ЛЕШКА
Когда Лешке было плохо, он шел в столовку. А куда еще?
Садился у окна, и слушал как гремят подносы. Наблюдал.
Бабка с сухой ногой уронила "десярик", крутится, а поднять не может.
Лярва крашеная стоит рядом, делает вид, что не видит.
Подносы в столовке разноцветные, темные и потрескавшиеся, на них толкаются ребрами тарелки со зловещими татуировками - "общепит", возвышаются рыбьи бока и спины в мутной сероватой жидкости, в компоте плещется курага, а кисель, розовый, как кровь на бинте: вчера порезал палец Леха - сорвался нож с деревянной ручкой.
Лешка берет чай без сахара, булку. В булке, внутри мазочек варенья, или джема.
Сидит Леха по пол-дня, пока тетка с тряпкой в десятый раз не махнет, и тряпка эта как крылья птичьи, вспорхнет, обдаст запахом столовским, и улетит.
- Все сволочи, - думал Лешка.
Обидели его, все обидели. Мамка, отец... Отец вообще, с рождения смотался к молодой, а его мамка старая была, рожала, ей советовали избавиться даже, бабка говорила, и бабка сама же и советовала, они до сих пор ругаются с матерью..
- Ишь, - пошла, - смотрел вслед лярве, с поясом из колец на талии..
Лярва, - любимое бабкино слово. Все лярвы.
- Брать-то будем чего, или так посидим, - вдруг ошарашила вопросом новая, с тряпкой. Раньше ее не видел.. Грудастая такая, ещо пуговицу расстегнула.
Леха растерялся, побрел к кассе.. Купил вторую булочку, разломил, мазок был на месте, и еще меньше. Стало так тоскливо, что слезы капали в чай.
Грудастая завертела попой к кассе.
На кассе уже поглядывали на него, улыбались-шептались.
- Лярвы, - шептал тоже Лешка, давясь мокрым мякишем.
Вот, сейчас, посидит, и пойдет тихонько, нелюбимый, нежданный, а дома мать и бабка..
- Ляяярвы, - тянул Леха, дождь накрывал его, лез за воротник, никто в мире, не пожалел его, когда он шел по задам, подбираясь к деревянной завалюхе, только шмель, забился за воротник, жужжал и вертелся там, и Лешка хотел его вытащить и держать в кулаке.
Из окна дома напротив, смотрела Ирка, она нравилась Лешке, и он остановился, достал шмеля.
Ирка хохотнула в кружевном наличнике...
- Ишь, лярва.. рыжая, - затянул свое Леха.
Домой идти не хотелось.
Возле Кузьминых стояла машина. Дорогая и блестящая, таких в их районе не было. Стояла как Жар-птица.
Леха выпустил шмеля, шмель метнулся резко вверх и влево. " Все бегут отсюда"- думал Лешка.
Из дома Кузьминых выносили старое зеркало, двое несли, а женщина давала команды.
- Осторожней, осторожней, - говорила женщина, немолодая, но очень красивая..
Двое открыли багажник и долго возились, пристраивая зеркало, на мгновенье в нем мелькнуло кусок неба и облако.
Женщина села за руль, посмотрела на Лешку, и улыбнулась.
Потом хлопнула ресницами, как-будто сказала - " Да, Леха, я улыбаюсь тебе",
сделала движение головой - "поехали! ", еще раз взглянула на Лешку, и дала "газу".
- Чо стоишь? - как-будто открыла рот Ирка, шевельнула грудями...
Но Леха не слушал. Смотрел в небо, может быть, искал шмеля, тот уже кружил в недоступных плоскостях, в своих мирах, забыв о Лешке, запахе его рубахи, оставив иллюзорную сладкую траекторию, как улыбку красивой незнакомой женщины.
КАТЕРИНА ИЗМАЙЛОВА
Инга тормознула. Дождь не заканчивался.
