обшивает дочку младшую, берет заказы, а на заработанные деньги может кое-что купить старшим дочерям: они молодые, красивые девушки, им хочется выглядеть прилично. «Вот бы сейчас их родной отец порадовался, глядя на дочек!- вздыхает Она.- Выросли дочки статными и красивыми, как он мечтал!».
Звонкий голосок Аллочки прервал размышления Оны. Пробежались по крылечку быстрые легкие ножки, следом – размеренные шаги взрослого человека. И в двери, как в большой раме, появились два человека – худенькая длинноногая девочка и пожилой мужчина – улыбающиеся, довольные. Отец и дочь. Ну, какие тут разборки с дочерью, и какие упреки мужу, когда они так счастливы? Она тоже улыбается.
Аллочка в этот раз убежала к отцу на работу. Отец работает на сырзаводе бухгалтером, и в обеденный перерыв он дочку домой привел, не забыв по дороге купить ей сладкую тянучку – конфету из сахарной патоки.
Она быстро собрала на стол: вареная картошка, свежие огурчики – все со своего огорода; тоненькими ломтиками нарезанный хлеб, чай мужу и молоко для Аллочки. Облегченно вздохнула: «Еда теперь есть, не то, что в войну, когда ей приходилось ломать голову: чем накормить дочерей? Но тогда все так жили. А хлеба почти совсем не видели. Её старшие дочери как лакомство смаковали каждый кусочек, растягивая удовольствие. И те колючие, редко достававшиеся девочкам, горьковатые кусочки хлеба они ласково называли «Хлебушек!». Слава Богу, война закончилась и её младшая дочка этого не знает!»
Из воспоминаний Ону вывел грохот упавшего табурета и плач Аллочки: докрутилась! Аллочка, вся в молоке, сидела на полу среди черепков от тарелки и картошки, сжимая в руке чудом не разбившийся стакан.
Разобравшись с Аллочкой, Она вздохнула: Аллочка очень плохо ест. Грызла бы только конфеты. Она сколько раз говорила мужу, чтобы он не покупал ей тянучки! Но где же он откажет в чем своей любимице! Его дети от первого брака уже взрослые, и у них уже свои дети есть. Аллочка родилась, когда мужу было 50. Он пережил страшные годы войны в трудлагере на севере, выжил чудом. Аллочка для него – подарок судьбы.
Муж Оны по национальности немец, а с немцами в войну был один разговор: всех мужчин, признанных здоровыми и трудоспособными, начиная с шестнадцатилетних, отправляли работать в трудлагеря на север. Часто туда же ссылали целые семьи. Это касалось в первую очередь немцев Поволжья.
У них в доме не принято делиться воспоминаниями о прошлом. Страх оказаться за решеткой сковывает не только язык, но и сознание.
Умытая и переодетая Аллочка, наревевшись, так и не съев ни крошки, заснула, уткнувшись носом в подушку. Прикрыв дочку большим теплым платком, Она села за машинку: обещала заказчице дошить сегодня платье. Аллочка спит пот стук машинки, как под колыбельную. Привыкла.
Ридикюль.
Еще до жары Катерина вышла на свой огород полоть картошку: ботва вымахала чуть не с её ростом, и сору полно! Все некогда было. В колхозе летом мало выходных. Катерина свинарка, а её поросята каждый день есть хотят. Еле отпросилась у бригадира на сегодняшний день.
Закашлявшись – опять пыли наглоталась!- Катерина разогнула нывшую в пояснице спину. У Катерины астма, потому и работает в свинарнике, а не в поле: на «легкий труд» председатель определил.
Солнце высоко поднялось, жар всю росу выпил, в небе ни облачка. Катерина оглядела свою усадьбу. Хорошо-то как! Своя избенка, картошки целое поле, огурчики пошли, тыква вон уже какая – осенью не поднять; черемухи нынче много будет: отсюда видно, ветки чуть не ломятся от тяжелых кистей, наливающихся глянцево-черной спелостью ягод. И яблонька-калинка нынче рясная какая! Зимой пирогов напечем…
«Тетя Катя! Тетя Катя!»- звонко прилетело со стороны улицы. Катерина оглянулась. Запутываясь и падая в картофельной ботве, к ней скакала соседская девчушка – пятилетняя Аллочка. Худенькая, голенастая, с развевающимися беленькими волосенками непричесанной головы, она мчалась во весь дух, крепко прижимая что-то спрятанное под платьишком к груди.
«Ложись, ложись», - тянет Аллочка Катерину за руку в картофельную ботву.
Распластавшись, они лежат на картофельной меже, закрытые зелеными зарослями ботвы от всего мира. Их головы соприкасаются. Аллочка, пыхтя от нетерпения, с трудом вытаскивает из-под платьица модный дамский ридикюль с красивой застежкой: «Смотри, что у меня есть! Теперь мы все купим!»- приглушенно шепчет она. На лице Аллочки торжество и счастливая улыбка. В ридикюле деньги. Много денег. Катерина сроду столько в руках не держала.
«Аллочка! Аллочка, где ты? Быстро домой!» - несется выше картофельной ботвы раздраженный и встревоженный голос Оны.
«Молчи, молчи-и-и!»- крепко прижимает к земле голову Катерины Аллочка. Катерина едва не задохнулась в съехавшем на лицо платке. С трудом она отнимает руки девочки от своей головы и приподнимается над картофельным зеленым морем: портниха Аня (так зовут Ону соседки) стоит на своем крыльце рядом с нарядной дамочкой и зовет дочку.
