Раньше, когда в России ещё было много деревень, в каждом сельском населённом пункте имелся свой деревенский дурачок, а то и два. Недоумки появлялись на свет не в силу вырождения того или иного крестьянского рода, а из-за несерьёзного отношения некоторых мужиков к старинному правилу: «Не лезь на бабу с пьяных глаз». И вот, в случае такого несерьёзного отношения, бывало так, что обалдевшие от самогонки сперматозоиды, достигнув желанной цели, явно из хулиганских побуждений устраивали в яйцеклетке карамболь и на свет появлялся тихий, безвредный идиотик. Надо сказать, что деревенская публика к своим блаженным относилась очень снисходительно. За смешные выходки которые дурачки демонстрировали односельчанам, их оделяли то чёрной горбушкой, а то и куском пирога.
Не только в крестьянских семьях, но и у благородных супругов рождались иногда умственно неполноценные дети. Такое у них происходило по той же причине, что и у мужиков, несмотря на очумение породистых сперматозоидов не от самогонки а от более благородных напитков. Барин с барыней, обнаружив, что их отпрыск страдает слабоумием, решительно сдавали его в приют или отсылали в дальнюю деревню под надзор какой-нибудь бобылки.
Анна Петровна, известная петербургская благотворительница, убедившись в том, что её ненаглядный Аркашенька – совершенно глупое создание, не захотела исключать ребёнка из круга семьи. Ей было жаль отдавать свою бедненькую малютку в чужие руки. Её супруг, Павел Михайлович Неустроев, знатный новгородский барин, одобрил настроения жены, и мальчик остался в семье.
Аркашенька подрастал, постоянно радуясь жизни и устраивая какие-нибудь безобидные проказы. В этот раз мальчик напроказил необычно. Он сделал а-а прямо в гостиной. Это произошло не потому, что он не знал назначения уборной, а из-за того что не успел донести до неё бурное содержимое своего желудка. В попытке убрать нагаженное Аркашенька широко размазал это а-а по паркету, который совершенно недавно постлали бывшие хозяева дома.
Прибывшая на запах кухарка Мария объявила, что Аркашеньку пронесло от третьёвошнёй окрошки: «Говорила ему, что окрошка старая, что живот может заболеть, а ему хоть что говори – делает своё.» Анна Петровна приказала дворнику Якову убрать экскременты, а служанкам -- вымыть пол и натереть его. На замечание служанок, что пол от воды может покоробить, Анна Петровна только махнула рукой, мол, и так, и так -- плохо.
Испачканный участок пола вымыли дважды – сначала с содой, а затем с мылом. После того как паркет высох его натёрли воском и отполировали половыми щётками. Несмотря на проделанные санитарные мероприятия на паркете осталось большое желтоватое пятно. Расстроенную барыню утешили служанки, сказав, что они обработают поражённую часть пола речным песком и голиком. Однако и после этой жёсткой операции пятно не исчезло. Что-то ехидное, кроме старой окрошки, скушал Аркашенька.
Господа приняли решение заменить испорченный паркет новым. Был приглашён паркетных дел мастер. Он изъял две паркетины, положил их себе в котомку и сказал, что прибудет через два дня после изготовления сорока новых паркетин.
Через два дня началось вскрытие паркета. В этом деле активное участие
принимал и Аркашенька. Однако процесс вскрытия внезапно приостановился. Под отодранными возле порога паркетными дощечками был обнаружен пенал цилиндрической формы. Позвали барина. Тот с большим усилием открыл пенал. Содержимое его удивило окружающих.
Все ожидали увидеть бриллианты не бриллианты, но хотя бы какие-нибудь ювелирные украшения. Вместо этого из пенала выкатилась, очевидно, положенная на счастье золотая монета. Кроме монеты в пенале находился плотный лист бумаги, свёрнутый в трубку и перевязанный красной ленточкой. Когда лист развернули, перед любопытными взорами предстал тщательно выполненный план какой-то местности. В центе плана в небольшой квадратик было вписано изображение смешного петушка. В верхнем правом углу какой-то прямоугольник (очевидно небольшое строение) был помечен красным косым крестиком, который, очевидно, обозначал место сокрытия чего-то ценного или важного.
