Тарасов Ю.А.
Вот уже более 30 лет наша историческая наука никак не может внятно и убедительно ответить на достаточно простой вопрос: кого было больше среди жертв сталинского правосудия – уголовных преступников или тех, кто попал туда в результате политических репрессий? Это необходимо знать для того, чтобы определить, сколько осуждённых в годы сталинизма граждан нуждаются в реабилитации.
Конечно, если судить по нормативным актам советского законодательства того времени, на основании которых выписывались приговоры, первых было вдвое больше, чем вторых. Но всё ли было в порядке с применением этих актов? И все ли указанные в них нарушения носят противоправный характер с точки зрения сегодняшнего дня? Именно сегодняшнего, так как оцениваем их мы, живущие сегодня, при Сталине их уже давно «оценили». Давайте разберёмся.
Историк-сталинист И.Пыхалов, критикуя доводы антисталинистов, привёл в своей статье «Каковы масштабы «сталинских репрессий»» состав заключенных ИТЛ по инкриминируемым преступлениям по состоянию на 1 апреля 1940 г. К уголовным преступникам он, на основании тогдашнего законодательства, отнёс следующие категории:
1. Всех осуждённых по указу от 7 августа 1932 года «о расхищении соцсобственности» (1,85 % заключённых ИТЛ).
Это знаменитый закон «О трёх колосках», точнее, не закон, а постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и укреплении общественной (социалистической) собственности». 5-10 лет лагерей по нему можно было схлопотать не только за сами хищения в любом размере, но и за любую угрозу в адрес колхоза или колхозника или применение к последнему любого насилия (толчок, пинок, подзатыльник).
Пообещал набить морду колхознику, пригрозившему отобрать хозяйство в колхоз – значит, уголовник, получай 10 лет лагерей. Вытолкнул его из своего дома – значит, насильник, получай 10 лет лагерей. Сорвал пучок выращенных собственными руками колосьев со своего бывшего поля, только что отобранного в колхоз, - значит, вор, получай 10 лет лагерей.
2. Нарушение закона о паспортизации (1,55 %).
По нему в ИТЛ можно было угодить только за то, что не выдержал голодной жизни в колхозе и сбежал в город без паспорта (и там попался на этом дважды), который не захотел дать председатель. По мнению И.Пыхалова, это тоже полноценное уголовное преступление, достойное самого сурового наказания. Ну как же, бежал с плантации один из государственных рабов! Беспощадно наказать! Чтоб другим неповадно было! Это логика рабовладельческого государства.
3. Социально вредный и социально опасный элемент (Этих был самый большой процент – 17,39 %).
То есть хватали и сажали в лагеря и отправляли на высылку людей, вообще не совершивших никакого наказуемого законом деяния, просто за принадлежность к социальной группе, которую кем-то наверху (Сталиным и его приближёнными) было решено изолировать от общества или уничтожить. Да, среди них были и отбывшие наказание уголовники, но ведь «отбывшие», а значит, искупившие перед обществом свою прошлую вину. Кроме них, под расстрел или в ИТЛ отправлялись т. н. «бывшие», т .е. священники, отсидевшие свой срок белогвардейцы и члены различных несоветских партий, нэпманы и другой «вредный» с точки зрения коммунистической партийной идеологии элемент. Такие действия государственных властей и в те времена во всём мире считались абсолютно противоправными.
4. Спекуляция (2,5 %), т. е. неразрешённая государством торговля. А разрешённой государством считалась тогда только собственно государственная, колхозная и кооперативная.
Моя бабка в войну, чтобы прокормить пятерых несовершеннолетних детей (муж был в армии), ходила летом обрабатывать огороды колхозникам (никакой квалификации у неё не было, поэтому выжить с детьми на зарплату было невозможно), продукцией которых те потом торговали на колхозных рынках. В качестве платы ей давали годные к употреблению вещи. Эти вещи, вместе с выращенными на собственном огороде семечками, она зимой «нелегально» продавала или обменивала с целью перепродажи в поездах и на станциях железной дороги, ежеминутно рискуя оказаться в лапах милиции. По тогдашнему законодательству это называлось спекуляцией, за которую полагался лагерный срок (Сегодня это преступлением не является).