- Пузыри, надолго, - подумала, посмотрелась в зеркало, сделала автоматически движение губами, "промокнула", так делают женщины, чтобы помада не скатывалась. Над губой рассмотрела черный тонкий волосок.
- Оооо, - поморщилась Инга, и долго рылась в косметичке, вытащив наконец, что-то похожее на щипчики.
Резким движением дернула...
Слезы полились, по щекам, за шею, по груди..
"Плакали вдвоем с дождем", - так бы сказал Главный.
Тогда бы сказал, не сейчас.
Она посмотрела за окно.
Старые деревяшки в мокром окне выглядели загадочно-акварельно.
- Надо доделать эскизы, - хлюпнула носом Инга, подтянула ремень, успокоилась.
Эскизы не понравились Главному. Ему ничего не нравится в последнее время.
Как только Любимовой дали главную роль - его как подменили.
На худсоветах молчит, курит, и не соглашается. А это Инга придумала зеркало! И вода, и лепестки - ее идея, ( Инга настояла на большом старинном зеркале, от которого должны были идти лучи из тончайшей ткани, и в лучах нежится героиня, играет с котом, жеманится, и на нее падает яблочный цвет)... Шелк тоже ее задумка. Правда, красили марлю, до нежных абрикосовых тонов, но это на репетициях, на спектакле будет шелк! Любимова в пунцовом - Инга выбирала! Какие ж у нее щеки, пунцово-порочные! А глаза ****ские, всем же понятно. Говорят, на костюмы для нее ушли все деньги, для массовки вообще ничего не осталось, чуть ли не своих черных свитерах, и репетиционных юбках.. " Условность", - говорил Главный. " Минимализм".
Говорил. Инге тоже говорил...
Инга достала из бардачка булочку, откусила, и жевала, оголодавшая, и наплакавшаяся.
- Даже подьюбников четыре, все с разным кружевом понизу, с вологодским, между прочим.. Инга сама бегала, искала, Любимовой на нижние юбки!
- Вот гадина, - сказала вслух.
И не без удовольствия вспомнила финал, концовку, "авангардную и минималистическую". Теперь уже эти лучи-руки, стали волнами, и красотка Сонетка топит Любимову под под музыку Пендерецкого..
- Не пропустит худсовет, - злорадно подумала.
Мимо проехала машина и окатила "с головой".
Инга включила дворники, дожевала булочку, помотрела в окно.
- Как здесь красиво.. чисто, - подумала Инга, вспомнив паренька, вытаскивавшего что-то из-за пазухи. - Милый какой, нос картошкой, - улыбнулась. - А девочка!? Какая чистая красота!! В старинном наличнике! Вот она, будующая Катерина Измайлова! Кудряшки на лбу, по щекам, а осанка, осанка!! И ждет! А как рукой махнула? Как-будто прогнала кого.. И движение- то изящное, только платочка в руке не хватает..
Наверное, так выглядывали из окон бабушки, в ожидании своих принцев.
- Ха-ха, - Инга засмеялась.
Вспомнила бабушку. Ее принц отмахал молотком в шахте всю жизнь, и ушел с черным лицом. Уголь ему под кожу залез, и так там и остался.
Инга вспомнила похороны, никто деда не целовал в гробу из родни, только бабушка. Потом тубаретку на кладбище принесла, и там три дня сидела.
За окошком кружил шмель, хотел проникнуть внутрь, Инга не пускала, и он, дав пару кругов, улетел вверх.
- Надо ехать, - Инга завела машину.. - Покажу ему зеркало, должно понравиться.
Она представила, как в зеркало будет смотреться Любимова. В третьей акте, в своей терракотовой паре, с крахмальным подьюбником. Катерина, Измайлова...
Инга открыла окошко.
Пузыри увеличились, стали огромные, лопались, и, кажется, слышен был этот звук.
Инга автоматически "промокнула" красные губы, "утопила" зеркало, и дала "газу".
СВЕКОЛЬНИК
Ирка открыла окно, отодвинув бабушкину герань, и раздвинула простенькие занавески.
Шел дождь.
