Не люблю я ездить на верхней полке поезда, да ещё так долго!Мы с мамой едем в Пермь,на Урал. Дорога длинная, почти неделю займёт. За стёклами поезда мелькают деревья, под стук колёс убегают дни 1971 года. На Урале только два времени года: зима и осень. А весна, как осень-дождливая, тёмная, лето, как осень-дождливое, и изредка пробивает лучом солнышка, а осень переходит в длинную зиму, и всё сначала. Сейчас мы словно мчимся в холод от тепла, от света-во тьму непогоды.
До сих пор помню, как мы с бабулей ездили на её родной Урал в шестидесятые годы. У нас родня в Перми и далее, как веточки от ствола и направо, и налево; и в той деревушке, и в этой. И на том берегу Камы, и на этом. Я и не всех-то знаю, но самые близкие в Перми. Там живёт мамина сестра-красавица Нина со своей семьёй, к ней-то мы и едем.
Мама давно сюда не приезжала,как уехала после войны, так и не приезжала. А в военные годы она здесь лес рубила, а потом ушла медсестрой на фронт. После войны забрала мою бабулю и уехала в тёплый Кишинёв-погреться душой от войны, да телом после холодного Урала.
Когда мы наконец-то через 4 дня приехали, то встреча с роднёй была очень радостной -так, что даже показалось, будто стало теплее и светлее на всём Урале. И вот сидим мы все за огромным столом-семья да и только.
Я улыбалась и думала:какие они все милые и добрые, как они нас любят, как я их люблю. Но вот покоя не давала мысль-почему тогда, во время войны, когда моя мама с бабулей через всю страну из Черновиц на Урал, пешком шли под бомбёжками и аж через три месяца дошли до своих Пермских,а они не приняли.
Кoнечно есть ответ- побоялись. Понять могу-принять нет, не могу.Мой дед немец.В Первую Мировую войну всех пленных немцев сослали на Урал и в Сибирь.Попал туда и мой дед-молодой парнишка. Пленных деревенские подкармливали,вот и бабуля моя носила им еду. Так они и познакомились. Дед увлекся коммунистическими идеями, читал Маркса и был за Советы. А затем, пoсле воины,спустя время, женился на своей Шурке-моей бабуле и увез её далеко, далеко,аж в Черновцы,тогдашнюю Румынию.Вот такая вот история с бабулей,а там уж и мама родилась-получалась дочь немца -отсюда и отношение.Дочь врага.А какой мой дед был враг!Он в Черновцах пел в оперетте, да Маркса почитывал для себя,а в сороковом его,как коммуниста уволили из театра. Кто-то доложил начальству про Маркса.
И стал он работать путевым обходчиком на черновицкой железной дороге.Да недолго!В сорок первом во время сообщения по радио о том,что началась война с Германией, лихой машинист поезда задавил на путях моего деда,как немца и врага. Oтомстил Германии за коварное нападение.
Вот и мои, Пермские, тоже испугались,не приняли мою больную бабулю, мою усталую и потрясённую маму.Дочь немца-надолго ей приговор!
Но всё ведь существует в пропорциях: свет и тьма, горячее и холодное,любовь и ненависть, страх и отвага,а когда одно прибавляется-другое убавляется.
- Аня, ты о чём думаешь - разбудил меня Боря-муж Нины.Он стоял у стола с рюмкой в руке. И я очнулась, вернулась к дымящимся пельменям,чебурекам,салатам и искрящейся рябиновой водке.
Все наперебой болтали обо всей родне, да о наших маршрутах-к кому первому ехать, или ехати, как они говорят. Но тут моя мама и сестра моей бабушки - Клава обе решили, что прежде всего нужно навестить тётку Василису и дядю Мишу. А то, мол,они уже старые совсем, обоим за девяносто-того и глядишь помрут, а Аня их и не увидет.А про Василису и вовсе ничегошеньки не знает.
А ведь Василиса,-говорили они, то чудо чудное.И тут они мне рассказали про тётку Василису и про её историю.
