— Тяпа! Тяпа! А ну, давай неси, кому говорю! —кричал Иван, стоя у крыльца дома с кастрюлей в руках.
На голос хозяина из-за угла бани выбежала маленькая черная собачонка с миской в зубах.
— Ах ты, дурища, опять уволокла посудину. Ну чего ты с ней играешь, как щенок? Давай сюда.
Иван сел на корточки, взял у собаки миску, поставил на землю и вылил в нее густой суп из кастрюли. Ликующая Тяпа так и норовила облобызать его руки.
—Все, хватит, не подлизывайся, ешь давай,—привычно ворчал он.
Тяпа стала быстро есть, периодически поднимая морду и поглядывая на хозяина.
—Сегодня пойдем, не переживай,— вставая, ответил на ее немой вопрос.
Посмотрев на небо, Иван вздохнул, вытряхнул из кастрюли капли супа и пошел в дом собираться в дорогу.
Месяц назад внук, узнав, что дед в этот раз решил пойти в заброшенную деревню через лес, сначала отговаривал его, но поняв, что переубедить упрямца невозможно, привез ему мудреное зарядное устройство для телефона от солнечной батареи и туристическую пенку с легким спальником в чехле, все это легко помещалось на дне рюкзака. Иван сначала отказывался, мол, сам в поход скоро пойдешь.
—Да перестань, дед, у меня еще есть, а тебе в лесу пригодится. Телефон в твоей избе точно берет, а как в этом лесу- не знаю, ты уж сам будь осторожен.
Конечно, Иван был рад таким подаркам.
Он уже два года жил в новом селе, куда пять лет назад переехали все односельчане после разрушительного селя, поглотившего полдеревни и большую часть пахотных земель. До этого Иван жил один в своем чудом уцелевшем доме и наотрез отказывался переезжать.
—Мне и здесь хорошо, а за продуктами я пешком до вашего села могу сходить,— обрывал он все попытки его уговорить. Это была его самая длинная фраза, сказанная чужим людям, общался он только с внуком и Тяпой.
И только когда слег с воспалением легких и позвонил внуку, тот прилетел из Москвы и почти силой перевёз его в новое село.
От деревни осталось несколько заросших бурьяном развалюх с пустыми глазницами окон. Приезжие кладоискатели ускорили их гибель, разворошив в каждом доме печи, подполья и чердаки в поисках старины. Пока он жил там один, они его дом не трогали. Уцелел ли он без него, каждый год переживал Иван, идя к родному месту. А главное, ради чего он туда с Тяпой ходил - его кедровый питомник и разговоры с Асей. Вернее, говорил он, а они слушали.
Дорога утоптанная, рыбаки с грибниками не дают ей зарасти травой. Слева река, справа гора с лесом. Идя по этой дороге, Иван посматривал на него. Когда они с Асей жили в старой деревне, никогда сюда не ходили, там у них почти рядом с домом тайга, за горами кедрач, раздолья много. А здесь только этот лес, хоженый-перехоженый всеми сельчанами, хотя грибов и ягод в нем было много, но и тропинок немало понатоптано. Каждый год проходя мимо, он всматривался в густые кроны на крутом склоне, гадал, много ли там кедров, большие ли лиственницы, хороши ли березы. Это почти детское чувство познания новых мест свербило его и не давало покоя. Очень хотелось пройти через этот лес, хотя крюк был немалый. Останавливало, что тогда идти будет почти в три раза дольше. Но сейчас у него есть спальник с пенкой, подаренные внуком. Навес от дождя он сделает из куска парникового полиэтилена. Да и жажда почти забытых впечатлений, ночевок у костра, когда они с Асей ходили шишковать, жить неделями в лесных избах, готовить на костре и смотреть на звездное небо вдруг проснулась.
Два года он ходил мимо, а сейчас решился.