Таких, как она, среди «спекулянтов» было тогда большинство, и не только в войну, но и в другие советские голодные года (начало 20-х, первая половина 30-х, 1947-1948) Они, в основном, и попадали в ИТЛ. Для моей бабки всё обошлось, а для многих тысяч таких же бедняков – нет.
5. Должностные и хозяйственные преступления (7,58 %).
По данным историка В. В. Лунеева (книга «Преступность XX века»), половину контингента осуждённых за должностные преступления в начале 1930-х годов составляли председатели колхозов. Разумеется, так происходило не потому, что среди этой категории руководителей было особенно много жуликов (были и жулики, но они редко попадались в руки правосудия). Подавляющее большинство «преступлений» председателей состояло в попытках спасти свои дышащие на ладан колхозы, «саботируя» или «корректируя» спускаемые сверху предписания о репрессиях по отношению к односельчанам «кулакам и подкулачникам» и (или) чрезмерно высоких нормах сдачи государству своей продукции. Подобного рода причины преобладали тогда и при хозяйственных преступлениях.
Разумеется, с точки зрения сталинистов все они тоже являлись злостными уголовниками, достойными лагерей. Сегодня за это не сажают, поскольку современное российское государство, также как и почти все остальные, не репрессирует частных собственников и не требует обязательной сдачи государству продукции сельских хозяйств.
6. Побеги из мест заключения, ссылки и высылки, укрывательство бежавших или пособничество в этом. Всё это Пыхалов поместил, видимо, в графу «Другие преступления против порядка управления» (3,21 % сидельцев ИТЛ).
Побег автоматически делает даже незаконно репрессированного прежде человека бесспорным уголовником в глазах современных сталинистов. Такими же уголовными преступниками они считают неравнодушных к чужой беде людей, решившихся ему помочь.
Из числа бежавших от голодной смерти в местах высылки «кулаков» сажали в ИТЛ, видимо, только глав семей (остальных членов семей возвращали на высылку). Пощады Пыхалов им тоже не даёт – раз выслали, значит, виновны, раз сбежали, значит, уголовные преступники, а уголовники не имеют права на реабилитацию.
7. Перебежчики (1,1 %).
Под ними следует понимать тех, кто незаконно пытался пересечь границу СССР в стремлении покинуть его. Такое значительное их количество объясняется массовым раскулачиванием в ходе сплошной коллективизации. Те, кто подлежал государственным репрессиям, стремились спасти себя и хоть что-то из своего имущества путём бегства за границу. Именно они, безусловно, составляли в те годы большинство перебежчиков. Попадаясь на этом, они автоматически становились «уголовниками» и отправлялись в ИТЛ.
С точки зрения демократического законодательства современной России, преследование за обладание частной собственностью является противоправным деянием, следовательно, вынужденное нарушение закона при попытке бежать от этого преследования не может считаться преступлением, так как совершается при обстоятельствах крайней необходимости.
Не буду оправдывать тогдашний бандитизм, хотя и он был абсолютно большей частью следствием репрессивной политики государства по отношению к единоличному крестьянству. Не было бы такой политики – не было бы и массового бандитизма.
Так какую же часть составляли в общем числе осуждённых сталинским режимом настоящие уголовники? Её можно вычислить, определив процент неполитических заключённых в самый спокойный от внутренних потрясений год существования советского государства. Таким, безусловно, являлся 1926-й. Сталин тогда ещё не обрёл абсолютную власть в партии и государстве (это случится не раньше конца следующего, 1927 года). Ещё не началась официально индустриализация. В деревне ещё господствовал НЭП. Ещё не использовались там чрезвычайные меры по хлебозаготовкам. Политический бандитизм, как следствие гражданской войны, исчерпал себя и почти сошёл на нет.
