Колокольня

               

Мишка брёл домой, припадая на левую ногу. Рана особо не беспокоила, но от долгой беготни слегка припухла и покраснела, и он, оберегая её, старался наступать на пятку.   
Мишка специально задержался с прогулкой, надеясь вернуться, когда отца ничего не будет интересовать. Всегда хмурый Николай после работы заворачивал в пивную и, добравшись домой, усаживался за стол, вываливал из чугунка в миску картошку, которую Мишка успевал сварить между возвращением из школы и неотложными мальчишечьими делами, и, размяв первую же в попытке очистить от кожуры, утыкался головой в стол и засыпал. Мишка тихонько пробирался в другую комнату и был предоставлен самому себе, пока не укладывался спать. В редкие дни трезвости отец недовольно бурчал на всё подряд, хлопал дверьми и спрашивал про школьные дела, заранее подозревая сына в утаивание плохих отметок. Сегодня особо не хотелось попадать под пристальный взгляд отца и отвечать на вопрос, что с ногой. Врать Мишка не любил, а сказать правду… Как такое расскажешь?
Худшие опасения оправдались: окно светилось. Значит, отец по какой-то причине пивную обошел.
Мишка погладил бросившегося к нему Тузика, потоптался немного во дворе, с надеждой поглядывая на окно, и вошел в дом.
Отец сидел за столом с неизменным ужином, макал неочищенную картошку в соль и бросал в рот, не отрывая глаз от газеты.
- Па, я пришел,- проговорил Мишка, сразу направляясь к своей комнате.
Отец протянул руку, перегораживая дорогу.
- Чего расхромался на всю комнату? Показывай.
И бросил взгляд на повернутую ступню.
- Понятно. Сучок? А нечего босиком бегать, возись теперь с тобой.
Мишка согласно замотал головой, не двигаясь с места.
- Поешь,- кивнул отец на стол.
Суровый взгляд не предвещал ничего хорошего. Молчание длилось недолго.
- Меня сегодня вызывали в школу. Уборщица Нюрка прибежала прямо в стройотдел и верещала на всю ивановскую: Николай, тебя срочно требует директор! Понимаешь: не просит зайти, а требует. Вот я и хочу спросить тебя: ты долго собираешься мотать отцу нервы?
- Я не мотаю,- пролепетал Мишка с набитым ртом.
- Не перебивай,- повысил голос Николай.- Натворил, учись отвечать, как положено мужику. Распустил я тебя, а ты и рад, докатился. Это ж надо такое придумать!
Единственным на сегодня проступком Мишка считал своё стояние на шухере, пока Петька пытался раскурить подобранный у ворот школы окурок. Но за это родителей не вызывали, мальчишки отделывались увещеванием, что октябрята… плохой пример… забота Родины…
- Что вам задавали на рисовании? Не отвечай, знаю: показать, кем мечтаешь стать - просто и понятно. Мне рисунки разложили на столе прямо у директора в кабинете. Почти все метят в космонавты.  Корабли, звезды, орбиты, всё, как положено. Девочки не отставали, тоже захотели в космос. Терешкова второй день в полете – чем ни пример для людей с головой? У Васьки отец из тюрем не вылезает, а сын хочет милиционером стать, закон защищать. Мне в его рисунок указкой тыкали. А, ты?
Мишка сидел, опустив глаза.
- Молчишь. А ты не молчи, а расскажи, что это?
Отец потянулся к тумбочке и бросил на стол лист бумаги.
Колокольня на рисунке была невысокой. Деревянные ступени вели наверх прямо от земли. Между пролетами расположились две промежуточные площадки, а на верхней  под  крышей - поперечная балка с прикрепленными на ней колоколами разных размеров. Человек в черной одежде упирался расставленными ногами в площадку, тянул за веревки, привязанные к языкам колоколов. Неумелая детская рука и условность линий не мешали видеть целостность изображённого, угадывался и ветерок, развевающий одежды звонаря и даже сам звон, разлетающийся по округе.