Подслушав в сельском магазине разговоры мужиков-шишкарей, он понял, что от дороги в гору идет тропа до того самого кедрача за горами, под которыми была заброшенная деревня. Узнал так же, что на этой тропе стоит горелая сосна с вырезанной стрелой-указателем в ту сторону.
Вот Иван и пошел, крикнув Тяпу. Шли через поселок, потом вдоль реки. Тяпа бежала уверенно, помня знакомую дорогу.
Когда справа появился прижим -крутая скала с лесом, Иван сбросил рюкзак и пошел набрать воды из реки. Собака бросилась в воду. Иван наблюдал, как она радостно плавала, быстро перебирая лапами, фыркала и доплыв до берега, возвращалась назад. На ее ликующей морде сверкали капли на солнце и казалось, что даже глаза светились от удовольствия.
—Это ж надо так воду любить,— в очередной раз подивился Иван и пошел привязывать фляжку к рюкзаку. Тяпа вылезла на берег и, отряхнувшись фонтаном на хозяина, весело побежала по знакомой тропе.
Небо потемнело быстро и как только они прошли длинный прижим, начался ливень, от которого единственным спасением стала большая сосна на берегу, под которой они встали, прижавшись к стволу.
Ливень сменился моросящим дождем. Глядя на небо, трудно угадать, когда он кончится, поэтому они пошли дальше по речной косе до места, где от дороги в гору пошла узкая тропа. Когда Иван свернул на неё в лес, Тяпа удивленно остановилась, но видя, что хозяин идет уверенно, побежала рядом.
— А я ведь утром про дождь подумал… Дурная голова ногам покоя не дает,— кряхтел Иван, для страховки цепляясь за кусты и ветки деревьев. На нем уже все было мокрым.
Вскоре дождь закончился и выглянуло солнце.
Этот лес был смешанным, сквозь ажурную листву берез и осин оно опять ярко светило, от земли пахло прелыми листьями и грибами. Тропа то терялась в высокой траве, то появлялась на хвойных участках, где относительно сухо и под ногами были только шишки и мягкая хвоя. Стали попадаться и кедры, такие же большие и многолетние красавцы, как и в знакомом кедраче за старой деревней. Тяпа бежала рядом, периодически ныряя в кусты, услышав какой-нибудь шорох.
Теперь они шли по набитой тропе. В этом лесу тихо и спокойно, ни медведей, ни волков давно здесь не видели, одно мелкое зверьё: зайцы, лисы да хорьки.
На черничнике Иван останавливался передохнуть и поесть ягоды . Тяпа быстро освоилась, носилась без устали, то забегала вперед, то возвращалась, но всегда радостная и в колючках.
Увидев какого-то зверька в кустах, виляла хвостом и весело тявкнув, вставала на задние лапы. Бежала за белкой, играя, как щенок, а потом возвратившись к хозяину, всем своим видом показывала, что здорово, что сюда пришли!
—И-эх,Тяпа, тебе прорва лет, а ума нет,— привычно ворчал вслух Иван.
Опять полил мелкий дождь, тропинка терялась, прикрытая тяжелой от воды травой, на склонах ноги то и дело скользили и норовили провалиться в невидимые от густой травы ямы. Иван уже присматривал место для стоянки. Наконец они вышли на ровную поляну, с которой было слышно журчание ручья. Тут же закончился дождь.
—Здесь стануемся, тут и вода недалеко, — сказал он решительно.
Мокрый сушняк разгорался не сразу, но березовая кора, мелко нарванная им для растопки, вспыхнула и вскоре огонек запрыгал по веткам.
Развесив мокрую одежду и воткнув у костра палки для сушки сапог, Иван вытащил из рюкзака сухое белье, надел майку, теплый свитер, запасные носки и разношенные ботинки, которые взял на смену сапогам. Вскипятив чай и разогрев кашу с мясом из банки, они поели, сидя на туристической пенке.