Была Василиса из рода купцов Демидовых. И весь Урал-Демидовская фамильная вотчина. Вся угольная и алмазная промышленность-их собственность. Богаче был только царь-батюшка. А все люди уральские-батрачили на них.Кто в поле, кто в угольных шахтах, а кто и на рудниках. Вот и семья бабули трудилась на полях демидовских. Много братьев и сестер, a из них выжило только четверо.
Ну вот как-то на праздник урожая,разьезжая по деревням,заехали Демидовы в село Кукуштан,где жила бабушкина семья. В честь приезда барина деревенские девки одели на себя снопы пшеницы, наподобие сарафанов подвязали их лентами,а деревенский парень-голубоглазый гармонист Миша, бабулин брат, растянул меха гармони своей, зaиграл "Барыню". Тут под музыку, из демидовской семьи,выбежала почти девчонка -Василиса. Тоже одела на себя сноп пшеницы,обвязанный сверху и снизу лентами - вроде сарафана пшеничного, только голова торчит. И пошла она танцевать, кружиться под гармонь.Все хлопают,гармонист лихо играет, меха гармони раздувает, а сам от Василисы глаз не сводит. А и Василиса Прекрасная кружится, только длинная коса мелькает,да на гармониста смотрит безотрывно.
Уехали Демидовы, а Василисе покоя нет-влюбилась она в гармониста-простого папиного батрака!
Настало утро—пора Василисиного рассвета, сбежала она из дому к своему Мишеньке. Сколько девок по селу были в него влюблены! Столько и головы повесили с тоски, что выбрал он купеческую дочку. А у них любовь!Демидовы их стращали, Василису от дома отлучили, наследства лишили. А ей и не надо!У неё Мишенька!Прокляли Демидовы Василису и отстали. А Василиса с Мишей счастливо прожили в своей избе всю свою жизнь.
Вот к ним-то и собрались мы в дорогу.Поехала с нами бабушкина младшая сестра Клава,Нина, мамина сестра, мама и я.
На рельсах,словно игрушка- паровозик и один вагон. Едем в Кукуштан.Как местные говорят:тут недалече.В вагоне, кроме нас ещё два человека,да и то вышли на следующей остановке в лес по грибки.Сколько ехал поезд-одни леса! Ни домиков, ни полустаночка, лишь через заросли кое-где видно колючие проволоки высокого забора,что под током охраняли сталинские лагеря.Угадывались вросшие в землю землянки, жилища бывших зэков,а дальше вновь все лес, да лес.
Внезапно, через часов шесть, поезд встал.Кругом поля,леса, а домиков-то и нет.
- "Кукуштан! Приехали!"-говорит машинист.
-А где ж тот Кукуштан? Ку-ку!
-А вон, говорит Клава,- на горизонте,вишь домики!Это и есть он самый.
Спрыгнули мы на поле с поезда и пошли через рожь по тропинке.А как зашагали,то увидели бабки какие-то в поле вилами, как в старинку,так и сейчас,собирают колосья в скирды. Вот увидели они нас:
-Эй, к кому гости-то? - кричит кто-то из них.
-Мы к Василисе. Гости к ней с Кишинёву !
-Ой ли!
И бегут бабки смотреть на гостей “с Кишиневу”- это, ведь должно быть что-то особенное, не уральское!
А как первые две подбежали,то глянули на меня и замерли молча.Вдруг одна как заголосит:
---Девки!То ж наша Шурка приехала! Не, молода слишком!Ну вылитая Шурка!
Шурка- моя бабулечка и их подруженька, уже десять лет, как померла. Стали они меня гладить по лицу, словно хотели убедиться, что им не снится.Сбежались и остальные "девки", лет семидесяти. Все они причитали: "Ну как есть, литая Шурка!" И гладили своими мозолистыми,добрыми руками.Я стояла, как вкопанная, каждая вызывала во мне такое умиление и нежность, будто я снова встретилась со своей бабулечкой.Очень я любила её и тосковала по своей Бусе.!
Ну и пошли они с нами, вот так-хором проводить до дому Василисы.Как поле перешли, пошли деревянные домики, сделанные из цельных брёвен с маленькими окошечками, а в них гераньки красненькие для цвету и души. Дома окружены здоровенными заборами,а в них маленькие,узенькие калиточки. Заборы здоровенные, чтобы каторжане не перелезли, аж в два человеческих роста,а калиточки–в половину роста, чтобы войдя, человек поклонился хозяину и сему дому.
