Конец сезона

Галина Щекина
Наступили  стылые, сырые,  промозглые погоды. И в  такие   погоды   страшно сунуть нос  на  улицу, не то что уж на  дачу  ехать. Под резкое крапанье  дождя  бежишь в "Магнит"  за  хлебом, а  в  куриный  киоск за  фаршем индейки и думаешь "быстрей бы  обратно". Но именно в  такую погоду сегодня Илюша  покатил на дачу на  машине  Вольской. Это конечно  благородно, ведь сын Вольских-Самойловых, сын, которого я  когда-то нянчила, он  не ездит  на  дачу, не  любит, а как надо выпить рюмочку или  забор  починить,  или делать сребрышки на костре – так  зовут Илюшу. И он  охотно идет, несмотря на то, что мы с  Вольской-Самойловой давно  враги.  Но я понимаю, он  заменил им сына. А мне кто  заменит сына?
 И председатель товришества  зовет  Илюшу.  Что  значит  - попал  ребенок в правление. Председатель Миша и дрова нам   возил, и воду несколько раз. В  конце  сезона  притаранил охпку зимних астр мелких -  увидел что я  их у  дороги выкапываю. Я так  удивилась тгда. Они  завянут сейчас, но  прорастут  весной-то. Скоро  уж перстану  я удивляться. Илюша с  предеседателем  и мужиками снесли огромный  забор вдоль товарищества,  поставили новый из профиля, а разобраный  разрешили брать на  дрова. А то много на  дрова  уходит.
Надо дрова рубить и  сушить на  веранде,  иначе  они, мокрые,  не горят. Это ключевой момент.
И вот  тихо стало на даче,  не урчит шуруповерт, не щелкают длинные ножницы  для отросших веток. Илюша  приходит туда и сразу уходит по  делам. И возвращается ночью. Когда мы  спим… Чего  вы  все спите-то, как  сурки? А того, что старые мы.
Ну,  ничего,  мы  теперь поставили на  даче новый компьютер. Так  по очереди  сидим  в  интернете. Оно так  экзотично,  знаешь – дрова  трещат в  печи, а  ты бродишь по Контакту, новости смотришь, чем отравили Навального, повысят ли пенсию тем, кому за семьдесят.
Но вот  раньше  дочка  ездила  на концерты, моталась на  такси на дачу  в двенадцать ночи. Потому что  внук  истерил  без  нее.
А этот год  он  сперва все  лето пробыл в Коломенском, она не скучала, потом она  начала на  сессии  ездить. Потом дружок  появился. И внучок  у нас  да у нас. Играет в  игры свои шаманские,  и  деду, мужа моего,  заставляет. А мне  так жалко мужика, что он устает зазря,  и я на него окрикиваю – нельзя  мол  так, пожалей деду. А  этого делать нельзя. Он  не потерпит. Он  же нервный  ребенок. (Сказал -  я тебе не ребенок!) Муж  видит, что  у нас  коса на  камень,  схватил ребенка и рванул с дачи домой, даже не собравшись. А я осталась. Он так велел. Я же никогда не оставалась  там одна ночевать. И тут я  совершенно четко видела- должна  остаться. Потому  что он решил нас  разделить. из  из сил  выбился  утешать. А еще  нужна ему  работа  по компьютеру  со студентами,  иначе  зарплаты не  будет…

Серое небо, низкое небо, ветер и хриплые  крики птиц... Они ушли на автобус. Я осталась одна. Сначала вроде ничего, но когда сидишь неподвижно,  просто холод достает  во все щели. Я напялила на себя все,  что могла. Топила. Чихала от дыма. Подолгу пила чай. Смотрела  кино  по интернету. У меня были записаны сериалы на  внешний лиск. Но как  только  в стужу надо  в туалет на улицу, надевала теплую  куртку и  кралась. Илюша специально  прожектор закрепил под крышей, чтобы  я, значит, не боялась. И я вспоминала о нем, когда кралась ночью.Будто он подбадривал меня... И понимала что я так  далеко, что никто меня не спасет. Полувековые липы за забором глухо шумели в  темноте, и я, вглядываясь и вслушиваясь в них, чуяла угрозу. Вот она, природа, ласковая при дню  и невыносимая  в ночи. Висит над тобой неотступно.