—Видимо, ночевать здесь придется, — довольный от возможности поспать в лесу, наигранно проворчал Иван, натягивая навес из полиэтилена.
Собака молча завиляла хвостом, она со всем была согласна. Они легли под навесом и заснули под журчание недалекого ручья.
Утром Иван проснулся от птичьего пения. Открыв глаза, огляделся. Тяпы не было, опять где-то норы вынюхивает.
Соседи смеялись, мол, у молчаливого бирюка и собака ненормальная, не псина, а одно недоразумение. С соседскими ребятишками купаться бегает, в воде целый день резвится, во дворе с миской как щенок играет, ко всем ластится, а ведь самой уже пять лет. Иван молча хмурился, за Тяпу было досадно, что она родилась такой непутевой. Охотничьих инстинктов совсем нет, увидит у норы суслика и бежит за ним поиграть.
Выбравшись из спальника, Иван прислушался. Где-то ниже их стана журчал ручей. Трава подсохла на солнце, лес ожил птичьим щебетом. Иван позвал собаку, но она, видимо, далеко убежала. Ругнувшись, он надел просохшие сапоги и взяв фляжку, пошел к ручью.
—Тяпа! Тяпа!— кричал по пути. Почти дойдя до ручья, Иван услышал слабое скуление. Неприятно похолодело в груди и он бросился на звук. В траве, прижавшись к стволу большого кедра, лежала Тяпа. Из раны сочилась кровь.
—Тяпа, едрит твои валенки! —бросился он к ней, — ты где поранилась!
Склонившись к собаке, стал ощупывать рану. Тяпа открыла глаза и лизнула ему руку.
—Что ты за собака?! Бегаешь сломя голову, вот и напоролась,— ворчал Иван,— лежи, я сейчас.
Набрав в ручье воды, вернулся к навесу за ножом и обратно к собаке.
Она тяжело дышала, на груди запеклась кровь. Иван промыл рану и осмотрелся. Никаких следов борьбы или драки вокруг, только несколько капель крови на траве. Видимо, собаку поранил какой-то мелкий зверь далеко отсюда и она, не дойдя до хозяина, прилегла здесь от слабости.
—Будешь знать, как лесные звери собак встречают , — хмыкнул Иван.
Тяпа заскулила.
—Ничего, потерпи, — встав, он стал осматривать кедр, под которым она лежала.
К счастью, на кедре был наплыв живицы. Иван снял майку и разрезав на длинные полосы, часть их пропитал смолой и прилепил на рану. Оставшимися перевязал собаке грудь. Тяпа жалобно скулила.
—Сейчас напою,— Иван отвинтил крышку фляжки и налив воду в ладошку, подставил собаке. Тяпа вылакала влагу и опять лизнула руку.
—Ну хватит нежностей, —проворчал он и привязав фляжку к ремню, осторожно поднял Тяпу и понес к навесу.
Хотя он нашел её недалеко, идти приходилось осторожно, чтобы не запнуться и не упасть. Положив собаку на коврик, сел рядом.
—Эх, дурья башка,— вздохнул Иван,— на кой ляд ты за зверем побежала? Не первый год на свете живешь, должна знать, что любой звереныш будет защищаться, а тут лес, здесь собак не жалуют. Рана не глубокая, скорее всего зверь небольшой. А если бы здесь медведь ходил? Ладно, лежи, я что-нибудь придумаю, как нам с тобой дальше идти.
Осмотревшись, Иван нашел и срезал подходящую березку, сделав посох, уложил на дно рюкзака спальник в чехле, на него вещи, сверху прикрыл все тряпками от рваной майки, а на них аккуратно поместил Тяпу, оставив рюкзак открытым, но подтянув под ее мордой шнурок. Тяпа не сопротивлялась. Привязав к ремню фляжку, поразмышлял, не оставить ли здесь туристическую пенку, но все же решил взять, привязав ее к рюкзаку.