- Вот и я молчал, хотя меня упорно спрашивали: откуда мой сын знает про такое безобразие? Вокруг ни одной церкви, да и слова такие уже не употребляются, а ты, советский октябренок, будущий строитель коммунизма - так с надеждой  говорил директор о таких оболтусах, как ты - где нахватался этой гадости?
И Николай ткнул пальцем в рисунок.
Бом-бом-бом…
Медленные протяжные удары колокола раздались неожиданно.
- Что это? – вскочил Николай.
Испуганно озираясь по сторонам, поднял глаза к потолку, бросил взгляд на открытую форточку, ощущая сильные толчки сердца.
Бом-бом…
Звон постепенно затихал.
Бом…
Наступила тишина.
- Ты слышал? – хриплым шепотом спросил Николай сына.- Что это было?
- Благовест.- Мишка улыбнулся и, закрыв глаза, замер, продолжая наслаждаться услышанным.
 В повисшей тишине чувствовалось, как постепенно успокаивается воздух, потревоженный звуком. Пауза длилась долго. Николай продолжал прислушиваться, пытаясь осторожными глубокими вздохами утихомирить сердце. Наверное, показалось, после позора в школе не такое почудится.
 Он грузно опустился на стул и, негодуя на себя за испуг и, чтобы разогнать гнетущую тишину, хлопнул рукой по столу.
- Вот, значит, как. Издеваешься?
Мишка испуганно открыл глаза и некоторое время не понимающе смотрел на отца.
- Я знаю, кто рассказывает тебе сказки - бабка Анисья, старая ведьма. Выходит, мало её песочили в сельсовете, когда Пашка-объездчик застукал  бродившей вокруг полей с иконой. Шамкала: пашаничку жалко, дождя давно не было, загибнет урожай. Правильно требовали: икону в огонь! Уперлась, карга, ни в какую. А председатель ей в этом году поросят не выписал, во как! Да лучше б её к Васькиному отцу отправили, за решетку, не сбивала бы тебя с пути.
- Это не баба Анисья,- прошептал Мишка.
Николай отмахнулся.
- Больше некому. А ты и повелся. Пашка зря, что ли, на войне руку потерял? За таких, как ты, и потерял, чтобы вы, балбесы, росли в советской стране и горя не знали. Чтоб не думали, как дикие старухи, что страна может допустить неурожай. Пашаничку ей жалко! У нас всё под контролем!
Николай вновь поднял глаза к потолку, и мысль «надо бы побелить» улетела мгновенно.
«И откуда слова берутся? - хмыкнул он.- Могу же, когда нужно наставлять бестолковых».
Довольный собой, смягчился.
- Ладно, сын, беседы мы ещё продолжим, не успокоюсь, пока не выбью дурь из твоей башки. Наелся? В кастрюле теплая вода, морду умой, развел усы под носом, и ноги ополосни, чтобы царапина не воспалилась, перевяжем. А потом бегом за стол, бери карандаши и чтоб корабль получился, как настоящий, а звезду сделай поярче. Завтра учительнице отнесешь. А это,- протянул руку к рисунку, но лишь потряс пальцем в воздухе, - в огонь.
Мишка захромал в кухню. Николай, оглянувшись на дверь, всмотрелся в рисунок.
 Маленький человек в черном одеянии  раскачивался в такт звучания колоколов и улыбался. Тишину дома нарушали лишь плеск воды под умывальником и скуление за окном проголодавшегося Тузика. Но Николай прислушивался к чему-то другому и вдруг прошептал:
- Да, это благовест.
Вздрогнув, покосился в сторону двери: не услышал бы сын. Откуда этот бред?  Не решился взять рисунок, пробормотал:
- Пусть сам бросит в печь, чтоб знал…
На этом размышление закончилось. Привычным движением достал из буфета бутылку, рванул зубами пробку, но, подержав, вернул её на место с извиняющейся пред кем-то мыслью: надо покормить Тузика.

