…живёшь себе, живёшь. И с ума не сходишь, только по нелепой случайности. И в смерть свою не веришь и вопреки здравому смыслу, понимаешь, что умрёшь. Поэтому напрягаешься, не знаю, для того, чтобы наполнить жизнь смыслом или, чтобы не стать злостным неплательщиком. Без всякого энтузиазма преодолеваешь трудности бытия. Отдаёшься, как безропотная наложница работе, забираешь, в благодарность от фальшивой страсти, невесомую, но пропитанную продажной сделкой, как бы удовлетворяющею, зарплату. Носишься с ней, словно бедняк с копеечкой. Всюду суёшь монетку, за долги, за кредиты, за хлеб бородинский, за мазь для суставов, за того, за другого, праздничные, похоронные, пропойные. Мечтаешь. Мечты светят фитильками, ночь, другую и вот ты их уже ненавидишь за неспешность, и когда они сбываются, не признаёшь их и отвергаешь, словно они чужие. Люди проходят, идут прямо сквозь тебя, и замечая и не обращая внимания. И не понятно, что лучше? Те, кто оттолкнули тебя со своей дороги, пропадают, вместе с позабытым именами, забываешь обиду и грубость. А эти, кто остались, по невероятно необъяснимой причине. Зачем они рядом? Что, их единственная причина и цель, вытряхнув из тебя всю душу, как из пустого картофельного мешка пускают по ветру остатки земли и соломы, ещё раз дать одно единственное, это распирающие их, разочарование тобою? Но ты продолжаешь, стараешься, держишься, срываешься и снова уговариваешь себя. Хоть иногда, радоваться утренней чашке кофе. И тут раз. Прилетаешь. В Японию. Блять, как так то?
№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№
Здесь, как мне казалось, было бы уместно сказать, что успех или неуспех путешествия зависит не от того, как ты к нему подготовлен. И не от того, сколько ты можешь позволить на него потратить средств. И даже не так важно, насколько удачен твой выбор места и маршрут следования. Всё это, в разной степени и с разным успехом возможно скорректировать и поправить. Решающую роль играет, с кем ты отправился в горы, к морю или просто в дорогу. Твои спутники, вот от кого зависит, будешь ли ты мучиться или кайфовать. Только те, кто будет рядом и способны придать всему смысл, пережить всё, что будет с тобой происходить, запомнить, увидеть, и понять и дать оценку поступкам и впечатлениям. Так что выбор сопровождающих, так же важен, как и цель путешествия. И если, это случайные люди, чужие тебе по духу и по мировоззрению. Те, кто не хотят и не стремятся понять тебя и даже не видят в этом какой-то смысл…то путешествие станет утомительным времяпровождением, затянувшимся кошмаром, как бы не были прекрасны пейзажи, увлекательными изыски архитектуры, шедевральны кулинарные угощения. Всё испортят эти кислые лица, недовольное нытьё, беспричинные разбирательства, мелкие упрёки, ничтожные обиды.
И вот подумав обо всём этом, я ухмыльнулся, если бы это всё касалось только одних путешествий?
Ведь так обстоит и со всем и всегда! Если рядом с тобой те, кто стремятся лишь к тому, чтобы доказать, что если, что-то случиться плохое, то безусловно виноват будешь только ты, и искренность заключается лишь в том, чтобы искренне радоваться твоим ошибкам. А, если ты не ошибаешься, то это лишь нелепая случайность…поэтому, я предпочитаю путешествовать в одиночестве…и быть одному…жаль ли мне?...да, конечно!...но зато, мои путешествия, никогда не заканчиваются обвинениями и претензиями, а только воспоминаниями и записками…и в Японии, я избавился от всех возможных сопровождающих. В конце концов, увидеть памятник Хатико, не было заветной мечтой, а это было единственное, что знали и что интересовало стюардесс, ну кроме, конечно, торговых центров.
№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№
Нарита .Эпизод первый.