—Сиди тихо, не вертись, а то сама по горам побежишь, —пригрозил собаке.
Постоял, пообвык к ноше и стал спускаться с горы по уже хорошо видимой тропе.
Цепляясь за кусты и удерживаясь за деревья, он с трудом спустился в долину.
—Подзабыл я, что не молодею,—переводя дыхание и остановившись, чтобы унять в ногах дрожь от усталости, прохрипел Иван.
Дальше дорога шла через зеленое поле. Когда он смотрел на него с горы, трава показалась ровным низким ковром, на котором так и тянуло полежать и отдохнуть в сочной зелени. Но когда он пошел по этому ковру, то понял, что ошибался. Эта трава была выше пояса, в ней не видны ни камни, ни ямы, ни болотистые низины. То проваливаясь в яму по щиколотку, то ударяясь носком ноги о камень, Иван чертыхался и останавливался.
Собака тихо поскуливала. Пенка постоянно сползала, била при ходьбе по ногам.
—Вот нахрена я её тащу,— ругался он вслух, когда встал на очередной отдых и снял рюкзак,— выбросить жалко, может опять ночевать придется.
Тяпа опять заскулила.
—Терпи давай, скоро придем,—ворчал Иван.
Он снял фляжку с пояса, попил сам, налил в ладонь и напоил собаку.
—Там оклемаешься. К хозяйке пойдем, расскажешь ей, кто тебя цапнул. Помнишь, хозяйку-то?
Собака тявкнула.
—А-а-а! Помнишь! Давай не кисни, рана скоро затянется, сама пойдешь. Ладно, хватит отдыхать, пошли к Асе.
Когда закончилось это поле, они вошли в сосновый лес и сразу стало легче идти.
Вскоре появилась сосна с указателем, от нее по тропке до деревни было близко.
Через час между соснами показалось знакомое большое поле у подножия трех гор, за этими горами был старый кедрач, куда вела тропа, по которой они шли. Это было другое поле, на котором когда-то сеяли пшеницу, а теперь росла сорная трава. С одной стороны к полю примыкал огромный каменный завал, сползший с крайней левой горы пять лет назад на деревню. У подножия правой горы стоял его дом. Под средней горой стояло старое кладбище и рядом бежал горный ручей. На границе не засыпанного селем поля и цветущего луга, там, где от уцелевших домов остались разрушенные развалюхи и где когда-то стояла сельская больница, зеленели кедры, посаженные Иваном. Развалюхи потонули в бурьяне, а от больницы давно ничего не осталось, теперь только эти кедры выделялись ярким и заметным пятном на огромном пространстве.
—Ну все, Тяпа, уже скоро!— хрипло проговорил Иван и прибавил шагу.
Он сошел с тропы в сторону заброшенной деревни.
Подходя к дому, Иван, обрадовался, крыша и стекла целы, дверь закрыта, ставни на окнах не болтаются , как закрепил их в прошлый раз, так и висят. Даже громоотвод на месте. Под навесом заготовленные с прошлого года дрова.
—Вот и пришли,— выдохнул Иван, снимая рюкзак с собакой у дверей, на которых четко виднелась надпись белой краской «Дом обитаем. Просим не беспокоить». Потом открутил проволоку с петель для замка и открыл дверь.
В доме ничего не изменилось, все стояло так, как он оставил год назад. У дверей печка, на которой стоял чайник и пустая кастрюля. С другой стороны двери у входа вешалка. У окна большой стол, возле него самодельная лавка и табурет, в углу старый буфет с посудой. Под потолком, подальше от грызунов, на месте не нужной теперь лампочки, на крюке висел большой мешок с сухарями, запасом круп, муки и консервов. В другом углу кровать с подушками и матрасом, накрытая старым покрывалом. У второго окна продавленный диван. У Ивана отлегло от сердца, что родное жилище опять избежало непрошенных гостей. И хотя он давно написал на двери краской просьбу не беспокоить, не мог надеяться, что дом не пострадает от искателей старины.
