Правда

Евгений Маркитанов
  Пытаясь в очередной раз разгрести завалы на своём рабочем столе, Андрей Михайлович наткнулся в нижнем ящике на бумажную папку. Потянув за тесемочки, открыл её. Внутри лежала стопка листов с машинописным текстом, на верхнем листе размашисто от руки было написано: Андрюха-хороший человек, душа компании ! И  подпись - Л.

 И он вспомнил, как год назад, готовясь к очередному празднованию своего дня рождения, он решил приготовить для гостей весёлые конкурсы, шарады и загадки. 
Ему всегда было жаль людей, по доброй воле или вынужденно приходивших  к нему в гости. Они уныло сидели за столом, молча жевали, выпивали, втыкали в свои телефоны и пытались контролировать лобные доли  мозга, отвечающие за то, чтобы в пьяном виде не сбрехнуть чего-то лишнего, за что впоследствии было бы стыдно.

 А нужно сказать, что Андрей Михайлович был тот еще балабол. Про таких говорят в народе - язык без костей, что на на уме, то и на языке. Короче говоря, он иной раз мог болтать без умолку очень долго, прерываясь лишь на то, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Ну, и конечно, частенько наговаривал лишнего. Многие недолюбливали его за это, но ему было на это фиолетово.

 А всего более ему всегда было интересно, как это большинство людей живут с тем, что они вынуждены говорить одно, а думать - другое. И вот и решил он узнать правду о себе. Самую что ни на есть правдивую правду.

 Он был тот ещё правдолюб и считал, что из всех пяти  известных категорий правды самая интересная - пятая. Это, когда человек опасается не просто высказать вслух свои мысли, а боится признаться в чём-либо даже самому себе, например - что он представляет из себя на самом деле и узнать, что на самом деле думают о нём его близкие люди. Ну так далеко Андрей Михайлович не собирался  копать, а решил сделать по-простому.

 Взял он карандаш, лист бумаги и стал по порядку записывать все известные ему отрицательные и мерзкие черты человеческого характера . Набралось изрядно, около полусотни. Напоследок погуглил немного и смог добавить еще с десяток им упущенных из виду обидных прилагательных. Размножив в достаточном количестве полученные листки и заточив пару десятков карандашей, Андрей Михайлович приготовился к празднику.

 И после первой рюмки, не дожидаясь, пока гости опьянеют и начнут входить в свои привычные образы, он выдал всем по листку и по карандашу, попросив всех обвести кружочками те пункты, которые присутствующие считают в его характере самыми заметными. Сам же он вышел из-за стола и удалился, дабы не смущать испытуемых.
И надо сказать, что результат превзошёл все его ожидания. Некоторые из гостей даже не хотели отдавать ему  листки, когда он начал собирать результаты опроса. Они не отдавали ему в руки  результаты своих наблюдений, а пытались свалить их в общую кучу, в серединку, чтобы Андрей Михайлович не понял, где  чьи листки  лежат, и это было удивительно.

 Ну а потом пошли другие конкурсы, зазвучали тосты, подали горячее и веселье понеслось по новому кругу. И вот теперь, спустя столько времени, именно эти самые листки и обнаружил он в той самой злополучной бумажной папке.
Естественно, что  читать результаты своего исследования ни сразу после завершения праздника, ни на следующий день, он не стал. Да и не собирался он этого делать.
С одной стороны, ему это было совсем не интересно, а с другой, всё было скучно и предсказуемо.
 Дело в том, что людей Андрей Михайлович не любил. Так что и они должны были  платить ему той же монетой. Вспомнилось, как в юности как-то один из его сослуживцев в момент откровения сказал ему - Дрюня, а ведь  ты не любишь людей! Ну так что же - отвечал Андрей Михайлович - за что их любить, да  я и не червонец, чтобы все меня любили.

 Потому и в этих исписанных листках ничего нового он для себя найти не собирался, да и не стремился к этому. К тому же, он не только для себя затеял эту колготу с анкетами, ему было лестно, что уж тут греха таить-думать, что кроме него никто и никогда не всколыхнёт тягостную болотистую трясину в сознании этих людей. Не то, чтобы он мнил себя  тонким инженером человеческих душ, но всё же некоторое тщеславие было ему не совсем уж чуждо.

 Только вот вдруг почему-то неприятно царапнуло воспоминание : когда Андрей Михайлович наигранно бодряческим  голосом возвестил : ну всё, конец! Анкетирование завершено, просьба сдавать свои работы! И вот тогда-то его закадычный дружан Вовчик вдруг  не стал отдавать ему листок в руки, а суетливо засунул его в середину стопки, промямлив при этом что-то насчёт обещанной анонимности.

 Неужели и у него от меня есть секреты, подумал Андрей? Вроде бы выпивали вместе, делились друг с другом своими мужскими секретами, да и не стеснялись в выражениях, обсуждая различные вещи, события и новости. Выходит, что у каждого из приглашённых гостей была своя правда, но не каждый хотел, чтобы окружающие узнали об этом.

 Он ещё раз взглянул на размашистую строчку, написанную по диагонали - через всю страницу наискосок, большими округлыми буквами  и внизу - краткое  Л . Андрей Михайлович  сразу понял - это Ленка, больше некому так было сделать. Ленка была его давешней подружкой - одноклассницей, всегда бойкой, весёлой, острой  на язычок, она никогда не лезла в карман за словом. Неужели и она тоже не решилась, а может быть, ей просто  было лень разбираться в кипе листков - подумал Андрей Михайлович. Интересно - в самом деле она так считает, или тоже побоялась написать здесь то , что думает на самом деле?

 Это было бы как-то неправильно, унизительно что ли. Сам Андрей Михайлович  себя всегда считал мизантропом  и то, что нашлись люди, думающие о нём иначе, чем он сам, было ему как-то странновато.

 У каждого из нас своя правда - философски подумал Андрей Михайлович, вздохнул, сложил непрочитанные листки обратно в папку, аккуратно завязал тесёмки и положил папку на самое дно  письменного ящика  стола. Вздохнув снова, подумал как-то по-стариковски : многие знания - многие печали.

Всё-таки, интересная штука - жизнь. Ничего, кроме этой банальности на ум в этот момент ему почему то  не пришло.

 Да и  пёс бы с ними со всеми! - решил Андрей Михайлович, тяжело вздохнув ещё раз, он  задвинул ящик письменного стола, поднялся и вышел вон из комнаты.