Царская охота

         
 
                ВСТУПЛЕНИЕ

Все мы в повседневной жизни не часто заглядываем в словари. А особенно – для того, чтобы узнать значение слова, которое мы знаем с детства, часто его повторяем. Зачем же тогда словарь? Но словарь нужен и в таком случае, потому что даёт единственно правильное, научное  толкование значения слова.

Вот перед вами книга об охоте. Но если вы не охотник, то вряд ли представляете, какой огромный мир представляет собой это понятие: с древнейшей историей до нынешних дней, со своими историческими событиями, своими выдающимися людьми. В охоте сложились за много столетий совершенно удивительные традиции, многие из них давно исчезли, другие сохраняются по сей день. В охоте сформировался даже свой особый язык, малопонятный не охотникам. Вы скажете: я же не охочусь, зачем мне это понимать? И будете не правы, потому что во множестве произведений русской литературы мастера слова употребляли эти термины, а мы, читатели, должны же понимать, о чём  в произведении говорится.

Так вот, прежде чем мы начнем разговор об охоте, тем более – об охоте, связанной накрепко с историей, с костромской землей, с  великими князьями, царями, императорами, надо бы поточнее определить: что же такое охота.

Итак, предмет рассказа – охота. В академическом «Словаре русского языка» это слово и понятие определяются так: поиски и преследование зверя или птицы с целью добычи или истребления. Там же отмечено, что  русские этим словом называли с древности всех собак, ловчих птиц и всех людей, участвующих в поиске, преследовании и поимке зверя или птицы. А вот Владимир Даль, выдающийся русский ученый, в своём «Толковом словаре живого великорусского языка» на первое место выносит другое значение слова «охота»: состояние человека, который что-либо хочет,.. страсть, слепая любовь к занятию, забаве. И только потом – ловля, травля и стрельба диких животных, как промысел и как забава. Тут же Даль приводит другие слова, означающие то же понятие: полеванье, лесованье, лешня, полешня… Как видите, что-то новое вы уже начали узнавать. И узнаете ещё очень и очень много любопытного, забавного, поучительного в книге, которую я назвал  «Царская» охота  в Костромской губернии».  Цари на территории Костромской губернии и области  бывали   почти все. А охота      всегда была на Костроме «царской».

И ещё несколько слов о месте действия. Мы с вами будем, конечно, путешествовать во времени, мы побываем в разных городах и сёлах, но основная территория нашего повествования – нынешняя территория Костромской области. Для тех, кто этого не знает или знает в усеченном виде, напомним, что Костромская область протянулась по параллели на 420 километров, а с севера на юг – 260. Таким образом, на территории в 60 тысяч квадратных километров, на рельефно-холмистой равнине, где между грядами холмов разместились долины и болота, где специалисты насчитали 3100 рек и речек, более 500 разных по размерам озер, находился на протяжении многих веков охотничий рай.  Здесь почти 75 процентов площади занимают леса южной тайги, где преимущественно растут хвойные деревья, а вообще растительный мир насчитывает около 1300 видов. 

Но всё это – только цифры. А они не в состоянии передать ощущение дремучести лесов с их  буреломами и лишайниками, с упругой подушкой мхов под ногой. Невозможно доверить цифрам  потрясающий закат над Чухломским или Галичским озерами, как не передать и неожиданность встречи с небольшими лесными озерками, когда лес держит в ладонях кусочек отраженного голубого неба, боясь расплескать вместе с кувшинками эту драгоценность. И как передать цифрами спокойное течение больших рек с песчаными берегами и крикливыми чайками…

Впрочем, не только цифры бессильны всё это передать. Не помогут и никакие слова. Это нужно видеть, ощущать, знать. Надо как можно чаще, пока у вас есть для этого возможность, не утыкаться носом в землю на дачном участке или в телеэкран с банкой пива или бесцельно ползать по всемирной паутине, а отправляться в этот волшебный мир. Ведь охота – это один из способов познания этого мира, недаром очень многие биологи, экологи, лесоведы и другие ученые были охотниками.

Мы сейчас умышленно не говорим о животном мире области, потому что об этом и пойдет, в основном, речь впереди. А ещё мы совершенно неизбежно  выйдем на разговор о человеческих качествах, которые воспитывает разумная охота и губит охота жадная и безумная.

И если после прочтения этой книги вы почувствуете незримые нити, которые связывают вас – хотите вы или не хотите – с прошлым, с историей, если вам захочется узнать лично многое из того, о чем вы прочли в этой книге, если хоть на самую-самую малость больше вы полюбите свою великую Родину, её прошлое и настоящее, –  вот тогда, наверно, можно будет считать, что эта книга выполнила свою задачу.

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ГЛУБИНЕ ВЕКОВ



                ОТ ПЕРВОБЫТНЫХ ВРЕМЕН


Люди на территории Костромской области  жили с древнейших времен. Обычно  они расселялись по рекам, на берегах озер, сооружали небольшие жилища, причём, обязательно группировались – племенем легче было противостоять множеству опасностей, которые предоставляла им природа.. Несколько примитивных жилищ образовывали поселение или, как сейчас принято говорить, стоянку. Это слово точнее отражает содержание того, что происходило в древности. Дело в том, что люди в те времена очень мало что создавали сами, они были, по сути дела, пользователями природы. Поэтому в их жизни было очень мало чего-то постоянного. Вокруг места, где была стоянка, могли истощиться хорошие угодья для охоты или могло появиться другое племя и просто прогнать старожилов. Короче, образ жизни не располагал к осёдлости, поэтому и жилища строились предельно примитивными, не требующими больших усилий для строительства. Дом не привязывал людей к определенному месту. Отсюда и название – «стоянка». Если же всё было благополучно, то всё равно поселения росли численностью, часть племени отделялась и уходила на новое место, не теряя, впрочем, связи с родственниками.

Как же всё это реально выглядело 5-6 тысяч лет тому назад? Ответ на многочисленные подобные вопросы дает археология, наука историческая, которая оперирует материальными, вещественными следами прежней жизни. Нужно сказать, что здешние огромные лесные пространства ещё  сравнительно мало изучены, но даже то, что уже нам известно, позволяет нам судить о жизни людей в давние времена.

В 1925 году на берега Чухломского озера приехала научная археологическая экспедиция. Причин того, что ученые приехали именно сюда, было две: во-первых до них дошли известия о том, что здесь есть какие-то признаки, остатки древних жилищ. А во-вторых, дед руководителя этой экспедиции был родом из Солигаличского уезда, то есть, практически из этих же мест. Кстати, два внука того деда стали очень известными людьми. Один из них был археологом, приехавшим в Чухлому, а  другой – знаменитым поэтом Валерием  Яковлевичем Брюсовым. Александр Яковлевич привёз с собой группу студентов МГУ, привлёк к работе  местных краеведов, и работа началась.

Фёдоровская стоянка, как её сразу же назвали, представляла собой три жилища. Каждое из них было  не возвышающимся над поверхностью земли сооружением, а скорее землянкой, потому что это были круглые ямы глубиной около метра. В центре каждого круга диаметром до шести метров находился очаг, сложенный из камня. Крыша делалась из  стволов молодых деревьев. Верхние концы их связывались таким образом, чтобы дым от очага мог выходить из жилища. Покрывалось всё это то берестой, то шкурами животных, а поверх этого – засыпалось землей.

Не менее интересны были находки внутри и возле жилищ. Именно они рассказывали о занятиях древних аборигенов, о содержании их жизни. Прежде всего – это оружие. Оно было, пожалуй, самым необходимым в жизни племени. Основой жизни здесь были охота, рыболовство и… защита от чужаков. Поэтому «фёдоровцы» умели кремнёвые булыжники раскалывать таким образом, чтобы получались осколки в виде острого листа – лаврового или ивового. У кремня при этой операции бывают очень острые края, но люди умудрялись слабыми и очень точными ударами другого камня откалывать по краю маленькие частицы, что делало  будущий наконечник копья или стрелы ещё острее. После этого оставалось только привязать изделие к древку просмолённой ниткой, скрученной из волокон крапивы (в  этих краях крапива была единственным источником травянистых волокон, для других нужд шли слои древесной коры). Получалось серьёзное оружие, с которым, в принципе, можно было бы охотиться и сейчас. Стрелы и древки копий обрабатывали тоже осколками кремня, но уже серповидными, способными придать дереву округлую форму. В других местах  земного шара, где была активная вулканическая деятельность, все подобные орудия делались из обсидиана, вулканического стекла, а здесь кроме кремня применялась яшма – это если требовалась устойчивость к истиранию: делали скребки и всяческие резцы.