Мишка отодвинул рисунок, отступил на шаг, полюбовался. Красиво получилось! А, ведь, правда, мечтает стать хотя бы летчиком, а зачем-то нарисовал свой сон. Сон, ли? Вот и нога оказалась с глубокой царапиной, когда проснулся. Это (во сне?) он (или другой мальчик?) отпрыгнул от ограды, когда…

Когда сознание вернулось, мальчик сполз с постели и, временами проваливаясь в черноту, перебрался через порог. Идти было тяжело, глаза не открывались, вперед вел только звук: бом-бом. Звонили колокола, и, цепляясь за звон, как за веревку, мальчик медленно приближался к ограде монастыря. Он часто бывал здесь, запрокинув голову, смотрел, как человек в черном управлялся с колоколами. Звука мальчик не слышал, он никогда ничего не слышал, но какими красивыми были ангелы, слетавшиеся к колокольне! Иногда они оборачивались и улыбались ему. Возвратившись домой, мальчик рисовал свою мечту – поход наверх, ступеньку за ступенькой, всё ближе к заветной мечте: звонить, как тот человек. И мальчик звонил своими рисунками, колокола постоянно меняли положение, напевали мелодию, которая была в его голове. Интересно, на самом деле она такая же, как звучит у него? 
Привычное место расплывалось в глазах, превращалось в крутящуюся яму. Мальчик опустился на колени, уперся руками в дно, оно шаталось и выскальзывало из-под ладоней. Отдышавшись, с трудом поднял голову. На колокольне никого не было, но звон в голове не прекращался. А если взлететь, как ангелы? Можно будет позвонить самому, хотя бы  придуманную мелодию – просто бом.
Мальчик оттолкнулся руками от земли, почти поднялся на ноги, но ограда выросла до огромных размеров, стала заваливаться на него. Мальчик отпрянул в сторону, левую ногу пронзила боль – напоролся на сучок – и прежде, чем края ямы принялись осыпаться на него, мальчик встретился глазами с Мишкой и протянул руку к колокольне: принимай! А ещё успел услышать голос мамы, ласково зовущей: «Сынок…»

- Сынок, ты, что ль, тут звонишь? А это внучок мой, сирота. Сын-то как ушел воевать с хранцузом, так и сгинул, а внучок без него родился. И невестку я не уберег, год назад померла. А внучок… Увечный он, глухонемой. За мамкой плакаааал! Дюже любит вашу колокольню. Рисует её без конца, а колокола – в разные стороны, звонит, значит, так, словно слышит, как должно быть. Мечтает, а как звонить-то, если ухи не живые? Всё ничего, да заболел, боюсь, помрет. Я же берег его, в постели держал, а он убег, да к ограде, чтоб на колокольню смотреть. А сам слабый, шатается. Вон упал, ногу поранил, беда к беде. Отыскал его, несу домой, а он все рукой показывает наверх: хочу туда. Помирает, надо бы волю исполнить. Сам я робею просить, боязно, мы люди маленькие. Купец Малюкин взялся похлопотать, пошел к вашему главному. Да вон он, улыбается, машет – разрешили. Слава тебе, Господи, не отринул нас грешных. Сынок, не одолеть мне высоты, снеси внука сам, пусть порадуется. Мало её, радости-то, в нашей жизни.

Мальчик открыл глаза. Знакомые ступеньки, знает каждую, столько раз рисовал. Все точно: вот трещина, а здесь вожжи, стягивающие перила.  И черного человека знает, видел на колокольне. Какое у него светлое лицо! И колокола всё ближе…и ангелы улыбаются… за ним пришли. Можно будет дотронуться до колокола и услышать, наконец, как он поет по-настоящему. Вот он – огромный…счастье…и  настоящий, ура, знакомый звон: бом…бом –перебор… поочередно во все колокола…