Оказываюсь я на школьном стадионе. Он, как и всё в городке Нарита, зажат и окружён домами со всех сторон и найти его возможно, только, если однажды побывал там. Беговая дорожка замыкает футбольное поле и сектор для разбрасывания ядер и молотов с металлической полусферой. Трибуна, со скамьями в два ряда, на одной стороне которой, застыл двухметровый юноша, прижимающий к щеке такое же гипсовое ядро, как и он сам, на противоположной, спуск к тропинке, ведущей к раздевалке и умывальникам на открытом воздухе. Где и стою я, разглядываю панораму стадиона, и замечаю, что со стороны входа на арену, мимо навечно застывшего метателя гипсового ядра, мимо трибуны, приподнятой над газоном, бетонным фундаментом, сначала по одному, но потом весёлым потоком ко мне приближается японская школота. Поравнявшись со мной, пионер этой неорганизованной колонны остановился и наклонился в традиционном восточном приветствии. Я кивнул в ответ, не понимая, что за реверансы, ведь мы вряд ли могли быть знакомы .В след за ним подтягиваются его товарищи по наритенской школе и все они останавливаются и приветствуют меня. Девочки и мальчики, дружно и естественно, что-то говорят и салютую мне поклоны, угольные головки склоняются передо мной, по одному и целыми ватагами, не проходя мимо и на пару секунд забывая о своих разговорах и смехе. Мне, давно живущему в мире, где уважение можно заслужить только силой и деньгами, а седая голова, только подчёркивает, что её носитель аутсайдер во всех социальных соревнованиях. И приятно и неловко. Мне кажется, что я получаю, что-то незаслуженное и даже чужое, а дети всё бегут мимо и улыбаются мне и приветствуют меня. Привет, Плохишу!...
А потом, началась физкультура. Но вот, только обозвать то, что я увидел «физрой», как пренебрежительно и даже презрительно, сокращали название этого урока, когда то мы, было нельзя. Это даже учебным мероприятием не выглядело. Это было образцово-показательным зрелищем!
Учителя давали задачи. Несложные, даже простые, ничего замысловатого: отработка удара по мячу, прицельного, мимо конусов в цель или подтягивание на низкой перекладине, с колен, несколько раз или короткие беговые рывки, метров на пятнадцать туда и назад. Казалось бы, что подросткам эти задания, стоит дождаться, когда учитель отвернётся или отвлечётся, следует тут же вернуться к тому, что интересней, к разговорам, придурковатостям или расслабленному тунеядству, в ожидании времени окончания урока. Так всегда было у нас, учитель истошно кричит, призывая к порядку, его подневольные нехотя подчиняются, все страдают, чешутся, пинают слабых, ржут над штатными классными клоунами. Время растаптывают и растаскивают по пыльному газону. Но здесь.
Несовершенные граждане Японии, воспринимали спортивную задачу, как самую важную, главную и возможно последнею цель в своей недолгой ещё жизни. На этот момент, вселенная перестала бестолково расширяться и стянулась в узкую полоску между остроконечными конусами , куда следовало протолкнуть мяч. Дети пинали мячик так, что становилось ясно даже мне, случайному русскому свидетелю, что у него не может быть другой дороги или в цель, строго мимо фишек или в цель, но со следующей попытки. Только так и не иначе!
Тоненькие девичьи ручки выжимали из несформировавшихся ещё окончательно бицепсов всё и ещё больше, только, чтобы подтянуться столько раз, сколько сделать невозможно. Девчонки висели на турниках, как распятые рабыни, корчившиеся от тщетности сняться с перекладины. Если добавить к этому визг и крики подружек, которые, то ли «болели» за своих, то ли проклинали за секундную нерешительность, то казалось на кону стояла девичья честь всех тринадцатилетних девушек, второй по удалённости планеты от солнца.
Все, на этом стадионе, находились в поиске и преодоление своих возможностей.
По гаревой дорожке, на курьерской скорости «тойоты короллы», пробегал табун старшеклассников. По футбольному полю, в синих и оранжевых жилетках, совершали быстрые рывки, мобильные группки спринтеров. Кто-то отрабатывал низкий старт, до идеального качества. Кто-то прыгал в песочные ямы, слишком короткие для тех, кто принял задачу улететь, как можно дальше. Всё здесь находилось в движении, в каком-то невероятном тестостероновом фестивале, празднике послушания, преодоления границ своих возможностей, подстёгивание плоти.
