Притяжение земли

               
                Притяжение земли

                Человек, как и дерево,    
                Не может жить без корней.   
               
     Словно  разбитые злой рукой часы, возвышаются над округой храмы, застывшие в ожидании мастера, который восстановит их, и они продолжат отсчитывать секунды и века.
Глядя на них, не могу понять, что происходит со мной: так магически они действуют на меня. Да и как иначе, если здесь, на крохотном клочке земли нашей русской, истоптанной лаптями, измятой сапогами, земля, по  которой ступает и моя нога, широко, вольготно раскинулось на берегу реки село с таким «седым» прошлым, что порой оторопь берёт. Едва подумал об этом, как время стало не подвластно, вернув столетиям обратный ход.

    … Шумит, гудит колоколами  вся округа, сбирая в Мыт честной народ. И бьют поклоны, стар и млад. И мне бы в храм зайти,  поставить свечку … Н - но, да  простит меня Господь: в неверии взрастили, а лицемерить – не приучен. Хожу между возов  с овчиною и сеном, медами, огурцами и грибами, с солёною капустою и рыбой серебристой, намедни вынутой из сети. Снуют мальчишки средь телег. Степенно ходят мужики с окладистою бородою, сто раз пощупают, приценятся, посмотрят. А вот из кабака, выводит баба мужика, едва передвигающего ноги. А здесь торгуются за каждый грош: «Вот раньше были мастера…» и спичкою по лезвию косы припустит. Уж этот, точно, полушки не пропьёт, подарочки домой с базара привезёт  – детишкам бублики да леденцы, жене – на сарафан сарпинки.

     Так вот они какие, те, о ком читал я в книгах! Но разве можно в книгах написать о тех, кого не видел никогда? А я увидел «их» в обличье «том». Дышал «тем» воздухом, живым, душистым, замешанном на ладане и аромате дёгтя, табака и конского навоза.
А ярмарка  в разгаре, ей тесно стало на площади соборной. Под  удаль молодецкую да перезвон малиновый по улице широкой растеклась. Там пляшут и поют, а то и батогом дадут.

     И - эх - х! Вспомню молодость и я. Взыграла кровь, казалось бы, уже остывшая. Пройдусь - ка, прогуляюсь, чай увернусь от батогов. Откуда прыть взялась – отплясываю лихо под гармонь трёхрядку. Благо, меня никто не видит, а я всё вижу, примечаю. Как раскраснелись девицы, раскрылились платки. Дробь выбивают козловые сапожки. «А мы просо сеяли, сеяли…». До утренней звезды не угаснут на берегу реки кострища, не смолкнут  пляски да песни с хороводами. «По - о - се - ю лебеду на берегу. Посеяю лебеду на берегу. Свою буйную головушку …»
    Бом – м. …  Бом – м … Потянулся народ из храма. Застоявшиеся лошадки мотают головами. Увязывают узлы припозднившиеся селяне.
    – А как же я? А - у! Люди!
    Моё «а - у»  взлетело лёгкой дымкой над рекой и затерялось в тёмной чаще векового побережья.
 
    – Вам плохо? – услышал я, с трудом осознавая, где я, кто я. Слегка кружится голова, словно в ней стая галок, устраивающихся на ночлег.
    – Нет, нет. Мне хорошо. Спасибо.   
    – Что это было? Помраченье иль Божий Дар – увидеть то, что кануло в века, – спросил я, взором обратясь к сияющему куполами храму.