Катерина опускается к девочке:
- Аллочка, надо отдать ридикюль. Чужое брать нельзя! В тюрьму нас посадят.
- Не посадят! Давай не все возьмем, тут много. У тебя же денег нет! – заговорщитски шепчет Аллочка.
- Нельзя, Аллочка! – Катерина вместе с насупившейся Аллочкой идет к Оне: надо спасать свою маленькую подружку!
Она извиняется перед заказчицей, так опрометчиво оставившей свой ридикюль без присмотра, заверяет ее, что такое больше не повторится. Богатая и влиятельная заказчица. Оне страшно.
Аллочка наказана: ей не разрешают уходить из дома и строго-настрого запретили ходить к соседке тете Кате.
Надолго ли?
…
Катерина снова берется за тяпку и улыбается: «Хорошая девчушка у соседей растет, с доброй душой, отзывчивой! Конечно, еще многого не понимает…».
У Катерины своих детей пятеро, и внучка уже есть. Бесенка-Аллочку Катерина любит, балует её, чем может. И не перестает удивляться её выдумкам.
Летает тяпка Катерины вокруг картофельных кустов, а перед глазами восторженное лицо Аллочки…
Пропастина.
Свинья опоросилась ночью. Как ни караулила Катерина, а одного поросенка проглядела: придавила его свинья. Поросенок не подавал признаков жизни. Катерина потрясла его, сделала искусственное дыхание, как учил зоотехник, подула ему в нос и рот, еще потрясла – поросенок закашлял. «Слава Богу! Отдула!»- обрадовалась свинарка.
Утром, накормив свое хозяйство и почистив в свинарнике, Катерина поспешила домой, предупредив бригадира, что одного поросенка забирает с собой – выхаживать. Бригадир только рукой махнул: «Бесполезно. И так видно: пропастина».
Несла поросенка за пазухой, прикрыв полами фуфайки – чтобы не простыл – один бледный нос-пятачок наружу – как бы не задохнулся.
Дома никого. Дочери в школу ушли.
Выпростала поросенка из-за пазуха, потерла ему спинку и животик ладошкой, завернула в тряпочку и положила на теплую с вечера русскую печку.
Закрутилась по домашности: печку растопила, картошку в чугунке приставила варить, тыкву закатила в русскую печь – пусть парится, корову подоила, в пригоне почистила – и к поросенку: дышит.
Из маленькой ложечки вливала поросенку в рот теплое молоко: где сглотнул, где мимо пролилось, главное – чуть-чуть в желудок попало, будет чем жить. Пока поила, тихонько ворчала-уговаривала: «Пей давай, пей! А то – «пропастина»! Вырастешь ещё, всем на загляденье!». И снова в тряпочку, да на печку.
Зимнее солнце полоснуло лучами по окнам избушки. А через дорогу, по занесенной снегом тропинке, перепрыгивая через суметы, выскальзывая из больших валенок, в пальтишке нараспашку мчится во весь дух к Катерининой избушке Аллочка.
Катерина довольно улыбается, скорее дверь открывает: «Вот тебе, Аня, «не ходи к тете Кате»! Сейчас на крыльцо выйдешь: «Аллочка, Аллочка». Снова проворонила Аллочку!».
Аллочка выпала из валенок, повиснув на шее Катерины: «Тётя Катя, спрячь скорее меня, я к тебе сбежала!». Ручонки холодные, коленки холодные, щечки холодные! Катерина скорее затолкала Аллочку на печку:"Грейся!" Аллочка смирно сидит, тепла набирается, только глазенками сверкает на Катерину.
А поросенку, видно, жарко стало, он и зашевелился в своей тряпочке. Аллочка как завизжит, да хвать поросенка – и на пол!
«Всё, убился»,- пронеслось в голове у Катерины. Аллочка вслед за поросенком с печки соскользнула, прижалась к Катерине. Стоят, смотрят.
Тряпочка хрюкнула, из неё показался розовый пятачок, глазки-бусинки, а потом и весь поросенок на шатающихся ножках: живой!
Аллочка запрыгала, завизжала, но теперь от радости, – и к поросенку: «Хорошенький какой! Борька, Боренька, чух-чух-чух!»
Налюбовавшись вдоволь поросенком, Аллочка села тыкву есть. Тыква целиком лежит перед ней на столе - горячая. Аллочка осторожно прокалывает тонкую зажаристую корочку и погружает ложку в ароматное оранжевое лакомство, дует на ложку – и в рот. Глаза закрывает от удовольствия: нет ничего вкуснее пареной в русской печи тыквы! Да с молочком вприпивку – м-м-м!
Такой её и увидела, вошедшая в избушку, Она. Поговорив с Катериной, она увела дочку домой, пообещав, что Аллочка каждый день будет ходить к Борьке.
Больше недели прожил поросенок на печке, пока не окреп. Пришлось даже край печки огородить натянутой тряпкой, чтобы он не упал. Аллочка каждый день прибегала к тёте Кате с Борькой поиграть.
…
Через полгода Борьку было не узнать: большой боров тяжело поворачивался в своем загоне. Бригадир удивлялся: «Вот тебе и «пропастина»! Ну, Катери-и-на!..».