Я достал сигарету и обратился к девушке, которая пыталась восстановить дыхание после пяти кругов по стадиону и опустив голову упёрлась руками в колени и всё ещё дышала так, словно бежала. « хэв ю а фаер?»- поинтересовался я. Она посмотрела на меня европейскими глазами и так быстро покачала головой, что сомнений не оставалось, английский она не понимает.
№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№
Эпизод второй.
От центрального вокзала Нарита, одна дорога вела к буддийскому комплексу. С самого начала, как только пологий спуск поворачивал к этому направлению, с перекрёстка, с угла, обе стороны одностороннего пути плотно заполняли туристические магазинчики и не кончались до самого сворота к воротам храма. Самое интересное в этой прогулке, находилось справа, почти у цели этого путешествия, в каких-то ста метрах от монастыря. Там располагался маленький ресторанчик, на самом входе которого, время от времени, за большим столом, изготовленным из цельного дерева, сидели пять мужчин и разделывали, ещё живых угрей. Блюдами из которого и угощали, достаточного дорого, в тесном помещении, сразу за разделочным столом и ароматным мангалом. Если у меня и вас хватит терпения, мы ещё вернёмся сюда, а пока снова увидим привокзальную площадь, в центре которой, пожилые водители такси, в белых перчатках, в свободные минуты, натирают лобовые стёкла и боковые зеркала, исключительно древних тойот , моделей так 70-80 годов, словно они не желают расставаться с машинами своей молодости, вопреки всему. От вокзала можно идти, кстати, куда душе угодно и даже, если знать, конечно, пройти заветной тропой, мимо закусочной с гречневой лапшой и огороженного без входа и выхода, синтоисткого храма, потом обогнув японскую рюмочную, которую здесь зову Изакая , выйти на задки железнодорожной станции и оказаться по ту сторону вокзала, где туристам и зевакам делать нечего и их даже случайно сюда не заносит. Поэтому неместным никогда не увидеть, как неохотно расширяется улица, тонкая дорога раздваивается змеиным языком и город опускается вниз в долину, на которой под шатром зелени, построен спортивный городок .Поля для бейсбола, гольфа и регби, дорожки для бега и велосипедов, лужайки, крытый бассейн и всё с эмблемой летней олимпиады 2020. По злой иронии, которая, так и не состоялась в этот в срок удачно найденного логотипа.
Побродив среди подтянутых и потных местных «зожевцев», возвращаюсь к вокзалу. Надо идти по хоженым тропам, они не зря проложены и унавожены сувенирными лавками и приводят туда, куда надо.
Если вы не были в буддийском пространстве, то не смотря на неофитовость познаний и дилетантское потребление окружающих вас объектов, атмосферу не уловить невозможно. Это территория глубокого погружения в тишину и сосредоточенность во что-то, как мистическое, так и субъективно личное. Вас словно призывают отстраниться от бытовых размышлений и придаться абстрактному созерцанию.
Неподвижная, на первый, обманчивый взгляд, пирамида из черепах, окаменела в центре пруда, сливаясь одним тоном с валуном, вдруг неслышно колеблется, внутренне сотрясается и беззвучно стекает панцирями в воду, всплески мутного зеркального водоёма, поглощают тела и открытые ,немые черепашьи рты.
Громадная курительница благовоний, с которой сталкиваешься сразу, как только заканчиваешь подъём по крутой каменной лестнице, поднимающий на новый уровень, как будто выползаешь из-под земли, дымится ровным густым дымом. И вдруг, то ли от свежей охапки багровых мягких палочек, то ли от внезапного порыва ветра, накрывает вас плотным туманом из терпкого, одурманивающего запаха, перемешанного со вкусом радости и тлена.
Мелкий, цвета итальянского мрамора, гравий на дорожках, они ведут, одни к храмовым комплексам, другие, к источникам с ледяной водой, которую черпают ковшиками с длинной тонкой рукояткой. Третьи тропинки, петляют от одной цели к следующий, заводят в огороженные тупики, уводят в светский мир, кружат и запутывают и наконец приводят в дремучую чащу. Когда кажется, что в тени деревьев и каменных фонарей нет просвета и подъёмы и спуски бесконечны, тропинка выскакивает к спокойному и благостному пруду. В одном конце над водой дремлет беседка, а к ногам у берега подплывают рыбины, большие и рыжие, как дворовые коты, они тыкаются «мокрыми носами» в ботинки людей, словно просят или погладить и забрать домой или хотя бы покормить.