Вот,пришли мы.Напоследок пообымались со старушками- Бабушкиными подружками,да и попрощалися.
А мы через узенькую калитку вошли во двор невеликий, но просторный. Во дворе сложены поленца стеной-один к одному, так аккуратно, словно дизайнер поработал. Да слово это здесь, как из другой жизни.
Вошли мы через низенькую дверь в небольшую светёлку, вновь поклонившись дому. Два оконца с гераньками и печка, да занавеской отделена кухня. Печка-она же кровать, греет, даёт отдых ногам и голове. А на стенах- то рамки, рамки и в них фотографии всех,кто в семье:в младенчестве, взрослые,старые.Маленькие фотографии, большие-все вперемежку, да все приклеены к газетам. Тесно так приклеены - одна к другoй, как тесны друг к другу должны быть родные люди,но разбросало семью во все стороны света.
А в глубине комнаты,в углу,сидит седовласый старик, посапывает-это бабушкин брат Миша,когда-то лихой гармонист,муж Василисы. А самой Василисы что-то и не видно!
Я всё ещё под впечатлением её истории и не терпиться её увидеть. А ведь семью ее расстреляли большевики в семнадцатом году! А её не тронули. Она сама от своих отказалась и без гроша ушла к своему голубоглазому Мише. Большевики это знали.
-Миша! -крикнула ему почти в самое ухо Клава.
-А глянь,каких я тебе гостей привезла!
Миша открыл свои голубые озёра и его взгляд остановился на мне:
-Свят, свят!Перекрестился дядя Миша. И в испуге, тыкая пальцем в меня,сипло так говорит, ко всем обращаясь:
- То же Шурка!Или снится мне всё это, но ведь это Шурка,да Клава?
- Не Миша, то не Шурка! Тo Нюрка!Шуркина внучка,а вот и Андрияна,-показала она на мою маму.
Но дядя Миша застрял на моём лице, и всё крестился,чтобы чёрт не попутал.
- А ну, подь сюда!-Сказал он резко.
Я подошла и он, как и те бабки-подружки, стал водить по лицу узловатыми пальцами и слёзы катились по бороздкам его выветренного временем лица.
-Нюрка, Нюрочка, а словно Шурочка.
А потом, словно очнувшись, открыл окошко и как-то зычно рявкнул:
-Машка!
Пoдбежала девочка, соседка, лет двенадцати.
--Машка, беги к Василисе, скажи, Шурка приехала,то есть нет,-Нюрка приехала с Андрияной.С самого Кишинёву!Ну, бегом!
А потом повернулся к нам, объясняя:
-Она тут рядом, козу пасёт, километров пять отсюда буде, то близёхонько, шасть и буде тута! А мы пока здеся водочкой побалуем по такому случаю.
-Федька! Слышь! А, Федька! Снова заорал он в окно.
-Подь сюды! Сxоди до Таньки у махгазин,скажи к Мише гости понаихали с самого Кишинёву!Пущай чакушку даст, на деньги держи.
-Ишь ты! Обрадовался, шо Василисы нету!Водочкой побаловаться захотел!Ну да ладно! Примирительно сказала Клава.
-Ты скажи, як вы тут живёте, можете? Как ты чувствуешь себя?
-А шо я!Я ничёго!Я себя и не чувствую, а скорёхонько и вовсе не почувствую. То ж у меня вечер жизни!Одно увядание!Як цветок- голову держит,пока день, а как вечер, то головушку на бочок и ку-ку! Короче голову пока держу.
-Ну вот и держи!- сказала красавица Нина.
Мама присела рядышком с дядей Мишей, но тут его отвлекла от мамы, рука с бутылкой водки, протянутая через окно. Он хотел было погладить мамины волосы, но перехватил бутылку и лихо поставил её на стол,не вставая со стула.
- Да, Андрияна, здорово, что ты нас,стариков навестила, в этом Богом забытом месте!Ты же домой приехала, а и не знаешь!Дом-то видела, где Шурка и все наши народилися? А не видела! Его и нету!Пепелище там - усё сгорело!