- Почему дедушка плачет? – спросил мальчик у ангела.
- На земле много горя. А  счастливым стать просто: нужно научиться видеть чуть выше колокольни. У тебя получалось.
- А почему я теперь умею говорить и летать?
- Это дом, здесь мечты исполняются. Теперь ты можешь всё.
- И звонить?
- Не сейчас. Видишь, мальчик спит. Его зовут Миша. Это ты через много лет. Хорошим звонарем будешь, настоящим!
- Много лет – это же долго…
- Времени не существует. Всё, что происходит и будет происходить – это сейчас. Не грусти. Миша - хороший мальчик. Пока он мечтает о другом и добьется своего. Но зерно посеяно. Однажды среди кипы старых журналов найдет забытый рисунок, его жизнь изменится. Вспомнит, как ты завещал ему свою колокольню. И поймёт, чем мечта ума отличается от мечты души. Ладно, разберешься, а сейчас у нас другие дела. Смотри, нас уже встречают, оглянись.
Мальчик обернулся, засмеялся и счастливо закричал:
- Ма-ма-а!

- Ма-ма-а!
Николай вскочил от Мишкиного крика и бросился в его комнату.
- Сынок, - тихонечко хлопал по плечу,- сыночек, проснись.
Мишка растерянно приподнялся, не понимая, почему его будят среди ночи.
- Лежи, лежи, ты просто кричал.
- Мама приснилась,- сонно проговорил Мишка,- красивая, светлая.
- Ну, и хорошо, ну, и правильно.- Николай неумело гладил сына с горестной мыслью: не могла присниться, не помнит матери, малой был. Да и не светлая была Галина, чернявая.- Спи, спи, мама – это хорошо.
Мишка приподнялся, очень внимательно посмотрел на отца и заулыбался. Прижал его руку к щеке.
- Папа...
- Спи, мой маленький, я с тобой.
Послушно, как всегда, Мишка перевернулся на бок.
Николай оставил дверь приоткрытой, не ушел, смотрел на сына. Хрупкий, худенький, но со стержнем. Одинокий мальчик, почти без семьи.
«Хорошо, что я отказался от бутылки,- подумал Николай,- оставил бы ребенка без защиты. Как всегда».
 У Николая сдавило горло – незнакомое для него ощущение. Остановился у стола, долго смотрел на рисунок. Вон человек на колокольне улыбается. Почему так спокоен, откуда черпает счастье? Еще несколько часов назад Николай считал, что счастье – заставить сына исправить мечту.
Плечи затряслись, мужчина беззвучно плакал. Хочется, чтобы всем было хорошо, нужно как-то помочь другим услышать
бом…бом…бом…
…его сын ещё совсем маленький мальчик, нужный только для того, чтобы варить картошку на ужин и быть заложником его плохого настроения…
бом…бом…
…Тузик состарился, крыша будки течет, и в дождь он жмется под крыльцо. Мишка латает дырку тряпьем, не помогает. Неужели трудно пару ударов молотком…
бом…
…у бабки Анисьи калитка свалилась, держит рядом дровину, подтыкает, когда уходит. Видел же… А она Мишке носки к холодам вяжет, летом выставляет в огород ванну с водой, через время там кипяток, да Мишку туда затащит и мылом, мылом его. Тот визжит, отбивается, всю обрызгает, а она смеется и досуха натирает мягким полотенцем…
Благовест…
…и рисунок получился отличный, настоящий! Не предали значения таланту, сразу за грудки: отрекись, и чтоб в костер, как икону. А костер хорош на вечерней зорьке… у реки… с удочкой. Давно не сидел. И Мишкину самодельную сломал, когда был не в настроении: мол, все равно толку нет, время тратишь, быстро за уроки! Нет бы, научить, да хоть слово доброе иногда говорить. Вон какая улыбка была у сына, когда гладил его, как у этого, на колокольне…
Тишина.
Николай вздохнул, тряхнул головой, отгоняя не подобающие мужчине мысли. Нельзя допускать слабину, надо делами заниматься. Вот и ногу сыну до сих пор не перевязал.
Николай осторожно приподнял одеяло. Кажется, левая. Нет, чистая. Ошибся, правая? И здесь ничего. Не может быть! Видел же опухшие царапины. Странный вечер…странные, не свойственные ему мысли. И все из-за рисунка, который не его сын должен был рисовать, а какой-нибудь  мальчик, живущий в прошлом веке, в том темном веке с иконами и колоколами.
Осторожно за уголок взял рисунок, теперь уже хмуро разглядывая его.
«Несколько ступеней надо подправить, скрипят и прогибаются». Тьфу, что за мысли? Как можно разглядеть подробности, это всего лишь карандашные черточки? Но отчего-то понятно, что на четвертой ступеньке трещина от вбитого гвоздя, а на второй площадке перила с левого угла укреплены вожжами.
«И если выписать из колхоза доски…Поздно, в свое время колхоз разобрал эти ступени на дрова…».
Хватит.
Отгоняя упорное нашептывание «в огонь!», Николай поколебался и засунул лист под кипу старых журналов.
Бом – еле слышно…из-под кипы…с колокольни…