Позже я задумался, они интересно настоящие? Рядом с прудом, в каменном мешке водопад, он искусственный, но не зная об этом, догадаться невозможно. Так может и рыбы, так же выключаются и оживают, от переключателя, что нажимает вахтёр-пенсионер, когда сидит в своей будке попивая чай из термоса?
Так, если у читателя ( о присутствии которого, я очень сомневаюсь) складывается в голове картинка такого умиротворённого и медитативно-убаюкивающего пейзажа, то мои труды не напрасны и цель достигнута. Только вот местное монашество не разделяет мои старания и поджигает холст текстового рисунка огнём, и не воображаемым вовсе, а самым настоящим. Очищающим, уничтожающим, освобождающим. В центральном храме, несколько раз в день, во время церемониальной службы, после исполнения всех ритуалов, пения, монотонных ударов в гигантский барабан, настоятель подаёт условный сигнал и прямо во время службы разводят костёр и приглашают присутствующих бросить в огонь специальные деревянные таблички, на которых саморазоблачающие себя граждане написали свои прегрешения. Дым от сгорания ошибок, целителен, как и раскаянье. Любой желающий может пропитать свои вещи дымом освобождения от чьих-то заблуждений и страстей. И поэтому, пока горит огонь преображения, к нему семенят мелкими и быстрыми шажочками японские женщины и просят обкурить свои дамские сумочки, содержимое которых, может вызвать оторопь, как у криминалиста, так и у святого…
И всё-таки окончание второго наритинского эпизода будет не здесь, где неподражаемо невозмутимые монахи поджигают суету человеческих страстей и не там , где за небольшую плату, в сто йен, можно достать из цилиндра предсказание, в виде тоненькой палочке с номером и подойдя к пронумерованному шкафчику, вытащить себе пространный, но такой обнадёживающий ответ, на свои сомнения. Вернёмся немного назад, к рыбному ресторану, где на входе четверо мужчин, в белых одеждах, залитых кровью, готовят из живых угрей, фирменное блюдо.
Самый старших из них, как и все другие в белой повязке на голове, начинает и проводит самый ответственный и самый главный ритуал. Он не глядя вылавливает из кадки змеевидное тело рыбы, и не давая ей опомниться и бороться за свою жизнь, одним беспощадным, но искусным движением пригвождает угря к столу, точно попадаю в глаз, каким-то немыслимо идеальным и изысканным инструментом, похожим на до совершенства заточенным металлическим карандашом. Всё такой же равнодушный и безэмоциональный, как и до мгновения до убийства, мужчина, перехватывает извивающегося в судорогах чёрного угря, широким, блестящим ножом, достойным возлежать в бархате и под софитами в краеведческом музеи, вспарывает его на две равные половины, тут же беспощадно четвертует и смахивая под стол остатки слизи и крови, перед ним остаётся лишь голова от рыбы, с гранёной пикой в глазнице. Невозмутимо, мужчина опускает руку в бочку за новой жертвой и только когда она оказывается на столе, освобождает орудие убийства с обезглавленного. Движения японца так точны, так отточены, что все, кто наблюдают за ним, невольно замирают, перед столом, по которому течёт кровь и как на конвейере, один за одним, как на уроке геометрии, не отступая и миллиметра, доказывается теорема идеального расчленения кольцеобразного тела рыбы, сверхострым инструментом и искусством, навыком, произведённым человеком в разряд ремесла, самого высокого уровня.
