Про нас. Шизофреников.
У меня есть, как у любой нормальной дамы с большим пионЭрским приветом, приятельница. Она считает меня своей подругой. Я так категорически не считаю. Когда нас сталкивает жизнь, я холодею. Меня накрывает ужасом «счастливой встречи».
Когда-то мы учились с ней на одном курсе. Она младше меня на пару лет. Я вышла замуж, бросила учёбу. Потом восстановилась по убедительной просьбе бабушки:
– Эта щинкерка! Эта некейве! Она не получит образования, сдохнет под забором с без диплома! Люди добрые! Держите меня! Я повешусь, и пусть все знают, чья в этом заслуга!
Некейве вернулась в альма – матер, проучилась год и взяла академический. Типа: «Я рОщу сына». Возвращаться ни на какой бухгалтерский учёт я даже не собиралась, но тут возникала бабушка с арией «держите меня, люди!». И таки допела её до самого моего диплома.
Кстати, бухгалтер из меня получился отличный, опровергая все бабушкины пророчества. Меня ценили, хвалили. Я имела вес в среде счетоводов. О! было бы это в теперешнее время я вполне могла бы обогатиться, разорить не одну фирму, отсидеть срок и выйти на свободу обеспеченной на всю оставшуюся жизнь дамой. Но я была дурой и комсомолкой.
Так вот, благодаря двум прогулочным годам, я и оказалось в одной группе с Маней. Маня – это особая статья. Папа у ей художник, причём, не без способностей. Широко известный в узких кругах человек. Мама врач - терапевт. Оба обожают дочку, но при этом понимают, что вырастили полновесную восторженную дурочку. Вруша. Совершенно не талантливая вруша, причём.
Враньё- это же тонкая, изящная инстанция. Надо лихо закрутить сюжетку, небрежно просыпать конфетти этой задумки в узком кругу сплетников и талантливых мерзавцев. И пойдёт всё как по накатанной. История получит развитие уже без участия затейника, но в заданном им направлении.
Манька же никаких подлых целей не преследовала. Она врала, чтобы врать. Врала и забывала. Следующая история полностью перечёркивала предыдущую. Маньку уличали, стыдили, но с неё, как с гуся вода. И всё бы это ничего. Ври себе и ври. Но она врала нудно и с помпезными подробностями.
Коттедж в Сочи, жених из Италии. Из самого Рима. Папа – лучший друг Шагала. Где? Когда? По какой тропе её папа шагал с великим художником? Спрашивать было бесполезно. Она лениво отмахивалась пухлой холёной рукой с метровым маникюром и шла дальше. За синие моря и горы. Набредала на Индию и учила нас медитировать. У ей, оказывается, в Индии был свой гуру. Я медовым голосом спрашивала:
– Шагал?
– Куда? Не, мы медитируем сидя.
– Ясненько…
Разговор сворачивал на нужную ей тему. Выдержать такую дуру в нашей компании бедовой было трудно. Но она прилипла как банный лист к распаренной попе. И мы свыклись.
На третьем курсе она пропала. Никто особо не искал. Интеллектуальной ценности для нашей компании она не представляла никакой. Гитарой не владела, водочку не пила, в рестораны не врывалась с оторванными пуговицами, да и красотой, мягко говоря, не блистала. Так что, «отряд не заметил потери бойца». Вернее сказать, бойцихи. Курс-то был девчачий. Два недомерка у нас были, но мы такой фасон не носили. Нам нужны были здоровые нахальные идиоты с гитарами, музыка, смех, танцы и романы. Дуры, они и в бухгалтершах дуры.
С горем пополам бабушка получила диплом экономиста. Практически, приговорённого просидеть всю жизнь в пыльной бухгалтерии какой-нибудь занюханной конторы.
К тому времени на одной из ресторанных посиделок приглянулся мне красавец с гитарой и голосом Адриана Челентано. Было это под Новый год. А уже в марте я пошла с этим Челентаной под венец и познала все прелести семейной жизни в худшем её варианте. А ведь бабуля упреждала:
– Куда тебя черти несут? Из трёхкомнатной квартиры, с мебелЯми «Югославия», от хорошего и серьёзного мужа – отца ребёнка? Что может тебе дать этот фат с балалайкой? Этот шлимазал? Дура! Шлейперка! Некейве!