С колокольни хорошо просматриваются окрестности. К службе звонить еще рано, но с некоторых пор монастырский звонарь спешит подняться наверх, чтобы немного побыть… Нет, не в одиночестве. У колокольни появился свой ангел-хранитель – маленький ангелочек, любящий поговорить. «Разрешено, - развеял он недоумение,- за то, что на Земле молчал». Скоро появится. Ах, да, вон он – гладит по голове старика, принесшего его к этой колокольне. Старик приезжает заранее вместе с семейством купца Малюкина: сам хозяин, жена и шесть благочестивых дочерей, самая младшая – на руках у мамы. Первым делом старик подходит к колокольне, опускается на колени и целует ступеньку. Потом задирает голову, долго глядит на колокола и шепчет, шепчет. Ангелочек утешает его, и старик, видимо, чувствует это, лицо становится спокойней. Ещё один поклон, и он семенит к храму, догоняет своих благодетелей. А ангелочек взмывает вверх, сначала облетает каждый колокол и потом делает удивленные глаза: тебя-то я только заметил! Каждый раз одно и то же. Маленький ещё, шалит и заводит свои интересные сказки.
- Смотри, видишь: река, ночь, горит костер.
- Не выдумывай, день только начинается.
- Ты смотри и увидишь! Мальчик сидит, Мишка – это я, а рядом мой папа и собака Тузик. Пришли на рыбалку, решили заночевать у реки. Папа, конечно, иногда вздыхает, глядя на меня, но я не обращаю внимания – мы понимаем друг друга. Знаешь, почему Мишка смотрит вдаль с такой затаенной улыбкой? Он видит нас с тобой, а точнее, мечту, о которой пока не знает. Смеешься, не веришь. Ну, да, между нами много  лет, но времени не существует, всё и всегда происходит сейчас, ты-то должен это знать.
- У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день? Так?
- Вижу, знаешь, тебе лишь бы смеяться и дразнить доверчивых маленьких мальчиков. Еще бы, ты же тут король – звонарь! И я таким буду, только…
Ангелочек стал серьезным.
- Знаешь, как будет в те времена? Колоколов днем с огнем не сыщешь, мне будет не просто.
Звонарь хмыкнул: сказочник, его выдумки не знают границ. Колокола – это жизнь, а она длится вечно.
- Да, не просто,- повторил Ангелочек,- но мечты обязательно исполняются, если они настоящие, для души! А ты не хмыкай, а вставай, пора народ созывать, а я от тебя ни на шаг, нужно же обучаться – пригодится в следующей жизни. Начинаем! Мишка, э-ге-гей!

- Э-ге-гей!
Мишка вскочил и замахал руками.
- Сынок, ты чего встрепенулся?
- Слышишь?
- Нет.
- Самолет. Интересно, летчик заметит наш костер? Может, даст знак, крыльями покачает!
Благовест – бом-бом-бом...
- Папа, я так хочу летать! Это же счастье! У меня получится. Веришь?
- Верю, сынок. Главное, чтобы мечта была от души… Нужно верить.
Трезвон…зерно посеяно…колокольня…