Вдали горело окно  соседа Кутюмова,  который  любитель-радист, бывал на  Полюсе, от него доносилась  Азбука Морзе. У него на огороде радио-вышка стоит, к  нашей  сирени провод идет. Так он сидел  часов до трех. Потом засыпал до одиннадцати. Но мне –то приходилось вставать четыре раза  до  восьми…
Калитку я запирала, но  забор вокруг не сплошной. Можно вокруг пройти.
В десять вечера кто-то начал  щелкать ручкой калитки… я затаивалась под  тремя  одеялами. Что  только не передумала за  эти минуты. Ведь все  же видели, что Муж уехал  с ребенком. Я поняла, что надо привыкать к одиночеству. Все дети  уже  зажили отдельно, куда им этих старых. Ведь нам же мешали старухи. Теперь с  нами то же самое. Надо успокоиться и не дрожать, надо просто привыкнуть. И я,  плача, привыкала. Столько раз я  мечтала, чтобы  посидеть в одиночестве, а тут  уже и в голову ничего не полезло…
В  восемь я начинала  пить таблетки  и разжигать печь…  Становилось легче от работы, от того, что ссветлели и туманились окна. Я на дачу   приехала в еще  туфлях и меня спасали старые  дочкины сапоги. Трава была мокрая и уже  с изморозью. Я поняла, что Муж просто спасал  мои нервы. Но просто  ужас и непоправимость  ситуации как-то парализовали. Я забыла, что  хотела собирать семена от бархатцев. Стручки о засохших люпинов я просто  сожгла,  когда  не  загорались мокрые дрова, прямо с полотенцем, на котором они сохли. Я перестала думать наперед,  жила одним сегодняшним днем. Вот наварила  лапшу  с  килькой, вот и хорошо. Мне не хотелось ни с кем переписываться, читать. Во мне дул  ветер и летали листья. Я стала не нужным никому  существом.
Сосредточилась на еде. Пыталась  сделать что-то вкусное, напрмер,  пюре с маслом, с лечо, кислую антоновку тушила в гриле. Было дико првыкать есть одной. Но пришлось. Дрова  дымились на  печке. А сухие поленья  запахли жареным хлебом. я  прижимала  их к  щеке. Я  читала однажды про человека,  ставшего  бомжом. Да, непросто это. Привычки к  теплой  воде и горячей еде довольно глубоко сидят… Поробуй полезь бнз привычки прятться от дождя и снега в канализационный люк..
Моя задача была не такой срашной.
А когда удается победить холод и голод, начинаешь валиться спать. Так  как ночь почти не спишь… а нельзя. Иначе опять не  заснешь… я поняла, что  люди в  лагере не  думали об этом.. о  бытовом. Только о внутреннем. Иначе сойдешь с ума.
Да, у меня  был  телефон, электричество. При желании даже баню можно затопить. Но ничего уже не  хочешь. Слезы  постепенно  просыхают. Смотришь в густой  дождь и утихаешь. Внутри колышется какая-то пустота, как занавеска на двери.