Сколько же уголовников сидело в тюрьмах и колониях СССР в 1926 году? Всего осуждено было тогда к разным видам наказания 1 293 000 человек, но в местах заключения за уголовные преступления к середине года находилось только 122 665 (https://ru.wikipedia.org/wiki/ ). Такая диспропорция объясняется тем, что в то время остро не хватало обустроенных мест заключения, да и деньги на их содержание советскому государству тратить было жалко, поэтому многих осуждённых наказывали без лишения свободы. Даже в 1930 году 20% всех убийц, 31% насильников, 46,2% грабителей и 69,7% воров были осуждены к принудительным работам без содержания под стражей (М.Джекобсон, М.Б.Смирнов. Система мест заключения в РСФСР и СССР. 1917 – 1930: http://old.memo.ru/history/nkvd/gulag/articles/chapter2.htm ). Но даже если учесть эти «недопосадки» и добавить к числу уголовников в местах заключения, условно, ещё 40 %, оно не превысило бы 175 тысяч человек.
Число политических рассчитать сложнее, поскольку эти данные до сих пор продолжают оставаться секретными. Известно лишь, что в 1923 году таких заключённых было около 7 тысяч, а на 1 октября 1927 года только в единственном тогда лагере ОГПУ (УСЛОН) содержалось уже 12 896 (Там же). Если население тюрем ОГПУ (политических изоляторов) изменилось не так значительно (новых тюрем тогда почти не строилось), общее число политических заключённых в 1926 году вряд ли намного превышало 25 тысяч человек.
Итого получается за этот год менее 200 тысяч заключённых (вместе с условно добавленными). От всего тогдашнего населения СССР в 147 028 000 человек это 0,13 %.
В такой же спокойной обстановке к апрелю 1940 года было бы около 250 тысяч заключённых (0,13 % от численности населения на 1 января в 194 077 000). Поскольку в действительности во всех местах заключения на 1 марта 1940 года по данным В.Н.Земскова сидело 1 858 460 человек (в ИТК – 352 тыс., в тюрьмах – 190,26 тыс., в лагерях – 1 316,2 тыс.), то «лишними» оказываются примерно 1,6 миллиона заключённых или 87 % от общего числа.
Но и это ещё не всё. Помимо заключённых, в системе ГУЛаг находились на тот момент спецпоселенцы, то есть насильственно высланные в непригодные для земледелия районы семьи так называемых «кулаков», то есть наиболее хозяйственных крестьян. Их, по данным историка В.Н.Земскова на 1 января 1940 года находилось там почти 1 миллион (997 тысяч) (Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документации НКВД – МВД СССР). 1990).. Вместе с ними «лишние» обитатели мест заключения и ссылки составляли к началу 1940 года 91 % от общего числа.
Кроме того, следует учитывать умерших за период с 1926 по 1940 год заключённых и ссыльнопоселенцев. По утверждению Земскова, всего в 1930 – 1940 гг. в «кулацкую ссылку было отправлено 2,5 миллиона человек (Земсков В.Н. О масштабах политических репрессий в СССР). Если отнять от этого числа 997 тысяч, то оказывается, что около 1,5 миллионов ссыльнопоселенцев числились тогда среди умерших или находились в бегах (среди беглых тоже далеко не все на тот момент оставались в живых).
В лагерях, по данным того же Земскова, умерло за это время 403 308 заключённых. Для колоний и тюрем данных нет, но поскольку там сидело примерно в 3 раза меньше заключённых, чем в лагерях, а условия содержания были немного лучше, можно принять цифру умерших там около 100 000, а для всех заключённых вместе – примерно 0,5 миллиона. С учётом 730712 расстрелянных с 1926 по 1939 год включительно, это более 1,2 миллиона.
Итого, на 1 января 1940 года осуждённых к ВМН, заключению или ссылке должно было быть (вместе с умершими в этом статусе и бежавшими) более 5,3 миллионов, а за вычетом 250 тысяч «нормальных», - более 5 миллионов, то есть почти 95 % от общего числа.
Это и есть действительное число пострадавших от репрессивной политики сталинского режима в отношении своих граждан в конце 20-х - 30-е годы. В дальнейшем их процент стал ещё больше, так как в 1940 – 1956 гг. в число «уголовников» были зачислены около 18 046 000 осуждённых за трудовые правонарушения по указам Президиума Верховного Совета СССР (53% всех осужденных в эти годы, кроме осужденных военными трибуналами) (Виктор Лунеев. Преступление и наказание в России: https://polit.ru/article/2006/03/31/demoscope239/ ), что даже тогда являлось вопиющим нарушением конституционных прав и свобод граждан.