Мне примерно 4…5 лет. Мои старшие тети – Таисия и Любовь учат уроки, положив книги на стол. А я сижу напротив них, на другой стороне стола, и мешаю им, пристаю к ним с вопросами – какая это буква, какая – эта, какая эта. Они, посмеиваясь, объясняют мне. Охотнее всего это делает тетя Тая, она уже взрослая, к тому же – моя крестная мама, поэтому любит меня, а я – ее. Книга повернута к моим тетушкам «передом», ко мне – «задом» и я читаю строчки в книге «вверх ногами». Так я и научился читать. До сих пор умею читать книги, повернутые ко мне «вверх ногами».
В это же время тетя Тая прочитала мне пару раз стихотворение «Бородино» М.Ю. Лермонтова. Я его легко и быстро запомнил и с великим удовольствием многократно декламировал это стихотворение всем желающим. Меня, карапуза, ставили на табуретку, и я с воодушевлением начинал: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Почти всегда мой сольный номер имел оглушительный успех у большинства взрослых, родных, знакомых и малознакомых мне людей, большинство из которых были малограмотными, а то, и вовсе – совершенно неграмотными, как моя любимая прабабушка - Евдокия Петровна, «мама Дуня», или совсем коротко «мамуня», которая грамоты не знала и всю жизнь расписывалась «крестиком». Моя бабушка, дочь «мамуни», Мария Григорьевна, «мама Маня», совсем коротко «маманя», грамоте была обучена, умела читать и писать. Но, все ее чтение и писание ограничивались написанием и чтением по слогам редких и коротких писем.
«Мамуня» и «Маманя» во многом заменили мне мою маму, Фаину Григорьевну, которая родила меня достаточно молодой, в 20 лет, и во время моего раннего детства, частенько уезжала учиться в Михайловку, в Сталинград, или просто ежедневно работала в швейной мастерской, оставляя меня на попечение бабушки и прабабушки. Мамы Фаи мне – карапузу, не хватало, я плакал. И, мои мудрые и любящие меня бабушка и прабабушка утешали меня словами: «У всех мальчиков и девочек одна мама, а у тебя не одна, а три мамы – мама Фая, мама Маня и мама Дуня». Так я стал счастливым обладателем трех мам – просто мамы, «мамани» и «мамуни». Это было настолько привычно, что уже, будучи 18-летним советским солдатом, защищавшим Родину на передовых рубежах, в Группе советских войск в Германии (ГСВГ), рассказывая сослуживцам о своей семье, о своих родственниках, о родителях, бабушках и дедушках, я вызвал у своих слушателей хохот, когда назвал бабушку и прабабушку привычными, родными мне именами – Маманя и Мамуня. Тут я впервые в жизни задумался – как же так вышло, что у меня нет, как у всех нормальных молодых парней бабушки и прабабушки, но есть три любящих мамы.
Увы, мир не без добрых людей. Когда мне было лет 5…7, кто-то из соседей, не помню точно – кто, остановил меня, бегущего куда-то по своим неотложным мальчишеским делам, отозвал в сторонку и ласково сказал: «Сережа, а ты знаешь, что твой папа, он ведь тебе не родной папа. Ты – ему не сын». Солнце погасло, мир перевернулся…Травма в душе осталась на всю оставшуюся жизнь…
Со школой у меня в основном связаны самые приятные и светлые воспоминания. Поскольку память у меня была неплохая, лет в 5 я научился вполне бегло читать и даже писать, то, как само собой разумеющееся, сразу стал в своем 1 «Б» классе лучшим учеником, коим и остался до окончания восьмилетки. Наша первая учительница начальных классов – Мария Васильевна Кабанова меня любила и частенько, проходя между рядами парт, останавливалась около первой парты, за которой я просидел все восемь лет начальной школы, клала свою теплую, но всегда дрожащую руку, на мою стриженую голову и нежно поглаживала мою макушку и чубчик. В то послевоенное время всех мальчиков в школе стригли «под ноль», и в своих серых школьных гимнастерочках мы все выглядели как маленькие солдатики. Собственно говоря, именно к этой роли – будущих солдат нас, мальчиков и готовили в годы «холодной» войны. Но, моя мама считала, что я очень некрасивый, а умная