Но я имела ввиду и бабушку, и мужа. Я была глупа до гениальности и влюблена по самую маковку.
Через год мы с сынишкой от шлимазала сбежали без оглядки. И я зареклась входить в глубокий клинч с этими сволочами в штанах. Я вернулась в нашу двухкомнатную квартиру, которую муж мне выделил при разводе. Благородный человек, кстати. Но. Бог шельму метит. И на моём пути встал статный молодец. Спортсмен. Греко- римская борьба. Красавец. И пошёл третий круг. И вот в кафе, где мы отдыхали с третьим счастливцем, владеющим таким сокровищем, как я, вдруг слышу истерическое:
– Соня! Какое счастье! Я нашла тебя!
Это была Маня, но в полтора раза толще и, как потом выяснилась в полтора же раза глупей. А я – то думала, что дальше некуда уже дуреть. Но! Нет предела совершенству даже в дурости. Она рассказала мне, что окончила Московский медицинский институт. Сыпала терминами, как горохом. Потом, конечно, выяснилось, что опять врала.
Была Маня с кавалером. Представила нам его, как англичанина. Англичанин что-то там тарабаркал по Англицки, иногда вставляя русские слова. Но нам было не до уточнений и выяснений. Пошли уже танцы. Цыплята табака, водочка. Из кафе плавно перенеслись ко мне домой.
Бабуля с сынишкой отдыхали на юге. Бабушка целый год нагло откладывала свою пенсию в кубышку и уезжала из культурной, но холодной Эстонии просушивать своего любимого правнука на солнышке и набивать его витаминами на всю зиму.
И вот мы выпиваем себе, танцуем, целуемся, а муж мой всё поглядывает на англичанина мюллеровским оком и задаёт неудобные вопросы на ихнем, вражеском языке. Кто ж мог подумать, что этот битюк мой окончил с отличием два института и шпарит, как по написанному по Англицки? Англичанин в шоке и растерянности. Он не может понять, что от него хочет этот иностранец греко-римский.
Короче, греко-рим его расколол, сделал ему строгое физическое замечание. Кулаком по вологодской роже, и изволил им выйти вон с праздника жизни.
И вот прошло тридцать лет! Тридцать! И за остановку от дома я слышу истерическое:
– Соня! Какое счастье! Я нашла тебя!
Маня стала в два раза шире и, как потом оказалось, в два раза… сами понимаете, что. Присели в открытом кафе, а о чём говорить? Прожиты разные жизни. Я уже четырежды бабушка. Муж тот же. Но греко-римская борьба уже позади. Идёт борьба за не попасть на кладбище. Жизнь перестала веселить. Она только пугает и озадачивает.
А эта шелуга на голубом глазу мне вешает лапшу на уши про фамильные брильянты от мамы и шедевральные картины от папы. Родители почили в бозе. У Маньки имеется дочь, но она большая сволочь. Внучку бабушке не предъявляет. Маня с маниакальностью шизофреника ей звонит, но та голосом автоответчика говорит маме, что у них сегодня не приёмный день. Но пятый(враки) муж оказался просто сказочным волшебником. Первые четыре были гОвны.
Естественно, я приглашена в гости. Я уклоняюсь. Она звонит. И так всё лето. Каким-то тоскливым вечером я попадаюсь в сладкую ловушку и прусь в гости. Маня открывает мне дверь. У её ног жмутся две раненые кошки. Перевязаны поперёк живота. Обе. Видать, чтобы не рожали, повыдирали им всю женскую сущность. Квартира находится в состоянии «последствия бомбёжки». Подруга называет это ремонтом.
Я своим хилым умом не могу понять, что тут когда-то было. Кухни нет никакой. ВАЩЕ! Туалет без двери. И коробки, коробки, коробки. Присесть и испить кофею- проблема. Правда в самом углу комнаты не разбомблённой ещё, есть, слава тебе, Господи, походная плитка. Но чашки не вдохновляют. Я несу их в ванную, она же туалет, она же мойка. Ополаскиваю чашки, и мы садимся на диванчик.