Всё это было найдено на Фёдоровской стоянке. А вот где требовалась особая точность обработки, там использовался другой природный материал: кость, рога животных. Из них тоже делали наконечники стрел и топоры, но больше кость подходила для гарпунов, всяческих проколок и игл… В общем, люди с Фёдоровской стоянки были неплохо оснащены для жизни в тех условиях. Крупных животных, дававших им мясо и шкуры, они умели загонять в ловчие ямы. Для птиц и мелких животных они использовали различные силки, сплетённые всё из той же крапивы, из осенней крапивы – выколоченной, мятой, вымоченной: технология обработки мало чем отличалась от обработки льна или конопли.

Люди тех времён не имели никакого представления о гигиене и санитарии. Что бы ни делалось на стоянке, всё оставляло здесь следы, всё образовывало кучи мусора – на радость, кстати, тех же археологов. По сохранившимся костям ученые совершенно точно установили животных, на которых здесь охотились. Это соболь, куница и бобёр, ценный  мех которых шел не только тогдашним модницам, а был обычной тёплой одеждой. Это волк, кабан, а из крупных копытных – северный олень и лось. Не было костей медвежьих, что выглядит несколько странно в местах, где медведи водились и водятся по сей день. Боялись? Но если мы вспомним,  доисторические охотники  выходили даже против мамонта. Значит, дело не в этом. Может быть, медведь в этих краях был божеством леса, своеобразным тотемом, и его нельзя было убивать? Вряд ли мы это узнаем когда-нибудь точно. Во всяком случае, в аналогичных раскопках, делавшихся позже, кости медведя были всё-таки обнаружены, хотя и в очень малом количестве.

Стоянок, подобных Фёдоровской, обнаружено на территории Костромской области несколько десятков. С одной стороны, это говорит о достаточно давней и плотной освоенности этого края, а с другой – формирует очень устойчивую и правдивую картину жизни людей  несколько тысяч лет тому назад.

С 2004 года раскопки на месте Фёдоровской стоянки были начаты заново. Начальник отдела археологических исследований областного государственного учреждения «Наследие» при де-партаменте культурного наследия Александр Викторович Новиков справедливо предположил, что у той, давней экспедиции вряд ли хватило времени, сил и средств, чтобы провести масштабное обследование местности, что археологов могут ожидать новые находки и открытия. Так оно и получилось. Совсем рядом с местом первоначальных раскопок (кстати, уже затопленном водами Чухломского озера в силу ряда причин) были обнаружены  точно такие же жилища, что сразу же натолкнуло на мысль о том, что представления о временности жилья на этом месте оказались не совсем верными. Изменился и взгляд на масштабы поселения. Но в основном  новые найденные материалы только подтверждают первоначальные выводы Брюсова об образе жизни древнего охотничьего племени. Конечно же, не обошлось без новых наблюдений и выводов. Прежде всего конкретными фактами подтвердилась догадка о том, что древние племена имели огромный радиус своего передвижения с целью охоты, добывания пропитания. Так, например, на Фёдоровской стоянке были обнаружены наконечники стрел и дротиков, сделанные из камней, которые встречаются в 300-400 километрах к северу от этих мест. Причем, как доказывает другой археолог, москвич Михаил Геннадиевич Жилин, эти камни не были предметом «торгового» обмена между племенами, а обрабатывались прямо там, где их находили. На месте обработки камней всегда обнаруживаются мелкие, ни на что не пригодные осколки, а на более южных стоянках таких осколков практически нет.

Кстати, для скептиков, которые пренебрежительно смотрят на первобытные орудия труда и охоты. Несколько лет назад был проведен эксперимент с двумя топорами: современным стальным и древним каменным. Чтобы сравнить эффективность их работы, взяли два дерева одинаковой толщины. Один и тот же лесоруб срубил дерево стальным топором за пять минут, но к удивлению ученых, проводивших эксперимент и ожидавших  огромной разницы в эффективности этих инструментов, второе дерево было срублено за… семь минут! Это та разница, которую никак нельзя назвать существенной, ведь лесоруб, ко всему прочему, и устал уже! Так что есть все основания полагать, что древнее охотничье оружие служило не  хуже, чем топор из той же эпохи.
 
Основной добычей приозёрного племени были лось и бобр. Последний ценился не за мех, а за мясо (вкуснейшее, кстати, кто не пробовал – советую). Причем, этой добычи было так много, что иногда части этих животных сгнивали несъеденными, и теперь археологи находят эти кости в анатомическом порядке, т.е. так, как они были брошены когда-то… Упорными трудами ученые всё полнее и полнее восстанавливают картину жизни людей на этих землях. Удалось, кстати, установить общие характерные признаки, по которым почти безошибочно можно предположить, что в этом месте  была стоянка древних людей. Они всегда  ориентировались на воду, на  опредёленный  вид рельефа, на возможности для охоты… Впрочем, и в этом достаточно точном определении были и исключения. Так, например, установлено, что при сходных, типичных признаках стоянки есть вокруг Чухломского озера, есть вдоль Волги и реки Костромы, но  пока не обнаружены возле Галичского озера. Там, на противоположном от города берегу, уже давно найдены следы человеческого жилья, но они относятся к более раннему периоду.
       
На рубеже тысячелетий огромную территорию, которая впоследствии станет частью современной центральной России, заняло племя меря. Это нынешние Ярославская, Ивановская, Костромская области, части Кировской, Московской, Тверской и Владимирской областей. На протяжении пяти-шести веков жили они обособленно, занимались скотоводством, земледелием, охотой. Но со временем здесь стали появляться славяне, по большей части новгородцы, которые селились на свободных землях, легко вступали в контакты, сами учились многому у местных жителей, а те, в свою очередь, учились у них. Постепенно, опять-таки в течение нескольких столетий, образовывался совершенно другой народ, тот самый, который и стал предшественником жителей нынешних областей. Принятие христианства разрушило одну из основ существования племени меря – язычество. Слово «меря» тоже постепенно исчезает из языка, происходит полная ассимиляция. Даже те небольшие островки мерянского этноса, которые еще сохранялись какое-то время, назывались уже другим именем: «чудью». И искавшие когда-то независимости новгородцы, и  последние меряне  в конечном итоге оказались под властью новгородских князей и платили им большую дань. А дань эта в очень большой степени состояла из… да, да, всё тех же ценных мехов!   В этих краях вынужденно продолжалась великая охота… Так что с некоторой долей преувеличения можно сказать, что исторически люди на этих землях рождались охотниками, охотниками и умирали.


                СВЯТОЙ ПОКРОВИТЕЛЬ ОХОТНИКОВ


На Руси святым покровителем домашнего скота издавна считался Георгий Победоносец,которого русские  попросту на зывали Егорием. Отчего произошло такое «закрепление» за определенной сферой человеческой деятельности, сказать сегодня трудно. Скорее всего, в таком явлении сказались отголоски язычества, когда у всего, чем занимались люди, были свои боги. С принятием христианства и единобожия привычка иметь небесных покровителей не исчезла, народ нашел таких покровителей «рангом пониже». Почему именно Георгий? Не совсем понятно. Во всяком случае, его житие не дает нам ответа на этот вопрос. Георгий-человек родился в Малой Азии в семье знатной и богатой тогда, когда правил в могущественном Риме император Диоклетиан. Еще совсем молодым  он проявил себя на полях битв и дослужился до высоких военных чинов. Но… потом путь жизни привел его к христианству, и он повсюду стал проповедовать новую веру. Когда повсюду шли гонения на христиан, его подвергли истязаниям, а потом и вообще отрубили ему голову, так и не заставив его отречься от веры. Вот таков жизненный путь   человека, впоследствии причисленного к лику святых.  Где тут домашний скот, где вообще животные?