Вытащив Тяпу из рюкзака, он положил ее на диван и осмотрел рану. Она затягивалась, даже не смотря на беспокойную дорогу.
—Ничего, скоро побежишь. Лежи пока, а я печку растоплю и мы поедим.
Тяпа повеселела, она тоже любила старый дом.
Иван сходил за дровами, растопил печь, принес ведро воды из дальнего ручья, бегущего со средней горы, поставил чайник и воду в кастрюле, из буфета достал чашку и две тарелки. Потом снял мешок с продуктами, нашел в нем пшено и бросил в кастрюлю.
Тяпа в ожидании еды села, поскуливая.
—А ты не сиди, двигайся. Завтра, поди, поковыляешь со мной к Асе.
Услышав знакомое имя, Тяпа завиляла хвостом.
Когда запахло готовой кашей, Иван открыл мясные консервы и добавил к пшену. От вкусного запаха Тяпа забыла о ране и радостно затопала по дивану.
—А я что говорю! Движение и еда поднимут с мертвого одра!— засмеялся Иван и щедро наложил по тарелкам кашу.
Сытно поужинав, Иван постелил Тяпе старое покрывало на диване, а сам, помыв посуду, с наслаждением растянулся на кровати. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал и моментально провалился в сон.
Позавтракав утром, Иван осмотрел затянувшуюся рану Тяпы.
—Сегодня уже можешь ходить. Но если сиганешь за птицами, пеняй на себя. Сама свою рану зализывай!— сердито проговорил он.
Потом взяв телефон, позвонил.
—Ну, здорово, внук. Мы на месте, нормально дошли. Не переживай, завтра позвоню.
Он не любил говорить много по телефону и нажав кнопку, с облегчением отложил его в сторону. Потом взял кусок полиэтилена, веревку и достав из-за печки лопату, кивнул собаке.
—Пошли. Ковыляй за мной помаленьку. Нас Ася ждет.
Они свернули за дом, минут двадцать шли до небольшого горного ручья, из которого Иван набирал воду. По другую сторону ручья у подножия горы виднелось заросшее кладбище. Перейдя ручей вброд, они пошли к нему. Вскоре показались проглядывавшие сквозь траву ржавые оградки. Они с Тяпой пошли по узкой тропке, за пять лет протоптанной Иваном до конца погоста. Там явственно была видна единственная ухоженная могила, возле которой рос стройный кедр.
—Здравствуй, Ася. Вот, добрались к тебе по новой дороге. Через тот лес шли, куда мы с тобой не ходили. Хотел посмотреть на него. Посмотрел, наша тайга лучше.
Иван вынул из кармана тряпку, протер железный памятник, поправил табличку с надписью и сел на узкую лавочку. Тяпа легла на могилку, вытянув вперед лапы.
—Вот она, твоя любимица. Всю дорогу зверье пугала, пока сама не отхватила. Хорошо, что живицу сразу нашел, а то бы рана загноилась.
Тяпа завиляла хвостом, понимая, что говорят о ней.
—Дом в порядке, не переживай, дверь проволочкой прикручиваю, чтоб им соблазна не было окна разбивать, если придут. Брать там нечего, в буфете только кружки с отбитыми ручками. Сам отбил, хоть и случайно, но зато никто не унесет, а мне чай пить надо, — засмеялся Иван.
А потом вздохнул.
— Плохо, если печку раскурочат, они же все печное литье собирают по заброшкам.
Потом посмотрел на небо.
—Ты лежи спокойно, а мы пойдем пока. Сегодня рядок закончить бы надо, пока погода стоит, а потом к тебе зайдем. Ну, пошли мы.
Он встал, взяв лопату и пошел не оглядываясь, зная, что Тяпа идет следом.