Я, как и все остальные зеваки, надолго столбенел перед мужчинами, монотонно и в то же время необыкновенно мастерски превращавших из живой рыбы, в течении пару минут, в заготовку растянутых тонкими спицами, для горящего мангала. Я размышлял не только о точности и сноровке движений, мне почему-то приходили и другие мысли. Зная, что мужчины этого семейства занимаются этим ремеслом уже многие годы, кажется даже столетия, и перемещения за этим столом из года в год, происходят против часовой стрелки, от того ещё юного, того, кто завершает этот процесс, к тому, кто снайперски протыкает ещё живой рыбе центр глаза. А, есть ли у них выбор? Бывает ли другие пути-дороги у них, рождённых в этой семье? Могут, способны, хотят ли мальчики не быть теми, кого я вижу сейчас перед собой? Приходит ли тем, кто рождён там, где дела идут всегда в гору и прибыль только увеличивается, а традиции сильнее законов, желание прожить другую жизнь, без стремления овладеть фамильной пикой и тесаком? Если да, то возможно ли это? Ведь здесь их ждёт стабильность, семья, спокойствие и признание, а выбирая, что-то другое, он ошибаясь и терпя неудачу, будет лишён поддержки, а как же, он же изгой! И что стоит выбирать? Надёжное и привычное, и развивать то, что предрешено, поднимая глаза, ты видишь напротив себя, своё будущее, как и он, своё прошлое. Или рискуя пропасть и не состояться вовсе, отрицая и слыша проклятия самых близких, сомневаясь, может быть сомневаясь всегда и до самого конца, но выйти из-за этого стола и не вернуться к нему никогда?
Так и собирается у ресторана группка прохожих, островитяне и непонятный седой, круглоглазый я. Все невольно впадают в гипнотическое состояние, наблюдая за магией приготовления местных рыбаков. Молча, сосредоточенно, все участники спектакля заняты своим делом. Рыба погибает, рыбаки передают её один другому, зрители топчутся у входа и что-то себе думают.
Нарита .эпизод третий.
Абстрагируемся от рыбного бизнеса. И от много ещё другого. Пусть, пока глупенький робот в гостинице «Nikko», приходит в ступор и недоумение от вопросов русских туристов, хлопает кукольными пластиковыми глазищами и не знает, что хотят от него и на каком языке мучают его только немного лайтовый разум.
Не заострим никакого внимания, и только лишь от того, что это стоит слишком много внимания, на похлёбках, супах, лапше, рыбе, водорослях и закусках, шашлычках и многом ещё другом, о чём, мне, как не специалисту в японской кухне, разрешено лишь сказать одно единственное. Если бы я не попробовал бы всё это там, на островах, в самых различных местах, в ресторанах в отеле, в придорожных кафе и в фуд-корах торговых центров, то я не имел бы никакого права говорить, что я вкушал вообще, что-то, что может быть так вкусно и что еда, способна приносить такое удивительное удовольствие, хотя казалось бы, мы по своей физиологи все, утробные наркоманы и ежедневно покорно снабжаем себя дозами пищи, не сопротивляясь ломке-голоду. Пропущу эту тему, простое воспоминание о Рамен, не даёт мне справиться с тем, что так изобретательно продемонстрировал когда-то академик Павлов, правда для этого, безбожно раскромсав множество собакинов.
Я вообще многое оставлю за бортом воспитаний. Это, во-первых сократит текст, и даже никем до этих пор не прочитанный, он, хотя бы визуально будет меньше и перестанет пугать своей объёмностью, даже меня и потом, если я буду подробно и с тем восторгом, что я испытал рассказывать, скажем о лавке, где продаются атрибуты для домашних буддийских алтарей, то самых терпеливый читатель пробурчит : «Ну нет, сука, моё терпение было и так на грани, а ты, кажется просто издеваться надо мной решил?!», не удержится и плюнет в монитор. Одумается потом, конечно, техника-то своя и не виновата, это автор- скотина и пользуется, что скрывается от читателя тем, что его нет рядом. В общем третий эпизод, как было не трудно догадаться будет о наших ожиданиях и как само собой разумеющемся, невозможности сбыться тому, чего бы нам хотелось и всё оттого, что мы, в большинстве своём, нерешительные неудачники, а кто другой, тот сомнительных текстов, вроде этого не читает, им решительно некогда, они видите ли сами в эпицентре событий и поглощены тем, что с самого утра сортируют выигрышные лотерейные билеты.