Существующая легенда рассказывает о победе Георгия над змеем. Возле одного города некогда было болото, которое слыло местом обитания  этого чудовища. Чтобы утихомирить его, ему отдавали на съедение юношей и девушек. Одна из девушек, дочь правителя города, нравилась Георгию, и когда дошла очередь до нее, Георгий… Нет, не заколол он змея длинным копьем, как привыкли мы видеть на гербах и иконах. Он попросил помощи у бога в молитве, и змей, утративший свою силу, упал к его ногам. Причем, обессилел он настолько, что красна девица, приглянувшаяся Георгию, сумела отвести змея в город на поводке. Что стало со змеем дальше, неизвестно. Показывали его в зверинце или ещё  какое ему придумали занятие, легенда об этом умалчивает. Но горожане после этого подвига выслушали проповедь Георгия и приняли крещение.

Может быть, вся эта история была воспринята русским народом как  великий охотничий подвиг? Как же, одолеть неведомого зверя! В самом начале мы не сказали, что Егорий был одновременно и покровителем всех охотников. Так, может быть, первоначальным было именно это? Охотничий подвиг, охота, охотники – все это вполне укладывается в логическую цепочку. А  уже потом «влияние» святого  распространилось на домашний скот, который прежде «подчинялся» языческому богу Велесу. Может быть,  так и было. Во всяком случае, дважды в год на Руси отмечается Егорьев день – шестого мая и  девятого декабря по новому стилю. По сей день в Костромской области энтузиасты поддерживают, сохраняют древние обряды, когда ранним утром  люди ходят по деревне и под окнами домов желают дому, чтобы скот не болел, чтобы прибыток был у хозяев. Интересно, что в костромских приговорах под барабанку (ритмический музыкальный инструмент в виде дощечки и ударной палки) кроме домашнего скота упоминаются и дикие звери:

Мы ранешенько вставали,
Белы лица умывали,
Круг поля ходили,
Кресты становили,
Егорья окликали:
«Егорий ты наш храбрый,
Макарий преподобный!
Спаси нашу скотинку,
Всю животинку—
В поле и за полем,
В лесе и за лесом!
Волку, медведю,
Старому зверю,
Лисице и зайцу –
Пень да колода,
На раменье дорога!»…

В Егорьевы дни охотники произносили особенные  заговоры, обращались к святому, чтобы он помог им, скажем, в охоте на зайца:

«Егорий храбрый, свет мой помощник! Гони белого  зверя зайца по моим ловушкам через поля чистые своему рабу Божию Иоанну (например), гони белого зверя зайца со всех четырех сторон!».
Любопытно, что святой Георгий Победоносец в части диких зверей особое внимание «уделял» волкам, был их покровителем и охранителем. Но, что самое удивительное, не только защищал их, но и заботился об их прокорме! Во всяком случае, в древности крестьяне искренне считали, что если весной волки в стаде режут несколько голов скота, то особенно горевать по этому поводу не надо, говорили даже: «Что у волка в зубах, то Егорий дал!». В народе существовало поверье, что Егорий сохраняет как бы «золотое равновесие» между численностью стад и численностью волков. Считалось, что накануне своего праздника Георгий (он же Юрий, он же Егорий) призывает к себе всех волков и назначает  каждому – сколько он может съесть. Волки – это как бы его собаки (так и говорили: «Юрова собака»). Это поверье эхом отозвалось в известном стихотворении Сергея Есенина:

В синих далях плоскогорий,
В лентах облаков
Собирал  святой Егорий
Белыих волков…
…Скачет всадник с длинной пикой,
Распугал всех сов.
И дрожит земля от крика
Волчьих голосов.

Из поколения в поколение передавали легенду о том, как  некий пастух, заблудившись, залез на дерево и увидел сверху святого Георгия, за которым бежало множество волков. Остановился Георгий под тем самым дубом, где сидел пастух, и каждому волку стал говорить, где и сколько он может добыть себе пищи. Получив «квоту», волки разбегались. В конце остался один – хромой и немощный. Георгий ему и указал на дерево: «Тебе добыча на дубу сидит»…

Вот такие страсти рассказывались. Немудрено, что вокруг волков было множество поверий и всяческих примет. Чтобы сохранить стадо нетронутым, например, в Юрьев день ничего не делали, особенно, если дело связано с шерстью. Называть волка тоже было опасно, потому что по поверью он обязательно после этого встретится. Даже поговорки сложили: «Про волка речь, а он навстречь», «Сказал бы словечко, да волк недалечко». Для защиты стада от волков  были специальные заговоры. В них обращались к Егорию с просьбой запереть своих собак на замок. Считалось, что ни в коем случае нельзя петь в лесу, потому что тогда уж наверняка накликаешь волка. Впрочем, не всякая встреча с волком сулила несчастье. Если волк перебежит дорогу путнику, это сулило большую удачу. То же самое намечалось, если волк пробегал мимо деревни. Но вот если он в деревню забежит, –  всё! В этом году урожая не жди. А уж если волков много – будет война…

Вот такие странные взаимоотношения были у святого Георгия Победоносца с людьми, их скотом и волками. Исключение составляли охотники. То ли  своим рысканьем по лесам они напоминали Егорию любимых волков, то ли покровительствовал он охотникам, чтобы держать волков страхе, а при случае – и наказывать. Кто знает?..



                ИСТОРИЧЕСКИЙ  КАЛЕЙДОСКОП

 

Самый знаменитый, пожалуй, российский историк и литератор Николай Михайлович Карамзин в главном труде своей жизни «История государства Российского» написал очень мудрые слова, которые очень хотелось бы видеть взятыми на вооружение буквально всеми россиянами:

«Если всякая история, даже и неискусно написанная, бывает приятна, как говорит Плиний, –  тем более отечественная.
(…) Всемирная история великими воспоминаниями украшает мир для ума, а российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами»…


При описании древнейших времен и рассказе о жизни племен, населявших территорию России, Карамзин достаточно подробно останавливался на экономической стороне их существования. В ней были  основными составляющими землепашество и торговля. Даже самые «грубые» по выражению Карамзина древляне жили по большей части в городах, вятичи и радимичи, которые в описании Нестора-летописца были варварами в те времена, тем не менее издревле занимались хлебопашеством. О торговле не было сведений, но надо полагать, что скотоводство и охота были существенными сторонами древней жизни, так как если зерносеяние и скотоводство доставляли к дому пищу, то охота не только кормила, но  и  давала такие ценные товары, как меха и шкуры. Карамзин пишет: «Первые известия о нашем древнем купечестве относятся уже ко временам варяжских князей: договоры их с греками свидетельствуют, что в  10 веке жило множество россиян в Царьграде, которые продавали там невольников и покупали всякие ткани. Звериная ловля и пчеловодство доставляли им множество воску и драгоценных мехов, бывших, вместе с невольниками, главным предметом их торговли».

Вообще, у нас как-то сложилось несколько упрощенное представление о жизни Древней Руси. Нам почему-то стало казаться, что до первых варягов-князей на этой земле и жизни-то не было. Но если присмотреться к свидетельствам зарубежных известных путешественников, ученых, историков, можно почерпнуть немало интересных сведений. Вот некоторые из них.

Самые первые, пожалуй, сведения о нашей стране содержатся в трудах великого учёного и путешественника Геродота, которого ещё называют отцом истории. Он бывал в 5 веке на территории России, правда, только в южных краях, и записал данные о живших там скифах и сарматах, искусных звероловах и охотниках. Он упоминает непонятных нам сегодня вудинов, фиссагетов, иирков, которые жили только охотой. Вот как описывает Геродот один из способов этой охоты: «Высмотрев зверя с вершины какого-либо дерева, они пускают в него стрелу, а потом, вскочив на коня, преследуют его с помощью собаки».