Ну, рассказывай! Что там ваш Кишинёв? А ещё во что! Спросить хочу: Сталин знаю - помер, потом Хрущёв правил, а сейчас-то кто есть у власти, а? У нас раньше ”точка“ была.Ты, Нюрка, знаешь, что такое "точка"? То радиво так называлось.У нас было своё радиво, но у тридцать шестом годе приходили тут ругаться начальники - про Василису дозналися, шо она куркулька!(куркулька-помещица)А село заступилося, кажут, шо не, не куркулька она. Отказалась она от своих, её даже большевики в двадцать третьем годе не тронули. Но им надо было власть казати, вот они стульям ноги повыламывали, да "точку " со стены скинули. Но мы и не стали новую покупати!
-О, гляньте!Василиса бежить!
Прошло всего минут пятнадцать, ну может быть - двадцать, а она уже тут!
Сначала мы её услышали, словно колокольчики зазвенели!
-Гости вы мои, дорогие! Запричитала Василиса с порога,снимая белый платочек с такой же белой головушки.
-А я тут с козой пасуся и мне голос ничого не шепнул, шо такие гости в хате моей!
Вбежала она прытко и кинулась нас всех обнимать! Ну, и конечно, споткнулась на моём лице.
-Это чтож, господи! Прямо Шурка, да и только!Ну литая!
А я уже и не удивлялась, я даже ждала этого и мне это нравилось–смотреть со стороны на себя, будто я и вправду стала Шуркой-моей любимой Бусею.
-Да,Нюрочка, ка к же ты на бабушку похожа! НУ,а ты как, Андрияна? Что там Ваш Кишинёв? Что муж твой, как здоровьице?Ты рассказывай, а я тут пойду, чего-нибудь состряпаю. Ты Андрияна, какие любишь пирожки-с капустою, чи с картошкой?
- Всякие твои пирожки вкусные! Сказала Клава. Да мы не голодные!
- А ты где пасёшь козу-то, а? Далеко ли?-Спросила Клава и нам подмигнула:
- Ты Нюрка, смотри, наша Василиса бегает ого-го! Её надо в Олимпийскую сборную.
-А не возьмут уж! - Старая я! Мне ж девяносто с гаком! Да и куда я от Мишки?!
-А козу пасу у “Тёплого камня"-кричит Василиса звонко из-за занавески.
Если не знать, кто там за занавеской, то можно подумать, что там девчонка голосит.
И вот выносит она из своей кухни тарелку с яблоками.Огромными такими!
-Глянь Андрияна! Узнаёшь!?
-Господи, то ж Молдавские яблоки-те,что я вам послала в сентябре!Воскликнула мама.
Каждый год,осенью, мама высылала тетке Василисе и дяде Мише яблоки, обмазанные парафином, завёрнутые в бумагу,уложенные в соломку.И эта посылка долго,долго шла к ним в Кукуштан, быстрее б в Африку дошла! Но к Новому Году у Василисы и Миши всегда были яблоки. Эти яблоки долго хранятся и не портятся. Но теперь-то июнь!
-Ох, тётя Василиса,а что ж Вы яблоки не скушали? Или не вкусные? Столько времени держали!-спросила мама.
-Ах Андрияна, я бы скушала, да Бог сберёг для твоего приезда! А сколько нам старикам надо! Мы с Мишей одно яблоко на двоих два-три дня кушали! Они вон какие большие бостаны!(бостаны-дыни) Да и не каждый день коту масленница,тож к случаю,иль к празднику!А их немного у нас.
- Василиса, а что вы кушали, вот когда голодно было и всё по карточкам было?
- А какие тут карточки! Тута и не было их! Тута картошка, да редька, да морковь,то и кушали.
-Ну как же, у вас ведь свинья была? Cьели наверно в голодуху-то!
-Ты что,Клава? У нас с Мишею детей не случилося,а Машка, свинка наша, у нас заместо ребёночка, как дочка нам была. Картошку, да редьку с нами лопала.Померла уже старая,четырнадцать годков ей стукнуло. У леску её схоронили.
Тут Василиса вынесла дымяшиеся пирожки с капустой .
- Вот, готовы уж, кушайте,гости дорогие!