Со скрипом начинается беседа. Ни о чём. Липкая, вязкая и очень лживая. Я начинаю уже проклинать эти галеры. Но вслушиваюсь. Фразы ложатся в нестройные ряды, они плачут, жалуются, обижаются и тоскуют. Они наполнены страхом и болью. И я начинаю понимать, что эта маленькая толстая, неуклюжая женщина, сидящая напротив меня, нелюбима всеми, кто её окружает. А теперь ещё станет нелюбима и мной. Я в ловушке. Понимаю, что не смогу её бросить. А куда мне? У меня уже есть один булыжник на шее. Я утону в этих шизофрениках, или сама к ним примкну. С меня станется. Потому они тянутся ко мне. Они чувствуют родную больную насквозь душу.
И так прошёл год моего рабства.
– Если ты не придёшь ко мне я умру!
–Умоляю! Давай встретимся!
– Я уже стою на подоконнике.
За раздражением приплелась ненависть. Я стала вздрагивать от звонков телефона. Но всё ходила. Усугублялось вся эта история ещё тем, что дама сия, Манька, то бишь. имела тенденцию свысока разговаривать с официантами, кассирами и прочим обслуживающим персоналом. Она надевала на своё большое лицо маску королевской надменности и всех их строила. При возражениях впадала в истерику.
Однажды ей очень понравились искусственные цветы в одной лавчонке. Ей вежливо объяснили, что магазин их принципиально не по цветочному делу. В данном случае это декор помещения. И Маня начала истерически рыдать, умоляя продать ей эти цветы. Я боялась, что её хватит удар. Продавцы тоже испугались, но цветы продавать отказались категорически. С трудом я её увела, сгорая от стыда и злобы.
А как-то к нашему столику в кафе подошла моя давнишняя знакомая. Мы лет восемь проработали с ней вместе. Ничего плохого я об этой женщине сказать не могу. Весёлая, быстрая, скорая на шутку и смех. Короче: хорошая тётка.
Тётка была в кружевном белом платье. Белом, белее снега. Загорелая, слегка под градусом. А что? Она же не в библиотеку пришла! Да хоть бы и в библиотеку! Да хоть в музей! Райкин ходил же в греческий зал! И ничего! Невредим остался и славой обласкан.
Дама же стояла на вежливом расстоянии, которое само по себе объясняло, что она подошла засвидетельствовать мне своё почтение. Нормальный поступок воспитанного человека. Поговорили минут пять. И все пять минут большое Манино лицо выражало чванливую брезгливость и некоторое разочарование во мне. Ну, той, без которой жизни конец. Дама отошла от греха подальше. Видать, тоже взгляд презрительного осуждения усекла.
И вот мы остались вдвоём, и эта задрота стала мне выговаривать. И откуда у меня такие знакомые? И она же алкоголичка (та дама) оконченная! Тут у меня крышу сорвало. И Маня получила по полной программе. Из кафе ей пришлось уйти.
Я осталась за столиком одна. Но это было не долго. Через полчаса я уже сидела за столиком алкоголички и её подруг собутыльниц. Мы хохотали, аппетитно ели и пили, а в конце вечера пели на два голоса « Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться, а за нэй Иванко, як барвынок вьеться». Домой я шла свободная, пьяная и счастливая.
Телефон молчал пять месяцев. За эти месяцы в депресуху, по не зависящему от Мани поводу, впала я. Как я пережила кошмар этот, я не знаю. Но я многое поняла про то, как легко можно стать шизофреником. Озлобленным, тупым и мерзким человеком. То есть, я это поняла, наблюдая за собой. И испугалась больше, чем самой депрессии. Многое пересмотрела в своих отношениях с миром людей. И когда в октябре раздался от Мани звонок со страстной мольбой: «Вернись! Я всё прощу!» Я пошла на зов. Будет трудно. Уже трудно. Но я буду с ней встречаться. Конечно, дозировано. Только потому, что она в няньки выбрала меня. И помогла мне понять то, чего я раньше не знала и не понимала. Нервный срыв – депрессия – добровольное затворничество – шизофрения.
26.10 2020г.