Известный готский историк Иордан жил в 6 веке, скончался в 552 году. Предполагают, что он сам не был готом, а был родом из Алании. Будучи правительственным секретарём Аланской области в Западной Европе, он постоянно жил на нынешней территории Италии. Благодаря Иордану мы сегодня имеем немало сведений о расселении славянских племён в шестом веке, об образе их жизни. Из племён Поволжья он особо выделял  мерю, весь и мордву. Иордан (или Иорнанд) очень интересовался экономическими основами бытия славянских и иных племён, среди которых чуть ли не на первое место ставил охоту.

Как на особый торговый ресурс он указывал на драгоценные меха, которые ещё тогда вывозились в Западную Европу не только из страны югров, но и из Скифии. Речь шла в первую очередь о том, каким спросом пользовались ещё у древних римлян отливавшие чёрным отблеском дорогие меха. Это были знаменитые уже тогда соболя  Скифии и Поволжья. Трудно переоценить свидетельство алана-учёного.

Ещё не став могучим государством, Россия, вернее – народы, жившие на этой территории, имели обширнейшие торговые связи во всём мире. Есть сведения о том, что в 648 году пять тысяч славян поселились в Сирии. В труде Гиата ибн-Гаута из Дамаска рассказывается, как «русые славяне» привозили ко двору знаменитого Гарун аль-Рашида меха горностаев и соболей. Несколько свидетельств есть и о том, что русские меха доставлялись также в Северную Африку и в арабскую Испанию. Несколько позже, через два столетия, багдадский путешественник ибн-Хуакаль отмечал в своих трудах, что в Славонии и Руси главное богатство – меха. Это были первые по масштабам «поставок» регионы. Вторым пушным рынком в мире считался рынок в Андалусе, в Испании.

Надо сказать, что некоторые сообщаемые географами и путешественниками данные весьма сомнительны. Тот же  Ибн-Хаукаль не только сообщает о том, что волжские булгары получали из России шкуры чёрных куниц и скифских соболей, но и добавляет, что сами булгары будто бы не ездили в Россию, так как там, якобы, убивали всех иностранцев. Другой именитый свидетель эпохи – Константин Багрянородный тоже привирает, утверждая, что в его времена в России не было ни лошадей, ни крупного рогатого скота, что не лезет уж ни в какие ворота. Ведь тот же Константин Багрянородный сообщает и об обширной меновой торговле с печенегами, скотоводческим народом, продававшими русским и лошадей, и овец, и коров.


Сведения о роли охоты в жизни славян Поволжья зафиксировали испанский путешественник Вениамин Тудельский, с ужасом описывавший нестерпимые холода во время русских зим и восторгавшийся русским соболем; правитель Малой Армении и Киликии Гетум Первый; о «стране мрака» на далёком севере писал арабский путешественник Абд-Алла эль-Ловати, которого после его смерти в 1377 году назвали Ибн-Баттутой, так вот он посвятил целый раздел своего труда охоте на соболей и горностаев; в своей «Книге чудес мира» знаменитый путешественник Марко Поло сообщал читателям: «Здесь описывается Россия и её жители… народ простодушный и очень красивый». Интересно, что именно Марко Поло отметил наличие в России искусства плавления и обработки серебра, а что касается охоты, то он уверял читателей, что лучшие в мире меха лисиц, соболей, белок, белых медведей, а также ловчие соколы шли в другие страны именно из России.


…Охота  влияла на жизнь в те времена в гораздо большей степени, чем это мы себе представляем. Поскольку налоги брались в 9 и 10 веках  натурой, то мёд и шкуры везли в центр со всей России и уже потом в обмен на эти товары, имевшиеся в избытке, получали предметы роскоши, ткани, пряности, вина (да, не только истинно русский напиток – хмельной мёд – пили в те времена, но и привозившиеся виноградные вина!). Денег, как таковых, ещё не было в России, товары оценивались  не монетами, по свидетельству Карамзина, а шкурами зверей, куниц и белок.  Слова куны, векши и означали деньги. Позже меха шли наравне с серебром и золотом, а еще столетие спустя, к 13 веку, чеканная монета вышла на первое место и старые  условные деньги были постепенно забыты.

Волга была одним из важнейших торговых путей. Основным торговым партнером были волжские булгары, которые снабжали товарами Суздальское княжество, а через него и более северные территории. Своеобразными посредниками были, по всей вероятности, армянские купцы. Карамзин отмечает, что «В развалинах города болгарского, в 90 верстах от Казани и в 9 от Волги, нашлися армянские надписи 12 века: вероятно, что армяне, издавна славные своим купечеством, выменивали там русские меха и кожи на товары персидские и другие. До сих пор под именем болгар разумеются в Турции восточные сафьяны, а в Бухарии юфть: из чего заключают, что Азия  получала некогда  сей товар от болгаров. Достойно примечания, что в древнем их отечестве, в Казани, и ныне делаются лучшие из русских сафьянов».

Вот так постепенно,через торговлю, укрепление государ-ственности, с закреплением людей на земле охота становилась уже не средством добычи предметов и продуктов первой необходимости, а, скорее, искусством, которое было регламентированным и  доступным далеко не всем и не всегда. Надо понимать, что в древние времена главным государственным ресурсом были бескрайние леса, какие в тогдашнем виде сохранились сейчас только на ничтожно малых территориях. А леса – прибежище для всякого зверя, которого нетронутые гигантские территории  кормили с избытком.

Кстати, в старые времена охотничье занятие вовсе так не называлось. Для обозначения этого понятия употреблялись другие слова: «ловы», «ловитва». Очень точно когда-то было замечено, что в этих словах перевешивает материальный смысл, количество добычи, а в слове «охота» главным смыслом становится желание, азарт. Слово это начинает употребляться с начала 15 века, тогда, когда  охота уже стала забавой сильных мира сего, княжеским развлечением.

Но до возникновения града Костромы, не говоря уж в целом о регионе, как государственной административной единицы, было ещё далеко. Разрозненные населенные пункты, обособленно живущие племена, еще не объединенные общей религией, в одиночку противостояли набегам завоевателей. Исторические свидетельства того периода сохранились только в зарубежных источниках, о некоторых  из них мы уже говорили. Нужно отметить, что упомянутое изобилие животного мира сохранялось ещё очень долго. Особенно выделялись в этом смысле Печёрский край, Пермь, Заволжье, Югра. Это было поистине царство зверей, из которого человек черпал то, что ему было нужно, в том количестве, какое ему было нужно. Муромские, мордовские и бывшие мерянские земли, на которых и расположилась костромская  территория,  давали одни из самых ценных мехов, которые имели даже специальное название буртасских. Еще в 10 веке арабский писатель Масуди отмечал, что «чёрные лисицы, привозимые из земли Буртасов, составляют самые уважаемые и дорогие меха; владетельные особы делают из них шапки и шубы и ценят их весьма высоко». Даже в 17 веке известный европейский путешественник Петр де Ерлезунд так  описывал эту землю: «жители меняют свои драгоценные меха русским на хлеб, водку, платье и сало. В лесах у них водятся разные звери, птицы и в изобилии пчелы. Некоторые из них живут в домах, некоторые в поле, шалашах и хижинах и большею частию кормятся от своих стад. Женщины так искусны и ловки, что стреляют из луков как мужчины. Они приучают к стрельбе и своих детей сызмала и не прежде дают им обедать, пока они не попадут в поставленную для стрельбы цель или мету».

Кстати, русские, поселившиеся на этих землях, многое перенимали от коренных народов, особенно в том, что касалось их тесной взаимосвязи с природой. Только не нужно воспринимать те времена и эти места, как некий охотничий рай, где в любую минуту можно было добыть зверя или птицу. Изобилие зверья заставляло людей постоянно быть начеку, а порой вступать с животными в схватку не на жизнь, а на смерть. Медведи-шатуны, стаи волков порой делали набеги на людские поселения, особенно часто это происходило в лютые морозы. Для таких случаев были выработаны коллективные методы защиты, многие из которых угадываются и по сей день в коллективных способах охоты – облавах, загонах и так далее.

В древнейшие времена человек настолько срастался с природой, что у него не возникало никаких моральных, религиозных и иных проблем. Охота, «ловы» были простой необходимостью, прямым условием существования людей, и каждый понимал, что без охоты племя просто погибнет. И дико звучало бы тогда современное сопливое интеллигентское «птичку жалко!».

