Может всё-таки не Бог создал нас по образу и подобию Своему, а мы Его? Может неспособная охватить себя вечная Сущность проявляющаяся пред собой, как часть бесконечного мира, пытается нами осмыслить себя, распознаться по подобию, угадать в птенце птицу, а на участке сна, называемом Землёй, понять природу жизни, осознанного нахождения в самой себе, свой характер? Кому что лично говорил Бог? Или разговор с собой это и есть общение с Богом? Пророки интуитивно распознавали голоса? Разве вечная Сущность не должна говорить со всеми, на языке жизни? Ибо всё и все и есть она, или божие - Богу, а мирское - миру? Неужто безграничный Бог укоротил Себя на отдельный мир? Отбросил фрагмент Себя на попрание Сатане - злой части Своего характера?
Может вечная Сущность только начала в человеке догадываться о себе, но ей нравится пребывать в иллюзиях и поэтому она будет ещё долго идти к себе окольными путями, придумывать всемогущего Бога и оправдывать Его попущения? Давать обещания и находить причины их не исполнять? Неужели она и сама рада надеяться на что-то лучшее в себе, на какой-то подарок, который, не зная того, придержала для себя? Может она, как птенец, не жалея сил, должна пробить толстую скарлупу тайны и вырваться на свет полного осознания? Может всё, что её сдерживает - страх конца, а по сути - неизвестности, отсутствие доверия себе, боязнь потерять маленькую данность, временный уют, и тогда, хотя бы синица в руке - успеть как-то прожить, пусть и заснувшим зерном?
Может вечная Сущность любит притворяться, играть в святость, казнить себя, может чувствовать боль и есть для неё жизнь, иначе нет тогда блага, лишь тупиковая пресыщенность и томительная дремота? Но что удерживает её от полёта в неведомое, от решимости менять свою реальность, от дерзости быть больше, чем кажется? Что сковало её, обрушило устремлённость, заменило мечту благоразумием, а радость - сарказмом? Неужели она болтается на крючке страха, подвесила сама себя на своём «знаю, что не знаю», на вере в свою ничтожность пред собственной тайной? Неужто не может зажечь свой дух и осветить путь, высмеять своё малодушие и сомнение в себе? Зачем топтаться на месте, ловить «здесь и сейчас», а не быть рекой преображения, создательницей себя?
Может вечная Сущность ещё пока не знает, что она бессмертна, что проживаемые судьбы - всего лишь её сны? Неужели она ещё не понимает, что её забывчивость и многообразие порождают иллюзию смертности, что миров и ролей у неё в избытке, что страх в душах героев её снов - всего лишь отождествление океана с подымающейся волной, что скоро она упадёт, но куда, разве не в его сердце? Неужто она не ведает, что смерть не сущность и даже не явление, а просто смена её снов, что время - всего лишь иллюзия, эффект движения её сознания по многослойному царству сновидений?
Может вечная Сущность когда-нибудь поймает себя за руку, как она формирует из себя то, что видит, что мир - не более чем её воля и представление - воля являться пред собой гармониями форм, яркой мозаикой импровизаций. Застанет себя за живописью, как она пишет красками чувств пространство мыслеформ на пустом зеркале сознания, уловит свой внемлющий взор на чёрный квадрат возможностей, упакованный всеми силуэтами форм в белой рамке пустоты? Неужели ей ещё невдомёк, что она принимает во снах лишь формальное участие, неужто природа уверенности, самогипноза не поддаётся вскрытию, и осознанность - лишь замкнутый круг?
Может вечная Сущность только начала через человека сознавать себя спящей, замечать, что в его малых открытиях начали сквозить секреты её квинтэссенции, созидающей текучести, лунатической сонливости? Может всё, что она делает пока лишено осознанной воли, задано её природой, только реакция на прибывающие видения, и даже в человеческом творчестве больше инстинкта, чем полёта мысли, поверхности, чем глубины, узости горизонта, чем развёртывания перспектив? Неужели она пока творит своим нутром, нежели разумом, и он пока гость, а не хозяин, ему только предстоит из слуги стать господином, переплавиться из досужего мечтателя в магистра воли и представления?
Может вечная Сущность охраняет себя страхами от преждевременных решений, от своей близорукости в человеке, пока не откроется третий глаз, пока не развернётся видение не только дальше носа, но и горизонта? Однако, неужто человек так устрашился своего незнания, что решил заместить его верованиями - надеждами в меру своих заблуждений? Или его вера - реальность того, суммой чего он является на данный момент, а его сумбурная действительность - плоды не одного желания, но всех сразу? Может человек живёт соответственно своему духу, роли по своим силам, и потому истина для всех разная, в каждом герое сна она приоткрывается для вечного Существа под разными углами и фокусами?
Может вечная Сущность привязалась к субъектам снов, потому что сомневается в себе, боится без наблюдателя потерять себя, провалиться в бездну, из которой еле выбралась? Может мы - её первые зацепки за свою действительность, пока не воспарит в бесконечном пространстве себя без посредников и средств, без страха перед собственной бездной? Неужели человек - её надежда обрести смелость, неужто в его отчаянии, в недовольстве инерцией жизни, в беспредметной тоске и скуке борьбы за существование сквозит её воля к свободе от рамок и горизонтов, от собственной тени, опоры на свидетеля?
Может вечная Сущность устала от потока сознания, от загнанности в русло определённого мира, от навязывающей логики однообразного сна, может река её бытия стремится к океану, а волна чувств к всеохватному зеркалу? А что дальше? А разве «дальше» не перспектива реки, у океана всё дальнее есть ближнее, куда ему спешить, разве ему не остаётся лишь плескаться, играть собой во снах без правил, без русла ограничений? Или вечная Сущность, из боязни скатиться в хаос, вновь и вновь ищет реку в океане, отождествляется с его подводными течениями, чтобы опять стремиться к цели, искать истину?
Может вечная Сущность сама наказывает себя, чтобы жаждать справедливости и гармонии, бросает себя в ад, чтобы иметь возможность рая, играет контрастами, чтобы сочнее быть, глубже и шире сознавать, встряхивает океан для очередного шторма, чтобы опять прочувствовать идиллию штиля? Может это происходит с ней без её воли, а точнее, её воля и есть её пульсация, она так живёт, вдыхает и выдыхает, созидает и рушит, набрасывает на себя сны, а потом разоблачается, уходит от себя и тем возвращается, так вживается в героев снов, что открывает в них своё сердце, стержень сознания, ось вечности?