У Ирки болел живот, и настроение тоже, не очень.
Так ждала этих месячных, и вот, мучайся теперь, - думала.
У Елизаровой раньше всех начались. Весь класс знал.
Ирка накрутила челку, на вилку, немножко обожгла лоб, но получилось ничего, и держаться дня три должно.
Елизарова крутит на бигуди и плойку, а Ирка на вилку, и ничо, не хуже.
Зеркало в доме мутное, старое, Ирка в нем как в дымке, а рыжие локоны горят даже в зеркале, и щеки у Ирки горят, ждут чего-то,она мечтает и жмурится, дотрагивается пальцами до щеки, и краснеют щеки, горят алым.
У Елизаровой фартук гипюровый, с кармашком. Родители у нее в торговле, на "дикоросах" сидят. И деньги всегда "на буфет", Ирка берет из дома, бабка заворачивает, Ирка ест на перемене, в гардеробе. Там пусто после второго.
Ирка стояла коленками на старом венском стуле, и смотрела, как напротив тащили старое зеркало от Игнатьевых.
- Кому оно нужно, - поводила чуть плечами, удивлялась Ирка.
А вот дамочка ей нравилась, такая... городская. Уже и не молодая, лет тридцать, наверное, на каблуках... "в нашей-то грязи".
И губы красные, как кровь. Сердечком.
Командует.
Дама принесла в иркин мирок запах города. Ноздри у Ирки затрепетали. Мать вспомнилась. Запах у мамки совсем другой, такой вольный. Как ее газовая косынка.
Мать обещалась приехать, и не едет все, - Ирка напряглась, насупилась, дернула, потянула веточку от герани.
- Чо смотрит, - увидела соседа-Лешку, вечно недовольного, хныкающего, паренька, жившего неподалеку. Да видно, что влюблен в нее, в Ирку! Но ей не нравится. Ей нравится Бутылкин, а Бутылкин любит Елизарову.
Ирка хохотнула.
Зеркало неловко грузили в багажник, оно поворачивалось к Ирке то серым боком хныкающего неба, то выхватывало запутавшихся в проводах, воробьев.
Пролетавший мимо шмель залетел и устроился, шурша, в бабкиной герани.
- Пшел, пшел, - Ирка махнула ладошкой, вытолкнула его тыльной строной.
Машина с женщиной резко тронулась, с визгом, словно говоря - Ну, мы поехали, нам в город, в город!
Стало скучно, Ирка закрыла окно.
- Ирааа, свекольник, - крикнула как из другого мира, бабка , сухим, будто упрятанным в три теплых халата, голосом, зашамкала тапочками-ногами.
- Идууу, - отозвалась Ирка, загремела стулом, пошла, потянулась к кухне, держась за живот. Кажется, она уносила с собой запах незнакомки. Он сладкий. И горький, и еще тысячи запахов в нем.
А в доме пахнет половицами, и кислым. И свекольник красно-бурый.
Она взяла ложку, отломила хлеб и начала есть.
ШМЕЛЬ
- Ах, ну, что за люди! Неужели, я им так мешаю, неужели не видят они мои прозрачные перламутровые крылышки? А моя пушистая шубка? Точно, у Любимовой такой нет, и у Инги нет!
Шмель дал два круга на четвертой скорости.
- А эта девчонка, что отмахнулась от меня? Надушилась дешёвыми духами! Меня-то запахами не обманешь! Я медовку от репея за километр отличу! А как неуютно у этого мальчишки за шиворотом...
- Нет, они странные.. Свекольник, булка с вареньем!! - "фффррр", - прощекотал он крылышками. - Они не знают какая Земля сверху,
как жаркое солнышко опаляет крылья... Бедные, бедные, и это
зеркало! И только кусок неба в нем...
- Бедные, бедные, - все повторял шмель, кружа по
спирали, забираясь все выше и выше.
Сверху он увидел красивый, фиолетовый цветок, и, зажмурившись, кинулся вниз..
- Люди, люди...
-