Дом, в котором жили Неустроевы, раньше принадлежал гусарскому полковнику Ожогину, очень оригинальному, по мнению его знакомых, чудаку. На въезд в своё имение, что располагалось возле деревни Гористница на высоком берегу над озером, он возвёл башню в виде крепостной, на которой развевалось какое-то странное жёлто-зелёное знамя. Перед домом на балке, опиравшейся на две опоры., висел колокол. Ровно в полдень Ожогин лично начинал звонить в него, оповещая домочадцев, что наступило время обеда. Вокруг установки с колоколом росло в рост человека несколько финиковых пальм (это на Новгородчине-то). На зиму их засыпали соломой, но пальмы всё равно со временим вымерзали.
Хозяин выковыривал косточки из фиников и вручал их садовнику, наказывая посадить косточки взамен погибших деревьев. Он был твёрдо уверен, что отдельные растения всё-таки привыкнут к русской зиме. И о детях он не забывал (у него были две девочки). В центре большой квадратной песочницы был установлен металлический шест , на котором сидел весёлый фаянсовый петушок. Детям петушок нравился и они с охотой ковырялись под ним в песке.
Неустроевы и Ожогины были соседями и, по-соседски, часто наезжали друг к другу. А дети вообще по неделям гостили то в имегии Неустроевых, то у Ожогиных.
Из Хивинского похода полковник Ожогин прибыл больным. Он прихватил какую-то по мнению московских эскулапов загадочную лихорадку. Промявшись с пол года полковник умер. Вскоре после этого горестного события девочки Ожогиных повыходили замуж и уехали в Москву. Петербургский дом Ожогиных опустел и стал неуютным и ненужным. Мария Павловна, вдова полковника, решила жить в деревне, а дом в Петербурге продать. А тут как раз и покупатель подвернулся. Неустроевым приспичила нужда переехать в Петербург. Мария Павловна по-соседски не дорого уступила им свой городской дом.
Как только Аркашенька увидел на плане изображение петушка, он сразу же радостно заверещал:
-- Петушок, петушок. Тёти Маши петушок.
-- Какой тёти Маши? – задал уточняющий вопрос Павел Михайлович, хотя он из без уточнений сразу же, едва развернув обнаруженный в пенале лист, предположил, что там изображён план усадьбы Ожогиных.
-- Марьи Ивановны из Гористницы – подтвердил догадку мальчик.
Вечером супруги Неустроевы стали обсуждать ситуацию с найденным планом.
-- Нужно будет поехать в Гористницу и вместе с Марией Павловной разобраться. что такое дорогое спрятал полковник Ожогин, наверное, в птичнике, который расположен у них в дальнем углу усадьбы.
-- Я считаю, Павел, что это будут напрасные хлопоты. У Ожогиных никогда ничего особо ценного не было. На полковничье жалование сильно-то не разживёшься.
-- А, лес? Они же владели двумя большими участками леса. И лесопилка у них была.
-- Не думаю, что с леса были большие доходы. Как-то Маша посетовала, что девочки порастают, нужно позаботиться о приданом. Наверное, придётся продать лес.
-- Но ведь что-то Ожогин спрятал.
-- Да какую-нибудь чушь. Он же романтик. Пальмы разводил. Всю жизнь во что-нибудь играл. То в рыцарей, то в конквистадоров, то в пиратов. Наверное, решил поиграть в кладоискателей. Я уверена, что в этом «клае» ни злата, ни алмазов нет.
-- Нет, Аня, посмотреть всё-токи нужно
-- Ладно, съездим. Тем более давно с Машей не виделись. Но только не теперь. Там осенние дожди, наверное, все дороги угробили. Давай запланируем эту поездку на следующий год, на раннее лето.
Но поездки в Гористницу не случилось, потому как случилась в несчастной Расеюшке несчастная же Февральская революция. Мария Павловна не смогла перенести крушения прежнего уклада жизни: отказало сердце.