Через поле они пришли к молодому кедрачу, стоящему на границе бывшего колхозного поля и цветущего луга. В том месте раньше стоял купеческий дом, в котором позже открыли деревенскую больницу. В ней работала Ася. Три года назад городские копатели, найдя в подвале клад из старинных монет, воодушевились и вывезли все, до самого последнего кирпича с дореволюционным клеймом. Иван тогда еще жил в деревне один и упросил их не ломать его кедры, а то лихие ребята хотели крайние деревца пустить на дрова для своего костра.
Внимательно оглядев каждое дерево, Иван одобрительно хмыкнул, прошел до конца своего лесочка и отмерив черенком лопаты нужное расстояние, стал рыть яму. Вырыв одну, опять столько же отмерил и принялся за другую. Тяпа повеселела, заковыляла за бабочками, стала вынюхивать норы.
Вырыв десять ям, Иван отдыхал, облокотившись на черенок лопаты.
—Ожила, значит,— хмуро сказал он,— ну пошли тогда за деревьями.
Они пошли к подножию правой горы, где недалеко от его дома был питомник и кучно росли молодые кедры, которые они с Асей посадили орешками. Они хотели их вырастить и высадить возле больницы. Пять лет назад Ася умерла, а через месяц после обильных дождей селем с левой горы смыло почти всю деревню.
Аккуратно подкапывая, Иван вынимал из земли саженец, оборачивал корень куском полиэтилена, завязывал веревкой, чтобы с него не сыпалась земля и взвалив деревце на плечо, возвращался назад, опираясь на черенок лопаты, как на посох. День становился жарким, нещадно пекло солнце, воздух раскалился, как в бане. Сделав четыре ходки, он утомился, и обливаясь потом, крикнул Тяпу.
— Пошли домой, духота одолела. Завтра еще шесть штук посадим.
Тяпа радостно завиляла хвостом, дома прохладно и хорошо, там есть еда.
Как бы не ломило спину и не гудели ноги, Иван сходил до ручья, помылся, принес про запас ведро воды. В такую жару совсем не хотелось топить печку. Для такого случая он давно соорудил у дома кострище, обложив его большими камнями, на которые положил железную решетку от окна разрушенной больницы. Поставив на нее чайник и кастрюлю, Иван снял повязку и осмотрел Тяпину рану.
—Не зря тебя Ася назвала Тяпой. Тяп-ляп - и все заживает, как на собаке,— ухмыльнулся он.
Тяпа в ответ завиляла хвостом.
После сытного ужина Иван засыпал землей костер, занес в дом чайник и кастрюлю, помыл посуду и лег на кровать. Тяпа привычно завозилась на своем диване, стараясь улечься поудобнее. Хотя духота не унималась, уставший Иван вскоре заснул.
Ночью ему снилось, что к дому едут гигантские танки. Гремя огромными гусеницами и направив на него стволы, они открыли огонь. Иван в ужасе проснулся, не сразу сообразив, что это звуки грома и грохота дождя по крыше. Выглянув в окно, он увидел у крыльца дождевое озеро. По стеклу лило сплошной стеной. Грохотал гром, молния несколько раз ярко освещала старый буфет и диван с собакой. Тяпа испуганно скулила, спрятав морду в покрывало и дрожала от страха.
— Не бойся, Тяпа, это все лишь гроза . Наш дом не тронет, я давно громоотвод поставил,—успокаивал он собаку, как будто она могла понять, что такое громоотвод.
Потом он взял ее к себе на кровать. Иван то дремал, то поглядывал в окно. Тяпа, прижавшись к хозяину, вздрагивала от каждого грохота, пока не заснула к утру, измученная страхом.
Дождь лил шесть дней. Каждый день звонил внук, справлялся, как они там живут. Иван всегда отвечал коротко, мол, все нормально, пережидаем, не вечно же будет лить. Внук потребовал от него обещания, что дед с первым же выходом из дома возьмет с собой телефон, Ивану пришлось согласиться.