Однажды, я лежал в крохотном одноместном гостиничном номере отеля «Nikko» и смотрел футбол. Нескучный матч чемпионата мира, с участием российской команды, она, как это бывает не часто выигрывала и старалась не упустить победу, я пил местное пиво, потому что в любом случаи, в независимости от результата, алкоголь гарантированно доставит больше удовольствия, чем победа или проигрыш наших высокооплачиваемых спортсменов. Первый тайм закончился, как-то быстро кончилось моё баночное пиво, я спустился на первый этаж, прогулялся по круглосуточному маркету, купил ещё несколько баночек «Асахи» и забежал в курительную комнату, что была в двух шагах. В курилке (а это не просто заплёванная комнатушка с плевательницами, как это бывает обычно, а большое помещение с диванами, столиками и заумными афоризмами, в виде мозаики на стенах) творилось безформенное безобразие. Почему безформенное? Отель «Nikko», кроме всего прочего гостиничного набора услуг, ещё и место базирования японских авиаэкипажей, здесь они останавливаются и отдыхают между перелётами, в каждой стране есть подобные отели, где-то они исключительно для crew, где-то смешаны с обычными постояльцами. В курительной комнате отеля «Nikko» японские стюардессы мешали вино с ликёром и когда я закурил и огляделся, мне стало понятно, что они давно мешают эти коктейли и давно кого-то ждут, не успел я выдохнуть первую никотиновую затяжку, как понял, что этот ожидаемый кто-то, я. Меня окружили пьяненькие аниме и наперебой стали предлагать выпить, интересоваться у меня, откуда такой красивый дяденька, ласково прикасаться к моим рукам и плечам и нежно требовать услышать моё согласие о том, что сегодняшний вечер, какой-то особенный, да, ведь так, если мы все встретились, то надо угощать друг друга вином, пусть оно льётся через край, да ведь мы живём один раз, здесь и сейчас и всё это под мелодичный кукольный смех, почти, как нарисованных захмелевших девочек-ласточек. Тут же мне вручили бокал вина, кокетливо выхватили мою сигарету и предложили новую, подсели вплотную и заглядывая так глубоко в глаза, что мне показалось, что я забыл одеться и вышел из номера голым и спохватился только сейчас, не переставая, что-то щебетать и спрашивать, но и ожидая, что, как долго ты будешь молчать и трясти монотонно головой?
Почему никто не предупредил меня, что со мной может случиться такое? Почему ещё пару минут назад я жил своей предсказуемой жизнью, в которой может произойти всё, что угодно, но только тогда, когда я пожелаю этого сам. А тут, без предупреждения и сразу! И не приблизительно и как-то так, а когда скрещенные ноги девушки прошедшей десятки отборов на красоту и стрессоустойчивость, чтобы стать дивой на японских авиалиниях почти на моих коленях и ещё другие и те даже лучше. И это не обложки журналов и не монитор компа, они объёмные и настолько, что заполняют собой то, что перестаёт быть воображением.
Ну что же, перейдём сейчас ко мне. К моему трусливому позорному отступлению. Что со мной случилось? Что я там шептал и лепетал? Спасибо, ах да, сука, ариготе. Я вот пивко пью, своё, не вина не надо, я знаете смотрю футбол, да, очень интересный матч! Или что-то такое же неразумное. Я был омерзительно нелеп, я снова стал подростком, девственником, сопляком, ребёнком, мямлей. Кажется, в след моей растерянной улыбки, на моём лице высыпали пубертатные прыщи. Как я ещё не завопил во всё горло : «Мама! Забери меня!», не знаю.
Пульсирующий, мокрый, красный я вырвался из крылышек весёлых бабочек, и побежал по коридорам отеля, роняя по очереди «Асахи», сигареты, ключи от номера, зажигалку, чувство собственного достоинства и самообладания.
Не торопитесь делать какие-либо выводы. Если, это повествование вызвало улыбку, то этого вполне достаточно. Стюардессы, если и хотели развлечься тем вечером, то обязательно нашли приключений на свои упругие задницы. А я окончательно понял про себя, что неистребимо испорчен комплексами морали, мне не дано красоваться в чьи-то фантазиях, тем более в роли героя и что мне было дано, что не многим предоставляется в жизни, профукать одно из самых привлекательных приключений. И это не больше, чем сомнительное утешение.