Вспомнила. У меня был случай, когда я ночевала одна на даче.Это  в  девяностых. Дети опять притащили домой  какую-то дохлую овчарку стаи ее молоком поить, которого и так  не хватало.  Выстоишь два часа за тремя  пакетами (трое детей), а они давай  спаивать этой дохлятине. может,даже с насекомыми. Я  им  говорю – уберите ее быстрей. Так нет,  мы оставим  до  утра. Или я, или она! Она. М я уехала  на  дачу в  лютую темень. Еще старый  домик  был, не эта конфетка. Вот так же  варила  лапшу  с килькой. Даже  голову пыталась  мыть. Ведь это было воскресенье. А мне в понедельник  на работу  полагалось. Ну. Меня  никто не хватился. Я  замотала голову полотецем и пыталась спать. Печки никакой  не было. В  двери щели,оттуда дуло,  в стене скреблись  мыши. В окно скреблась  яблоня. Не знаю, как пережила этот ужас.  На другой день пошла на работу в библиотеку, вернее, потащилась на  двух автобусах... Звонила домой, нкто не удивился. Не искал. Исчезни я на месяц, все  было бы точно так же.
А тут Илюша даже камин купил, дорогой. И я от него не кашляла. Села читать  чужую рукопись. Много прочитала. Потом снова  пришел страх. Если я ту останусь, кому  нужна  будет  рукопись? Отправлю по элетронке. Почему  я у  соседа Кутюмова не спросила телефон?
Нет,  звонить никому не надо. Надо молиться за этого  хулигана,  нашего внука, который всех нас поссорил. Но надо молиться за него. Он брошеная сиротская   душа. И почему  Муж баюкается с ним, я понимаю.  Потому что  крестный  отец, защитник  перед богом и перед людьми. Каким  человек  вырастет, если  будет всеми  брошен?
Утром пришлось  взяться за топор, за пилу. Кончились дрова. Остались  чурбаки, которые не влезали в печь. Кончились лучины, без них не разжечь. Кончились  картонки от посылки, которые вспыхивают моментально… От топора  очень  болят плечи. А что делать.
В детстве я попила печку. Била в  сарае уголь. Да не обухом топора, как  надо. А острием. И  рубанула ноге. Хлынула кровь. Я закричала  «мама», но дома никого не  было. Я  отволокла полведра угля в  дом, при этом  подол моей  школьной формы грозил  примерзнуть к раненой мокрой ноге, ведь был морозище.   Стала искать, чем  замотать. И нашла  только  свои  же чулки, ими и замоталла. Вернувшиеся  поздно родители нашли  меня спящую в кровати прямо в пальто. С  ногой, замотанной  чулком в пятнах крови. Да, наука быть самостоятельной не  давалась легко...

Холодно, стынь.Посадила  весь чеснок, какой нала в кулечке. Дальше некуда тянуть. В этот  момент позвонила Рина, предложила на машине  смотаться в  Покровское, но я  отказалась. Ни о каких дворянских красотах не могла  думать, стоя ноги циркулем на грядке у  бывшего парника. Я была в другой жизни....
На  четвертый  или пятый день вечером меня обещали навестить.
Но на телефон  вечером пришло сообщение, что надо получить посылку.  И я поехала в дождь.Как я по тьме шлепала по аллее, расказывать долго. Ничего не видно. Слякоть чавкает. А свечу фонариком телефона… Наступаю куда-то в ямы.  Такое со мной  было впервые. Можно  ведь было спокойно получить посылку и пойти домой! Нотам уже никого не  было. И будто комар, какая-то слабая  зудящая тоска погнала меня обратно.Потому что дом мой переместился на  дачу,и тудя  меня  тянуло  больше, чем домой.
Я дошла, я видела издалека огонь прожектора прд крышей, больше ни у кого на  алее  не  было. Я сварила быстрое пюре с килькой.  Вид живых людей в  ботинках  куртках привел  меня в странное  возбуждение. Я  много смеялась некстати. Мое одиночество  окончилось.
 На другой день выпал  снег. Через три дня  после Покрова. Природа притихла и понурилась. Точно прислушиваясь к чему-то. Как я прислушивалась к каждому  шороху.  Илюша  снимал красивый, фантастически  красивый ролик  об этом тихом  легком снеге. О том,  как качаются облепленные снегом бархатцы и кусты  малины. А я теперь все  время смотрю этот ролик и плачу. Хотя  все кончилось  хорошо. И дачный  сезон завершился.