Глаза её сияли.Синие,как синие васильки. А лицо,как будто без морщин, вернее оно всё в мелких морщинках, но их словно и нет,одни глаза светятся -добрые, сияющие и такие пo- детски беззащитные!
А голос-будто множество колокольчиков звенит! Высокий такой, с модуляциями.От смущения и радости она всё обнимала меня и маму.
- Василиса, какой Миша молодец!Хозяин!Как красиво он поленца сложил- один к одному! Любо смотреть!
- А не, то не Миша! То я.Не може он уже давно-дохтор сказал, что его почкам никаких тяжестей нельзя.Вот раньше я -проворней была! Ещё два годка назад- по четыре дерева таскала с лесу,а щас-не можу. Тяжело стало, Клава! Раньше,как притащу дерева с лесу- нарубаю тут, как хлеба краюху, да как на витринку и поставлю к стеночке.Люблю я порядок. И стоят они, милые,до самой,что ни есть зимы! А сейчас,как стукнуло девяносто- уже годы не те! Два дерева срублю,да и уже устала. Маруська –коза моя,смеётся с меня,аж шерстью трясёт, когда домой волоку древо-то и постанываю, да поохиваю, а её, вишь,смех разбирает:мее, да мее- смеётся надо мною!
Я была потрясена! В девяносто лет по два дерева!За двадцать минут пять километров! Вот это женщина!Да, есть женщины в Русских селеньях! А кто ж ей даст её девяносто! За пять минут вон какой стол закатила! Понаделала оладьи, да пирожки,стол накрыла и села, наконец-то передохнуть.
-Спой,Василиса! Попросили и Нина и Клава. Ты ж так пела у церкви!
- Так мы ж не у церкви! Смеясь, сказала разрумяненная Василиса.
-Я уже давно не пела-лет сорок,да и водку не пила лет пятьдесят,а то и больше. А налей мне, Клава, водочки для храбрости, может и спою по такому случаю.
- Я за Нюрку-Шурку хочу выпить. Да тебе вот что сказать,Андрияна! Спасибо тебе , Андрияна, за заботу, шо ты нас, стариков, не забываешь! Шо Мишу моёво - твоёво дядю,не помнишьшь, как Шура заповедала. Спасибо, шо каждый Новый Год, слышь Клава,каждый Новый Год, у нас есть райски яблоки и мы с Мишею знаем, шо ты с нами рядом. Сидим каждый Новый Год втроём -с Машкою нашей -ей шкурочки, нам яблочки и тебя поминаем нашей благодарностью. А Машка-то как шкурки от яблок любила, помнишь, Миша? Нам тут у селе многие тогда с голодухи говорили, штобы мы того… нашу Машку, но мы сберегли её. А ночью от лихих людей в избе прятали, редькой,порой последней, кормили.
-Короче, что сказать хочу, а вот- берегите детей своих!Берегите близких, а пуще всего уважайте стариков, слышь, Нюрка! Усё!
И тут Василиса опрокинула маленький, граненый стаканчик с водкой.Зарделась алой краской и запела сначала тихо так, а потом более уверенно:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Голос ее мелодичный, звонкий и одновременно какой-то грудной, словно лился из глубины её неунывающей души. Она знала о чём поёт - о своей жизни, да о туманах молодости.
Нам так трудно было расставаться с ней, с дядей Мишей, все мы знали, что расстаёмся навсегда, но надо было бежать к поезду.
Через поле бежали за тёткой Василисой. Она впереди, потом Клава,а уж потом и мы. Бабушки-подружки махали нам издали своими косынками. Но вот и поезд. А платформа высокая, ого-го! Тут тётка Василиса подхватила маму и закинула в вагон, хотела и меня, но я сама полезла. Поезд набирал ход, а она долго стояла на рельсах и махала своим, снятым с головы белым платочком.
Тётке Василисе умирать было некогда. Она пасла козу Маруську и тут ей, прямо на зелёной травке исполнился сто и один год. Но она и не заметила, а тихо прилегла под блеянье козы.
К тому времени уже два года, как не было в живых её Мишеньки и она очень тосковала, вот и пошла к нему навстречу. Теперь уж точно им вместе хорошо.