         Постепенно с развитием земледелия в наших краях, с появлением первых же признаков государственного устройства, с приходом  христианства на Русь такое единение было нарушено. Нельзя сказать, что в нём уже не было необходимости, но христианская православная религия, принесенная на Русь из южных краев с развитым земледелием и другими источниками существования, всячески пыталась препятствовать охоте, в отличие, скажем, от католицизма. Он разрешал даже священнослужителям охоту в определенных случаях: когда звери или птицы наносили ущерб полям, садам, виноградникам и жилищам.

Вскоре после принятия  христианства на Руси охота уже стала занятием далеко не «всенародным». Уже появились специальные охотничьи угодья у владетельных лиц, уже появились законы и правила, предусматривавшие наказание за охоту в местах «ловов». Православному духовенству, например, охота была запрещена, а посему оно всячески старалось повлиять на князей и их окружение и прекратить «жестокую забаву». В известнейшем древнерусском памятнике, так называемом «Домострое» охота была впрямую поставлена в один ряд с блудом и другими смертными грехами. Нарушителям грозили многие кары, в том числе и отлучение от церкви!

«Аще кто не по Бозе живет и не по христианскому житию, …и перевесы и всякое угодие неправдою и насилием творит… или ловы творит с собаками или птицами и с медведи… сам государь и его дети и христиане тако творят, а государь о том не возбраняет… вси вкупе будут во аде, а зде прокляты».

В «Домострое»,  в этом своде житейских правил и наставлений, составленном, как известно, в 16 веке, наиболее четко отразился взгляд церкви на «небогоугодное» занятие. А само такое неприятие складывалось, как уже было сказано, гораздо раньше, с самого начала крещения Руси. И так же, как некоторые остатки язычества дошли вплоть до наших времен, идя параллельно с христианством, так же и народный взгляд на охоту не совпадал с требованиями новой религии.

В чем же дело? Почему произошло такое напряжение? А вы попробуйте в арабские страны привнести религию, которая запретила бы употребление в пищу… фиников! Запретить одно из основных средств  существования – это уж чересчур. Именно это и произошло в России. Религия, принесенная из южных стран, сложившаяся совершенно в других социальных и климатических условиях, поначалу не учитывала ни климатических, ни экономических, ни национальных особенностей складывавшейся русской нации.

По этому поводу были религиозные споры. Примерно тогда, когда была основана Юрием Долгоруким Кострома – в  1156 году, новгородскому епископу Нифонту был задан вопрос: «Можно ли в праздник убивать птиц, рыб и других животных?». На что епископ ответил: «В день Господень человек должен идти в церковь, потому что это праздник; однако ж, если того требуют людския нужды, то можно убивать». Как видим, колебания в точке зрения церкви все же были, но в конечном итоге побеждала точка зрения, изложенная в «Домострое».

Интересно, впрочем, и то, что сама церковь отнюдь не гнушалась результатами охоты во время своих трапез, а кроме того охотно принимала в дар от правителей охотничьи угодья…

Ответом было прямое игнорирование этих попыток утихомирить охотничьи страсти как народа, так и власть предержащих. Очень четко сформулировал эту позицию еще Владимир Мономах: «Все же то дал Бог на угодье человеком, на снедь, на веселье».

Мономах был великим охотником, который все свободное от  управления государством и войн время отдавал охоте, сам  выходил на поединки с опасными животными. Достоверно зафиксированы в летописях случаи, когда его одного атаковали два диких быка – тура, или когда на него набросился, как записано, «лютый зверь», о зоологическом названии которого до сих пор спорят ученые. То ли это был  леопард (да, да, не удивляйтесь, многие источники говорят, что в южные окраины Руси леопарды-барсы, которых еще называют ирбисами, забредали в те времена довольно часто) то ли бешеный волк, то ли вообще неопознанный зверь. Владимир Мономах выходил из этих опасных ситуаций победителем.

Когда мы говорим об экономической роли охоты в жизни России и называем разные страны, куда шли российские меха и кожи, воображение наше поражается… как бы это сказать поточнее – географическим размахом такой торговли. Получается, что в мире практически не оставалось стран, где не продавались русские меха, что, собственно говоря, полностью соответствует истине. Но при этом мы плохо представляем себе в этой торговле размах количественный. Дело в том, что в те времена строгий учёт «экспорта» не вёлся, налоги взимались незнакомым ныне способом, поэтому определить: сколько шкур того или иного зверя было вывезено из России, порой не представляется возможным. Но всё же некоторые точные цифры, относящиеся, правда, к более поздним временам, когда стал налаживаться такой учёт, сохранились. Вот как всё это выглядело в 16 веке:

При царе Фёдоре Ивановиче каждый год вывозилось за рубеж до десяти тысяч (вдумайтесь в эту цифру!) лосиных и оленьих шкур! Карамзин упоминает, что тогда ежегодно добывалось до пятидесяти тысяч сороков (по современному счёту – до двух миллионов!) шкурок соболя. Только в 1594 году Борис Годунов отправил только в Вену 40360 соболей. В Пермском краю за один топор давали столько соболей, сколько шкурок могло пролезть в проушину топора. На Камчатке за железный котёл давали соболей столько, сколько шкурок вмещалось в этот самый котёл, при этом охотники ещё и посмеивались над купцами, считая такую сделку великой глупостью с их стороны…

Прекрасно продавалась куница, которой было гораздо больше, чем соболей. Пользовались спросом чёрные, чёрно-карие, карие и рыжие бобры и бобровая струя. В самой России ценного меха было столько, что собольи шубы, шапка и одеяла у людей побогаче не считались особой роскошью. По свидетельству одного из зарубежных путешественников, поражённого увиденным, русские даже иногда хоронили людей в собольих шапках… Так что, если   переводить ежегодно вывозившиеся при Фёдоре Ивановиче меха на тогдашние очень тяжеловесные рубли, то сумма получалась огромной: до пятисот тысяч рублей! Вот теперь можно представить себе более полно роль охоты в экономической жизни России.

  Стоит остановиться еще на одной роли охоты в жизни русского народа и его правителей. Кроме продовольственной, экономической и развлекательной ролей была  роль, имевшая государственное значение.

Давайте вспомним, как в наше время огнестрельного и всякого прочего более современного оружия армия готовится  к отражению возможного нападения возможного противника. Совершенно верно, офицеры и солдаты проводят учения, стрельбы по мишеням, тренируются физически. И все же… есть во всем этом некий изъян. Когда дело доходит до реальных военных действий, то обнаруживается даже не отсутствие определенных навыков, а отсутствие реального боевого опыта. Лучше всех показывают себя подразделения, имеющие такой опыт, испытанные огнем, реальными сражениями. Кто-то из великих стратегов даже говорил, что армия, которая не воевала двадцать лет, уже не в состоянии выполнять свои функции. Уж не этим ли высказыванием руководствуются американские политики и генералы, постоянно ввязываясь в локальные войны?

Так вот, оказывается, несложную эту истину еще в глубокой древности открыли русские правители -- князья и великие князья. В те времена недостатка в военных конфликтах не было: постоянно кто-то хотел завоевать обширнейшие и богатейшие пространства России, постоянно, к сожалению, разгорались и междоусобные войны. Костромская история тоже богата такими событиями. Вместе с отражением внешних врагов то галичане шли на Москву и захватывали её, то москвичи, собравшись с силами, шли на Кострому и Галич с огнем и мечом… Но всё свободное время, как говорилось уже, князья, их родичи и ближайшее окружение, княжеские дружинники и довольно многочисленная челядь, обслуживавшая князя, посвящали охоте. Конечно, это был и отдых, но в то же время это были и своеобразные учения, где проверялось умение владеть оружием каждого в отдельности, мастерство верховой езды, которое было одним из главных умений в бою. В конце концов, князь мог воочию видеть, на кого из соратников он может положиться в трудную минуту, кто силен духом, кто не дрогнет при виде опасного противника. Не забывайте, что на охоту тогда ходили с тем же оружием, с каким шли в бой. Меткость стрельбы из лука ли, умение владеть копьем ли, точность удара клинком высоко ценились в воинах и воспитывались  именно в таких выездах  на охоту, где противник тоже порой был опасен, и  человек был на равных со зверем. Или же цель, летящая в воздухе, небольшая птица – может ли попасть в нее неумелый стрелок? Почему князь Гвидон из самодельного лука первой же стрелой поразил обидчика Царевны Лебедь? Да потому, что он сызмальства охотился, добывая  пропитание себе и  своей матери!