В окно казалось, что дом плывет по озеру, вокруг все затопило. Иван выставлял ведро под ливень и оно быстро наполнялось дождевой водой. Они с Тяпой пили чай, ели кашу, смотрели в окно и ждали конца этому армагеддону.
—Когда все кончиться, пойдем к Асе, надо посмотреть, не ударила ли молния в кедр у могилки,— забеспокоился Иван.
Услышав про Асю, Тяпа радостно тявкнула.
—Помнишь хозяйку! А ведь она тебя совсем крохой на том кладбище нашла, где сама лежит. Мы тогда с ней из леса мимо шли, а ты там у ворот пищала. Повозилась же она с тобой, из пипетки выкармливала. Пять лет прошло, а ты помнишь. Ишь ты!— улыбнулся Иван.
На седьмой день все прекратилось. Дождавшись, когда вниз стечет ручьями вода из луж, Иван, надев сапоги, решил сходить к Асиной могилке. Уже собрался, положив в карман рюкзака телефон и веревку с петлей на всякий случай, если понадобиться закинуть ее на что-то прочное, чтобы удержаться, если под ногами будет неустойчивая размытая почва, но увидев, что Тяпа в нетерпении топчется у дверей, решил собаку одну дома не оставлять, она без него опять найдет себе приключений. Посадил ее в рюкзак и пошел в сторону кладбища. Везде бежали ручьи, хорошо, что дорога к кладбищу шла в гору, это помогало не вязнуть в грязи.
Подходя ближе, Иван увидел, что небольшой горный ручей, из которого он набирал воду и легко переходил, идя на кладбище, разлился в бурлящую реку. Эта река клокотала мутной водой и грохотала двигающимися по ней камнями.
—Придется идти назад,— расстроился он.
Но Тяпа, опять увидев знакомое кладбище, куда они ходили посидеть у холмика с мягкой травой и вспоминать ту, у которой были ласковые руки, беспокойно задергалась и залаяла. Иван снял рюкзак.
—Ну-ну, не крутись, иди сама домой, раз не хочешь сидеть в рюкзаке,— сказал Иван и выпустил собаку.
Тяпа, вместо того, чтобы испугаться бурлящей воды и бежать назад, со всех ног рванула в реку, чтобы переплыть и попасть туда, куда они шли. Воду она любила и не боялась. Изо всех всех она работала лапами, но быстро ослабла от недавней раны и ее постоянно относило вниз.
-Тяпа! Что же ты делаешь, дурында! Куда ты помчалась!-закричал Иван и попытался перейти быстрый поток и ухватить собаку.
-Тяпа, держись, я сейчас!—он стал лихорадочно выдергивать из кармана рюкзака веревку, чтобы кинуть её на собаку и подтянуть к себе. Вместе с веревкой в воду выпал телефон.
С горы загрохотало, полило сильнее и тяжелая волна накрыла собаку. В ту же минуту Тяпа скрылась под водой. Не давая Ивану опомниться, с огромной скоростью и грохотом по бурлящей реке пополз грязевой поток, таща за собой обломки горных пород, камни и огромные глыбы. Потоком вырвало веревку из его рук. Иван в ужасе побежал назад, почти следом за ним неслись камни, они летели с горы, падали, разбивались , подпрыгивали и разбивали в щепки деревья на своем пути. Увернувшись от такого валуна, он поскользнулся и упал, но какой-то мелкий камень ударил ему в голову.
— Не уберег Тяпу,— была первая мысль перед тем, как он потерял сознание.