голова моя – слишком большая, да еще и с большим лбом… «Об такой лоб только поросят убивать», - говорили в наших казачьих краях, имея в виду, что большой лоб напоминает деревянный столб, об который бьют головами маленьких «молочных» поросят, предназначенных для запекания и подачи на обеденный стол. Ну, так вот, дабы скрыть мой неприлично большой лоб, моя мама не поленилась сходить в школу, дойти до самого директора и добиться для меня «привилегии» - оставлять на моей голове чубчик, предназначенный для того, чтобы скрыть мою «некрасивость» - большой лоб. Таким образом, я стал настоящей «белой вороной» в классе. Мало того, что «шибко умный, однако», так еще и с чубчиком, среди всех одноклассников - казачат, поголовно стриженных «под ноль». Разумеется, мои более рослые и сильные сверстники не могли мне этого простить, и я получал «по полной». Спасало меня отчасти только то, что большинство моих потенциальных обидчиков постоянно все у меня что - то списывали и подсматривали в моих тетрадках. А на всех контрольных уроках, особенно в точных науках, математике, физике химии, я, как правило, решал задачки по двум-трем вариантам, вначале – «чужие» варианты для моих соседей, которые затем быстренько передавались по рядам парт, а уж в конце контрольного урока – свой вариант.
Хотя, некоторые эпизоды, до сих пор вспоминать не хочется.
Особенно драматичным выдался выпускной вечер в десятилетке, расположенной уже в центре города, в которую нас всех – «хуторян» из восьмилетних школ, собрали в последний 9 «Г» класс. В 9-10 «А» и «Б» классах учились в основном дети местной «номенклатуры», которые нас «хуторян» не любили. Не любили в том числе и, особенно, за то, что мальчишки - "хуторяне" нашего "Г" класса практически всегда выигрывали все школьные турниры по волейболу. А мы на пару с тем - же Петей Волбенко не оставляли никаких шансов ученикам "элитных" классов в олимпиадах по физике – математике. Поэтому в завершении выпускного вечера, всех мальчиков нашего 10 «Г» класса жестоко избили, подло, вызывая по одиночке из школы, пьяные сверстники из «элитных» классов «А» и «Б».
Пиная ногами по голове мне, уже сбитому с ног ударом сзади, и лежащему на земле, мне порвали барабанную перепонку. Баротравма барабанной перепонки, полученная в результате этого неудачного выпускного вечера, стала одной из основных причин, по которым военная медицинская комиссия в военкомате отбраковала меня при попытке сразу после школы получить направление в летное военное училище. А летчиком, причем непременно летчиком – истребителем, пилотом сверхзвукового самолета я очень хотел стать. Громоподобный звук пролетающих на огромной высоте сверхзвуковых самолетов поражал мое детское воображение.
Незадолго до моего окончания школы, в 1966 году буквально на операционном столе умер Сергей Павлович Королев. И только после его смерти, я, как и весь советский народ, узнал, что именно Сергей Королев был тем самым Генеральным конструктором всех тех космических ракет и кораблей, которые моя великая социалистическая Родина первыми в мире запустила. И первый спутник, и Белку со Стрелкой, и Юрия Гагарина, и «Луноход», и Алексея Леонова - первого человека, вышедшего в открытое космическое пространство. Все то, чем я так восхищался и гордился вместе со всеми советскими людьми, все то, чем мы «утерли нос» нашим злейшим «друзьям» из USA, сделал никому до этого неизвестный инженер, самый секретный из всех секретных - Сергей Королев. И этот великий человек учился и закончил некий таинственный ВУЗ – Московское Высшее техническое училище, МВТУ имени Н.Э.Баумана. Куда – же подавать документы юному 17-летнему романтику - Сереже Королеву, как не в МВТУ, из которого выходят Сергеи Павловичи Королевы и иные Генеральные конструкторы всего и вся. Грань между авиацией и космонавтикой для меня была непринципиальной. Да и все герои – космонавты, и Гагарин, и Леонов, и все остальные начинали как летчики – истребители.