Кстати, здесь мы немного отойдем от темы и от исторической последовательности, чтобы привести небольшую справку о появлении на Руси охотничьего огнестрельного оружия. Впервые упоминание огнестрельного оружия вообще в письменных источниках датируется 1382 годом, то есть, сразу после Куликовской битвы, когда к Москве подошел хан Тохтамыш. Мы уже говорили о том, что охотничье оружие и до огнестрельного ничем не отличалось от ратного. То же самое относится и к огнестрельному оружию, вернее относилось до тех пор, пока оружие для охоты не стало более легким и богато украшенным. С самого начала в России находились умельцы, которые впервые начали делать оружие для стрельбы, но делали они эти ружья из привозного материала. И только тогда, когда были открыты месторождения железной руды на Печоре, между Москвой и Тулой, а произошло это в 1492 году, оружие стали делать из металла российского. И как раз в этом секрет того, что именно в Туле возник самый первый русский оружейный центр. Поначалу там работали разрозненные мастерские, и только в 1712 году Пётр Первый повелел создать в Туле государственный завод, а за ним последовали Олонецкий, Невьянский и Сестрорецкий оружейные заводы. Позже других был построен на реке Иже Ижевский оружейный завод. Было это в  1760 году. Ещё долгое время – почти сто лет после этого оружие (любое) изготовлялось вручную, и этот процесс требовал особого мастерства, особой точности. К сожалению, сведений об известных костромских оружейниках архивы не сохранили.  Когда ружейных дел мастера вплотную подошли к изобретению унитарного патрона, то даже   ювелирная точность ручной работы не могла удовлетворить потребителей. Гораздо нужнее стала стандартная точность, унифицированный подход. А это сделать могли только машины. Но ружья для охоты иногда продолжали делать вручную. В Петербурге, в Риге, в Одессе были знаменитые мастера, в большинстве – иностранцы, среди которых были, правда, и русские. А машинное производство Тульского и Ижевского заводов выпускало много охотничьего оружия по сравнительно недорогой цене, а отделку хозяин мог заказать  в меру своих финансовых возможностей. По понятным причинам с 1914 по 1922 год в России охотничье оружие не выпускалось, производство его было возобновлено в 1923 году. С тех пор на мировом рынке российское охотничье оружие завоевало неплохие позиции и нынче экспортируется во многие страны…

Вообще роль охоты в формировании воинских навыков – тема исключительно интересная и требует отдельного разговора. Так или иначе, но практически все киевские, а за ними и московские, костромские, галичские и другие князья были заядлыми охотниками, а вокруг них постепенно формировалась военно-охотничья элита. За достижения и отвагу на охоте награждали так же, как после брани. Люди низшего сословия имели шанс, отличившись, стать рангом выше, получить в дар землю и так далее. Нужно отметить, что в этом процессе русские не открывали никаких «Америк». Нечто подобное происходило и в раннесредневековой Европе. Трудно  однозначно  сказать: кто у кого  что  заимствовал.   Но, повторимся, наши представления о тех временах очень упрощены, потому что знания, добытые учёными-историками прошлых веков, были в двадцатом веке или отброшены как ненужный мусор, или подвергнуты «научному» пересмотру. Блестящие имена русских историков в большинстве были просто забыты… И вот в умах наших современников утратилась целостная картина древнего мира, пусть даже если речь идет только о России. Влияние охоты на создание боеспособной армии – процесс единый для всех известных на тот период стран. Несколько иным путем шли страны древнего мира (боеспособность армии в Древней Греции, например, подкреплялась физическими упражнениями, Олимпийскими играми), но в средние века и Восток, и Запад практически рассматривали охоту, как боевую подготовку. Да что далеко ходить! Всем известно слово «егерь». Многие помнят, что это слово обозначает не только профессионального помощника в охоте, но и воина определенного рода элитных войск, отличавшихся особым мужеством и военным умением. Сегодня егерских подразделений нет, и многие подзабыли, что само  слово  «егерь» происходит  от немецкого  Jager, что переводится на русский язык как «охотник».

Множество поворотных для истории страны, народа, насе-лённого пункта случаев на охоте зафиксировано в летописях и других письменных памятниках, их донесли до нас былины и древние сказания. Страстным охотником был Игорь Рюрикович. Именно во время охоты возле Пскова он встретил прекрасную девушку, которая стала вскоре его женой, одной из немногих женщин древней Руси, оставивших заметный след в истории. Имя красавицы княгини Ольги, настоящей воительницы, жестоко отомстившей древлянам за смерть мужа, помнят сегодня многие. Ольга разделяла увлечение мужа при его жизни, участвуя во всех его «ловах» и постепенно стала сама настоящим воином. В этом же духе она воспитывала и сына своего – Святослава. Вот как описывается в летописи характер и образ жизни подростка-князя: «Князю Святославу възрастшю и возмужавшю, нача воя совокупляти многы и храбры, бе бо сам хоробр и легок. Легко ходя акы пардус, войны многи творяше. Ходя воз по себе не возяше, ни котла; ни мяс варя, но потонку изрезав конину ли, зверину ли, или говядину, на углех испек ядяше; ни шатра имяще, но подклад послав и седло в головах; такоже и прочие вои его вси деяху». Так и представляется за этими строками возмужавший молодой человек с легкой, «барсовой» походкой, привыкший к походной жизни и обходящийся без роскошеств: переходам без обоза, ночлегом без шатра, костром без котла, куском мяса, изжаренного на углях, и сном  на лошадином потнике, постеленном прямо на земле, с седлом, подложенным под голову… И самое главное: все его воины, подражая князю, вели такой же образ жизни!







                ЧУДО НА ОХОТЕ


История Костромы в какой-то степени тоже связана с княжескими увлечениями. Не прошло и столетия с момента основания Юрием Долгоруким из династии Рюриковичей  возле старого села  на берегу реки Костромы небольшой крепости, которая должна была охранять  северные границы  государства, как  под защиту этой крепостцы или, как тогда говорили, «города» стали стягиваться сначала окрестные, а потом и пришлые люди. Разворачивалась торговля, активно работали ремесленники. Кострома быстро становилась заметным населенным пунктом в государстве. И уже в 1246 году было образовано удельное Костромское княжество. О том, что оно в тот момент ещё не набрало силу и не играло серьезной роли в государстве, говорит то, что правителем здесь был «посажен» самый младший сын великого князя Ярослава Всеволодовича – Василий. Известно, что самые сильные удельные княжества доставались старшим сыновьям, а вот Кострома досталась «мизинному»  (младшему, маленькому, вспомните слово «мизинец»!) сыну Ярослава, которому в том году исполнилось всего пять лет. Естественно, что он не мог быть владетелем по-настоящему до совершеннолетия, и Кострома ещё десять лет была под властью номинальной.

Но приехал на Кострому Василий Ярославич уже сложившимся человеком. Тем, кто удивится этим словам, напомним, что в те времена средняя продолжительность жизни была совсем невысокой, и к 15 годам мужчины считались взрослыми и полностью отвечали за все свои поступки. Прожил князь всего 36 лет и путь его жизненный не был отмечен какими-то важными событиями. Дела по управлению княжеством, шумные пиры да охоты – вот и все его занятия за 20 лет жизни в Костроме. Впрочем, нужно отметить, что охотником он был страстным, а окружающая Кострому природа давала огромные возможности для удовлетворения его охотничьих амбиций. В те времена густые леса были даже там, где сегодня располагается практически центр города. Леса, протянувшиеся вдоль Волги ниже крепости и основного городского поселения, были так густы и непроходимы, что  по сей день сохранилось их древнее название: дебри. Таких дебрей было много – верхние, нижние…

        Это – что касается  мест, расположенных прямо рядом с древней территорией города. А уж если дело касалось северных территорий да в нескольких верстах от поселения, то там уже были дикие места, настоящий охотничий рай вдоль реки Костромы, излюбленное место охоты князя.

