1.11. 2020 Г.
Умер Виктор Иванович Захарченко.
Если это умер тот человек, которого я знала, то он сейчас стоит у меня за правым плечом и глумливо хихикает, мешая мне писать. Конечно, есть много людей, которым никогда не доводилось слышать от него ехидных замечаний, но лично я никогда не слыхала от него ничего иного.
Вот и теперь…
А потому я завязываю с некрологами отныне и на веки. Ненавижу этот жанр, так что, дорогие мои друзья и знакомые, более прошу на меня в подобной ситуации не рассчитывать.
Всё.
Это - просто письмо без повода, т.к. поводы нужны для жизни. Для жизни требуется какое-то взаимное доверие, чтобы разговор завязался... сейчас можно обойтись и без этого.
Началось с того, что я прочитала стихотворение Виктора Захарченко. Его показал мне студент второго или первого (не вспомню) курса. Незадолго до этого тот студент показывал мне и свои стихи, которые я, как смогла, вежливо покритиковала. Стихи Захарченко были - стихами. Это я и произнесла тогда. В тот раз я увидела Виктора Ивановича в коридоре филфака впервые.
Для молодых людей, впервые ощутивших сладость рифмы, не было большей радости, чем, сбившись в компанию, дразнить друг друга свежеиспечёнными шедеврами. А если ещё и крыша над головой, бутылка дешёвого вина и старик державин, у которого и жизненного опыта побольше, и литературной смелости через край – то уж тут все дела забываются и весь мир отступает перед этим фантастическим братством. Энергетическим центром этого поэтического кубло был, конечно, Владимир Белов, в квартире которого можно было не только стихи читать и отмечать проявления литературной одарённости, но и укрыться от дневной суеты, выспаться и поесть (если находилась еда). Напороться на закрытую дверь квартиры было практически невозможно, т.к. хозяин её, будучи инвалидом-колясочником, редко покидал дом. Да, он был инвалидом, но заряда жизненных сил в нём хватило бы не на один, а несколько подобных литературных лицеев. И потому, когда он умер, всех его питомцев накрыло горчайшее из сиротств.
Где-то в самой глубине души человек всегда остаётся ребёнком. Белова хоронили красивые молодые люди, похожие на заблудившихся детей. И только один из них – Виктор Иванович - оставался, казалось, невозмутимым. Не потому, что не испытывал боли и печали, а потому, видимо, что твёрдо стоять на земле было не только свойством его тела, но и души.
Вернувшись в Тюмень, они ещё какое-то время пытались возродить свой старый круг. Иногда приходили ко мне, но роль энергетического центра молодых поэтов мне явно была не по силам. В то время я сочиняла диссертацию, которая никого, кроме меня, не интересовала тогда да и впоследствии. Гостей моих встречал пёс Гоша, нежно любивший интеллигентного мальчика-студента Андрея Иванова, беззаветно преданного изящной словесности и гинекологии. Другого Андрея, Маркиянова, Гоша сторонился по мистическим соображениям, тот признался, что в юности лечился собачьим жиром и теперь в сознании Гоши он представлялся чем-то вроде каннибала. И только с Виктором Захарченко Гошу связывала взаимная идеологическая неприязнь: тот мог шлёпнуть по носу зазевавшегося моего плюгавого, но гордого пса свёрнутой в трубку тетрадкой своих стихотворений. Видимо, по своей рахметовской манере (которая, как я сейчас понимаю, использовалась для сокрытия и защиты нежных струн души) он считал моего пса существом, лишённым практической ценности и вовсе бесполезным.
Жизнь шла своим чередом и менялась, всё сильнее давали знать о себе какие-то новые обстоятельства и ценности… Одних они объединяли в так называемое литературное поколение «покоя», других оставляли равнодушными, третьи сами отдалялись…
Когда остаётся после человека то, что он любил, это хоть как-то утешает нас. Стихотворения В. Белова были изданы отдельной книгой, по-дилетантски, как всегда и случается, когда за дело берутся энергичные, но слишком горячо любящие автора люди.
А судьба уже выдёргивала из круга вчерашнего литературного братства по одному. В 2010 г. умирает после тяжелейшей болезни Саша Новоженин. 19 сентября 2012 умирает Татьяна Валентиновна Захарова, опекавшая когда-то молодую филологическую поросль, отболев почти 20 лет и уйдя в вынужденный затвор.
Сегодня утром – Виктор Захарченко.
Родные решили похоронить его, как и В. Белова, на его малой Родине, так что повидаться с ним на Червишевском кладбище, где упокоились наши общие знакомые, нам уже не удастся.
В интернете (FВ, ВК) на страницах В. Захарченко только критика. Яркая, зубастая, но критика. Наверное, можно было бы здесь сказать и о том, как он боролся за высокое качество отечественной литературы. И это было бы правдой! Но критиков я люблю меньше, чем поэтов. А стихи, опубликованные им в сборниках, не выцарапаешь из Сети. Но попалась одна статья, где Захарченко бранил своих издателей за неучтивое отношение к его тексту. Текстом этого стихотворения я и закончу своё письмо.
У судьбы случайностей не бывает. Когда мы на могиле В. Белова прощались с ним, высоко в небе появился журавль. Я никогда их прежде не видела и могла бы ошибиться, но я была не одна, ребята его опознали. Потом, когда на автовокзале у ребят возникло неодолимое желание открыть записную книжку Белова, и они начали разбирать написанное им наспех стихотворение, к нам подошла красивая женщина в белом пуховом платке и властной рукой отняла у нас книжку. Незнакомая женщина оказалась женой Белова, с которой он давно расстался, и стихотворение, которое ребята читали вслух, было написано ей. От нас она и узнала о его смерти.
О знаках, которыми сопровождала судьба уход Саши Новоженина, до сих пор вспоминать больно. Скажу лишь, что умер он в праздник Покрова Богородицы, что хоронили его три красивых, величавых сына и такая же красивая их мать… А больше не скажу ничего.
И пусть вдогонку Виктору Ивановичу, как прощальный клин, летит его единственное доступное неумелому пользователю Сети стихотворение.
Сохнет чеснок, пропитав ароматом прихожую,
Бёрда висят, переполнив полотна фантазией...
Как я люблю эту жизнь, ни на что не похожую,
В маленьком русском селе меж Европой и Азией!
Ливень прошёл и залил огороды и улицы,
Стала дорога одной непролазною ямою,
Только Серёга-бобыль возле прясла сутулится -
Всё вспоминает любовь свою, самую самую.
Всё вспоминает. А жизнь зарастает крапивою,
Может, когда-нибудь, позже, поймёт и раскается,
Да и была его Людка совсем некрасивою,
Только пока что забыть её не получается.
Фёкла бредёт, пронося материнства развалины,
В детях и внуках оставили Фёкла отметины:
В доме гарцуют бедовые детушки Валины,
А в огороде хозяйствуют деточки Светины.
Родя выходит на лавочку по понедельникам,
Не воевал, не погиб со своим поколением -
Вот и живёт на земле молчаливым отшельником,
Сердце отдав огородным боям и солениям.
Пар поднимается, вязкий, густой, над низинами.
Мир переполнен. И нету ему исчисления.
Повесть людская течёт берегами старинными.
Ждали. не ждали - нагрянуло время осеннее.