Опустевшую усадьбу мятежные мужички капитально пограбили, но не сожгли. В барский дои по решению комбеда вселили три семьи бедняков с наказом образовать коммуну и жить честной, справедливой, коммунистической жизнью. Новосёлы починили кое-что и побелили дом , который стал красиво смотреться на фоне деревьев сада. Местные жители стали называть бывшую усадьбу Ожогиных Белой мызой.
Лёшкина мама каждое лето вывозила болезненного сына для поправки здоровья на Маковно, в соседнюю с Гористницей деревню. В солнечные дни они обязательно шли на озеро. Их путь пролегал рядом с Белой мызой. Лёшка всегда удивлялся безалаберности, которая творилась на дворе мызы: сварливые разговоры женщин, крики детей, которых очевидно пороли, брань мужиков. Явно, что коммунарская жизнь у крестьян не заладилась. А затем их и вовсе выселили из Белой мызы. С началом войны в трёх деревнях был развёрнут полевой госпиталь. На Белой мызе разместились операционные и рентгеновский кабинет. Вскоре в избах мест для раненых стало не хватать и в саду Белой мызы решили разбить палаточный городок. Срубили мешавшие размещению палаток деревья, снесли сарай и развалившийся птичник. Для уборки мусора, щепок, дранки и выравнивания почвы были привлечены школьники, которых часто использовали для военных нужд. Так по весне они неделю пропадали в борах, собирая для госпиталя цветы ландыша, из которых медики готовили лекарства. Позже собирали щавель, чернику, грибы в фонд блокадного Ленинграда. Став взрослым, Барсуков ника не мог понять каким образом квашенный щавель поступал в Ленинград из Новгородской области.
При разгребании грунта на месте бывшего птичника лопаты мальчишек наткнулись на что-то твёрдое. Убрав песок дети увидели крышку сундучка, который моментально извлекли из песчаной почвы. Надеясь увидеть нечто стоящее, дети оторвали присохшую к корпусу крышку и открыли сундучок. Увиденное их рассмешило. Сундучок наполовину был наполнен глиняными обломками в виде плиток размером с ладошку, а то и в две. На одной стороне плиток имелся ярко синий блестящий слой с какими-то жёлтыми узорами. Позднее Барсуков узнал, что это были восточные изразцы с арабскими текстами Скорее всего их зачем-то привёз полковник Ожогин из Хивинского похода
«Девки, идите сюда, -- позвали девочек мальчишки, -- здесь биток полно!» Битками деревенские дети называли осколки разбитой фарфоровой посуды, которые играли роль тарелок при накрывании кукольного стола. Девочки обрадовались таким крупным биткам и быстро разобрали содержимое сундучка. Взял два крупных изразца и Лёшка.
Удивительно, но один из этих изразцов сохранился у Барсукова до наших дней. Он лежал на письменном столе и создавал какое-то приподнятое настроение. Поскольку наши дни оказались очень трудными и странными, то есть никаких катаклизмов нет, а народ живёт хуже, чем после войны. Тяжело пришлось и Барсуковым. Ни приличной работы, ни денег даже на элементарные нужды: Барсуков не был новым русским.
Уже они много чего из украшений и антиквариата пораспродали. А тут жена Барсукова обратила внимания на синий изразец: «Лёша, отнеси ты его в Этнографический музей. Может купят.»
«А, что, -- подумал Барсуков, -- может быть повезёт.». На следующий день он отправился на Инженерную улицу. Было видно, что музей переживает не лучшие свои дни. Посетители практически отсутствовали.
Сотрудник музея, осмотрев изразец, заявил, что изразец не представляет ни исторической, ни археологической ценности: «Таких обломков у нас в Средней Азии – вагон и маленькая тележка.»
Прошло некоторое время. Жизнь полегчала. Барсуков оказался в Берлине. Там на реке Шпрее есть остров, который называют Островом музеев, поскольку на нём расположено пять крупных берлинских музеев.
Один из них, а именно знаменитый Пергамский музей, он немедленно посетил. Там помимо эллинских раритетов были выставлены шедевры ассирийского, вавилонского, персидского, исламского искусства. Рассматривая синии вавилонские изразцы, Барсуков подумал: «А не предложить ли мне свой изразец этому музею. Может быть удастся поместить явно древнюю вещь в достойное место.»