О том, что произошло во время одной из обычных  охотничьих вылазок князя, существовало много устных преданий (странно, но почему-то никто не удосужился описать удивительный, чудесный случай, о котором сейчас пойдет речь, в летописи; в то время уже записывались все мало-мальски важные события). Только спустя четыреста (!) лет эти сказания были литературно обработаны и записаны  служителем костромского Успенского собора Феодором в так называемом «Сказании о явлении и чудесах Феодоровской иконы Божией Матери». Вот как пересказываются там события, произошедшие четыре сотни лет тому назад:

«Однажды благочестивый князь Василий Ярославич в августе, 16 числа (год почему-то не указан, его приблизительно установили уже в гораздо более поздние времена), помолившись в храме Богу, отправился на охоту в северные лесистые окраины города, сопровождаемый свитой и псами. Отъехав от города не дальше, как на одно поприще (около версты) и углубившись в чащу лесную, он услышал усиленный лай своих собак. Предполагая, что собаки завидели зверя, князь пустился на своём коне дальше в непроходимый сосновый лес, в надежде напасть на хорошего зверя. Вдруг он увидел образ Божией Матери, стоящий на сосновом дереве и сияющий небесной славой. Всмотревшись в образ и предполагая чудесное явление его, князь испытывал и страх и радость – от радости у него покатились по лицу даже слезы. Собравшись с духом, он слез с коня, приблизился к образу и решился было взять его. Но образ чудесно поднялся по дереву на недосягаемую для князя высоту. Крайне опечаленный недоступностью образа, он несколько отступил от места явления, преклонил колена и начал с сокрушением сердечным и со слезами умолять Матерь Божию, чтобы сподобила Она принять образ в свои руки и унести в Кострому. Помолившись, снова приблизился к дереву с иконой с целью взять последнюю, но икона и на этот раз приподнялась на дереве»…

Приведенная выше цитата взята из пересказа литературного памятника, переложения его на более-менее современный русский язык с церковно-славянского, сделанного протоиереем Иоанном Сырцовым в 1908 году. Далее следует рассказ о том, как костромское духовенство во главе крестного хода, в присутствии множества горожан, прослышавших о чудесном явлении иконы, все-таки доставило икону в город, в соборный храм во имя великомученика Феодора Стратилата; о том, что дважды икона была испытана огнем: сгорали в пожаре  деревянные храмы, а икона оставалась невредимой; говорится и о том, как икона  помогла защитникам города отогнать врагов во время битвы на Святом озере… Всё это интересно само по себе, всё это вызывает множество вопросов, на которые хочется иметь ответ, всё это обязаны знать  считающие себя культурными люди.

Во всей этой истории  абсолютно достоверно реальное существование   памятника религии и древнерусской живописи, достоверно описана княжеская охота, одна их многих тогда на Руси, достоверен монастырь, первый монастырь в Костроме, который был построен на месте явления иконы. В сравнительно недавние времена еще сохранялись под покровом церкви остатки той самой сосны… Но реальные события переплелись, вероятно, с какими-то домыслами устных пересказчиков, какие-то коррективы не могли быть не внесены в содержание первым письменным излагателем этой  страницы костромской истории, которая в этом случае тесно переплелась с княжеским увлечением…



                СЕЗОН ОХОТЫ НА… ЦАРЯ  И  РОССИЮ


Очень тесно связанной с Костромой оказалась русская история конца 16-го и начала 17 веков. Это был период, когда много раз будущее России  буквально удерживалось на острие ножа. Любое событие, любой факт, любой человек могли в те смутные времена повлиять на ход истории в ту или иную сторону. Ещё середина 16 века была для России достаточно успешной. Если в первой половине на северных окраинах России казанские татары чувствовали себя  весьма уверенно и практически ощущали эти земли своими, совершая набег за набегом, разоряя населенные пункты и грабя население, то во времена Ивана Грозного они получили серьёзную отповедь. Почему-то эту сторону дела историки двадцатого века всячески старались затушевать, смягчить, видимо, не желая обидеть национальные чувства татар – жителей РСФСР. Но момент этот имеет принципиальное значение. Если не принимать его во внимание, как это делалось прежде, то получается, что Россия – агрессор, предпринявший немотивированное нападение на соседа. Если же  помнить, что только на костромскую землю за тот период было не менее десяти крупных набегов, то война Ивана Грозного, в результате которой Казань была присоединена к России, представляется  справедливым возмездием. Ведь до этой войны казанцы опустошали Парфеньев, Галич, Плёс, все земли по течению Унжи, костромичи пытались обороняться, построив новые укреплённые пункты – Буй и Кадый… И когда царь сделал первую попытку похода на Казань, то, конечно же, в ней приняли участие и  костромские войска. Как известно, тогда поход пришлось прервать из-за неожиданной распутицы, и казанцы не замедлили с ответом: вторглись в галицкие владения. На помощь галичанам выступил полк костромского воеводы Яковлева и разбил пришельцев.

Активно участвовали костромичи и во второй, и в третьей попытке, когда были взорваны мощные стены, и Казань была взята штурмом. Вскоре после взятия Казани пала и Астрахань, которая тоже не была мирным и спокойным соседом.

Примерно такая же картина наблюдалась во время Ливонской войны. Костромичи вместе с кинешемцами, юрьевцами и теми же воинственными галичанами составили во время этой войны надежный заслон от нападения с востока и юго-востока благодаря своему искусству в речном  (и озёрном) судоходстве и умению воевать на воде. Под их защитой Волга стала надёжным рубежом, и можно было спокойнее вести боевые действия на западе, в которых,  кстати, костромичи тоже приняли участие.

Всё это  мы вспоминаем лишь затем, чтобы показать, что колоссальные исторические события постепенно стали захватывать костромскую землю. Об этом говорит и такой факт, что после того, как в 1560 году был при взятии города Феллина захвачен в плен магистр Ливонского ордена Фюрстенберг, то Иван Грозный сослал его в небольшой городок Любим, входивший тогда в костромские территории. Немного позже, во время  похода на Русь Стефана Батория три польских отряда были направлены в направлении Галича и Костромы, однако, поскольку они прослышали о военной стойкости защитников этих мест, не пошли  на открытые столкновения. Но уже с тех пор чужеземные отряды с Запада постепенно стали осваиваться в этих краях, практически, своими ногами, узнавали их географию. Это обстоятельство обязательно нужно помнить при рассказе о
 последующих событиях.

В общем-то история того периода довольно хорошо известна. Тогда на протяжении примерно двух десятков лет сначала накапливались внутренние напряжения, потом, почуяв неблагополучие, как гиены падаль, оживились лучшие западные «друзья», которые никак не могли жить спокойно, видя у себя под боком лакомый кусок –  богатейшие и бескрайние земли, которыми, как считали они тогда, так считают они и сейчас, недостойны владеть живущие на них варвары. И если не очень-то получалось овладеть этими землями силой, то можно сделать это исподволь, посадив на престол российский или человека послушного и управляемого или представителя западных королевских фамилий. Начиналась великая, многолетняя охота на Россию, травля её  со всех сторон…

И вот надо же было такому случиться, что как раз во время великой  боярско-княжеской свары, где каждый думал отнюдь не о России, а о себе, на политическом горизонте  взошел один из величайших авантюристов всех времен и народов – так называемый  первый Лжедмитрий. К великому сожалению, породила его прекрасная галичская земля, так много сделавшая для России. Отец его был стрелецким сотником, но умер рано, а вот сын – Григорий Отрепьев – «прославился» среди горожан с отроческого возраста своими загулами, плутовством, побегами из родительского дома. Неизвестно, что ударило ему в голову, но вскоре он стал монахом в московском Чудовом монастыре. Зная даже отголоски о его прежней жизни, никак  не поверишь, что привело его туда искреннее раскаяние в бездумных поступках.