Очнувшись, Иван с трудом поднялся и огляделся. Он убежал от основного потока, но некоторые камни долетали сюда. Там, где бежала горная река, огромные валуны в доли секунды смели на своем пути деревья, искорежили и сломали их в щепки. Крутой передний фронт селевой волны прокатился по кладбищу и поглотил его в одну минуту, продвинувшись с гулом дальше вниз, чудом миновав его дом, но прямо на поле, засаженное молодыми кедрами. Каменная река подмяла под себя все кедры, высаженные им, все деревья на краю леса, по которому они шли с Тяпой. Не было ни тропы к его заброшенной деревне, ни леса, только горы камней. Только у самой кромки поля, ближе к его дому, остался чистым один клочок. Пошатываясь от боли, Иван пошел к дому.
Открыв дверь, он с трудом доковылял до кровати и упав на нее, взвыл, как раненый волк.
Через неделю, дождавшись, пока земля просохнет, Иван, просверлив в пенке две дыры и привязав к ней кусок веревки, пошел к питомнику.
—Вот ты мне и пригодилась,—тихо сказал он. Выкопав саженец и положив его на пенку, он тащил его вниз с горы на клочок поля, не задетого селем. Там он опять копал ямы, отмеряя от каждой черенком расстояние. Потом поднимался к подножию горы, выкапывал и тащил на пенке очередной саженец и высаживал. После проливных дождей ямы быстро наполнялись водой и все деревца приживались. Он отдыхал здесь же, на поле, упав от усталости на ту же пенку и сразу проваливался в короткий сон.
Посадив последнее, он стал копать новые ямы рядом, расчертив землю на прямые линии, ровно их отмеряя черенком. Потом поднимался в лес на гору над своим домом, где на опушках рос багульник, выкапывал его, тащил на пенке вниз к полю и сажал его в новые ямы. Он радовался, что не бросил этот коврик тогда в лесу. Без него, у него, обессиленного от голода, не хватило бы сил носить кусты в руках.
Продукты давно закончились, он ел то, что давала тайга. Собирал черемшу, дикий лук, ягоды, пил чай с брусничным листом. Если попадались грибы, жарил их над костром на железной решетке, выкапывал и варил корни лопуха и саранки.
Когда Иван высадил последний куст багульника, то долго взбирался на селевую гору, под которой было погребено заброшенное кладбище, останавливался от слабости и частого сердцебиения и оглядывался. Наконец взобрался на высокое место, с которого осмотрел свои посадки, вздохнул облегченно и пошел спать в избу. Спал он долго, теперь ему не надо никуда спешить. Телефон он потерял, а его, видимо, уже не ищут.
Теплым сентябрьским утром Иван проснулся от шума винтов вертолета. Прислушался, не показалось ли. Но шум не утихал, а приближался. Пошатываясь, он вышел на крыльцо. Из приземлившегося геликоптера к нему бежал внук.
—Дед! Дед, ты живой! — кричал он подбегая, — я ребят эмчеэсников еле уговорил сюда завернуть, все думали, тебя селем придавило, никто не хотел на заброшку лететь. А ты живой! А худой-то какой! Живой!— обнимая Ивана, радовался внук,— и дом твой стоит! А я звоню, звоню, а телефон не отвечает. А тут летим, а дорога-то засыпана, а ты живой! Ты почему в обход по горам не вернулся?
—Занят был,— первый раз за последние дни произнес Иван.
—Дед! Дорогой ты мой! А я верил, что ты живой! Вы же с Тяпой нигде не пропадете! А где она?
Иван молча показал в сторону селевой реки.
Вертолет, сделав круг, полетел в сторону поселка.
—Ну где там твой знаменитый лес?— громко спросил летчик у Ивана. Иван показал рукой на посаженный им молодой кедрач.
Стрекочущая машина сделав круг, вернулась и полетела над посадками.
—Ну ты даешь, дед!— повернувшись к Ивану, восхитился летчик.
Все посмотрели вниз. На клочке старого поля, где когда-то сеяли пшеницу, зелеными кронами кедров было написано: Ася. А рядом, густыми кустиками багульника выведено: Тяпа.
—Пусть живут,—прошептал Иван.