Более того – вскоре у него созрел замысел потрясающей мистификации. Он неплохо знал происходившие при дворе события, в частности, и историю таинственной гибели царевича Дмитрия. Смерть ребёнка, упавшего на нож и погибшего, породил множество легенд, никем так и не доказанных,   о том, что Дмитрий был убит людьми, подосланными Борисом Годуновым. Григорий Отрепьев  совершает побег, достигает Польши, где объявляет себя спасшимся чудесным образом царевичем.

Трудно предположить, что высшая знать Польши, издавна славившаяся своим умением шпионить, анализировать и обращать в свою пользу полученные данные, поверила в эту легенду. Но не воспользоваться появлением «царевича» было  просто невозможно – слишком удобен был повод для вторжения в Россию. Далее, как известно, был захват Москвы, потом восстание в Москве в 1606 году, разгром захватчиков.

Первый Лжедмитрий был убит и впоследствии был предан анафеме как предатель, изменник. Вроде бы, так и должно было быть, но при этом почему-то  вспоминается точно так же преданный анафеме Лев Толстой, который наступил церкви на любимую мозоль; и тот факт, что обеляемая сегодня и воспеваемая церковью белая гвардия сделала, по сути, то же самое, что и Григорий Отрепьев: привела на русскую землю чужеземцев и на их штыках пыталась вернуть прежние удобные для себя времена. Чем они лучше тушинцев – знати, поддержавшей уже второго Лжедмитрия, и пытавшейся с помощью поляков вернуться к власти? Всё это происходило ведь не только в Москве. То же самое было в Костроме, та же история повторилась в Ярославле и многих других городах.

И опять воинственные галичане первыми начали вооруженную борьбу, призвав на помощь Вологду, Великий Устюг, Чухлому, Солигалич. Ополчение двинулось на помощь Костроме, захваченной предателями-тушинцами. Три дня напролет на улицах Костромы шли ожесточённые бои, предатели укрылись в Ипатьевском  монастыре. Вот как  это описано в старинном документе:

«В земском войске, подступившем к Ипатьевскому монастырю, были многие люди и дети боярские, костромичи и галичане, нижегородские стрельцы, а с Вологды сибирские стрельцы, и казаки, унженцы, кологривцы, парфеньевцы, судайцы и многие мужики».

Мощные стены были взорваны погибшими при этом героями Мезенцевым и Костыгиным, и костромская земля освободилась от иноземных наймитов. Всё это произошло 24 сентября 1609 года – задолго до конца смутных времен, потому что интервенция в России продолжалась. Даже в Костроме предатель-воевода удержался у власти, в Москве  бояре-изменники впустили в Кремль польское войско…

После того, как Минин и Пожарский собрав  ополчение по русским городам, двинулись вдоль Волги на Москву, Кострома  встретила их с распростертыми объятиями. Воевода-предатель был низвержен, были собраны костромские отряды ополчения и двинулись на Москву…

Но великие события, вплотную затронувшие Кострому, ещё только начинались после взятия Москвы и изгнания захватчиков. Для  того, чтобы понять ситуацию в это время, нужно вернуться на пару лет назад, когда в воспаленных умах жаждавших власти любой ценой бояр возникла сумасбродная идея – посадить на русский престол сына польского короля Сигизмунда Третьего Владислава. Дело в том, что прежняя династия в результате стечения многих обстоятельств кончилась со смертью бездетного царя Федора Ивановича. Реальными претендентами на престол стали Борис Годунов и  Фёдор Романов, двоюродный брат скончавшегося царя. Выиграл эту гонку Годунов. Чем закончилось его правление,  всем известно. А Фёдор Романов так же, как и его жена Ксения Романова издревле был связан с костромской землей. Все три брата Романовы имели   здесь поместья в Костромском, Галичском  уездах и Нерехтской волости. Особенно крупным землевладельцем был один из братьев – Иван Никитич, которому принадлежали тогда около 150 сел и деревень по берегу Унжи. Ксения Романова принадлежала к роду Шестовых, которые тоже давно и прочно обосновались на костромской земле. Им принадлежала вотчина с центральным селом Домниным. Предположительно, были и другие землевладения. Ксения Ивановна, единственная дочь у родителей, унаследовала эти земли. Так что семейство Романовых  было в числе самых богатых здесь людей, что, кстати, подтверждается тем, что в костромском кремле у  Шестовых был так называемый осадный дом для защиты в случае нападения врагов, а такие дома могли иметь только очень богатые и знатные люди.

Итак, соревнование за престол выиграл Годунов, который не замедлил тут же убрать своих конкурентов так, чтобы и кровь не пролить (всё-таки, родственники бывшего царя!), но и  чтобы они потеряли возможность претендовать на престол. Для этого на Руси существовал давно испытанный способ: насильственное пострижение в монахи. Такая принципиальная в других случаях церковь послушно закрыла глаза на вопиющее беззаконие, став соучастницей преступления. Фёдор Никитич Романов был сослан в далёкий северный монастырь, где стал монахом Филаретом. Ксению Ивановну тоже постригли  в другом северном монастыре в монахини и стала она инокиней Марфой. Детей – дочь Татьяну и пятилетнего Михаила выслали в третью сторону, в город, который называется сейчас Белозерск… Милосердный государь Борис Годунов мог быть спокоен – род Романовых больше не возникнет на его пути.

Но  поистине, пути господни неисповедимы. После всех этих событий прошло всего четыре года, и Годунов исчез с политической арены и из жизни… Не очень идя против истины, можно даже сказать, что спас род Романовых… Гришка Отрепьев,  галичский бузотер, с триумфом вступивший в   Москву. Все Романовы вскоре собрались в столице, а через некоторое время Филарет был возведен в сан митрополита в Ростовской митрополии.

Но великая охота на Россию продолжалась. И снова волны истории низвергают Романовых в пучину неудач, коварства, предательства. Историю о том, как был схвачен Филарет  во время следующего польского нашествия и привезен в ставку второго Лжедмитрия, как тот, поразмыслив, решил привлечь его на свою сторону и сделал его патриархом при другом живом патриархе, мы опустим. Пропустим свержение Василия Шуйского, временно избранного царем, приход к власти группы бояр, ориентированной на Запад и прозванной «семибоярщиной». Для нас сейчас важно то, что в делегацию от «семибоярщины» к королю Сигизмунду Третьему был включен и Филарет, который, как умелый политик, придерживал в тайне свою точку зрения на приглашение Владислава на русский престол, на  желание и самого Сигизмунда сесть на этот престол. Когда же пришел решительный момент переговоров, то Филарет резко высказался против таких «идей», за что немедленно был арестован и долгие годы провел в плену.

Остальные Романовы были в Москве, которую два года спустя осадило ополчение Минина и Пожарского, и после освобождения почти сразу же инокиня Марфа с сыном Михаилом отправились  в Кострому, где пробыли несколько дней в осадном доме в костромском кремле, побывали в нескольких храмах и отправились сначала в Домнино, родовую вотчину, а потом – далее, на Унжу, в Макариев монастырь. Несколько странное на первый взгляд желание помолиться об освобождении Филарета –  мужа и отца – именно над гробом преподобного Макария Унженского долго вызывало недоумение историков, ведь подобные молебны можно было отслужить во многих монастырях, не менее знаменитых и расположенных гораздо ближе к Москве. Но  костромской краевед Н.А. Зонтиков в своей капитальной работе, посвященной всем этим событиям, совершенно недвусмысленно напомнил, что именно Макарий Унженский считался покровителем всех людей, лишенных свободы. Тем более, что, скорей всего, инокиня Марфа хорошо знала о Макарии да и сами те места, так как, напомним, брат её мужа имел там много земель, а от Домнина до Макарьева даже по тогдашним долгим вёрстам не такой уж и продолжительный путь.

А события между тем заворачивались всё круче и круче. В Москве были озабочены судьбой престола. Реальный на него претендент самим своим саном был лишен такого права, кроме того, он удерживался в плену поляками, которые, опасаясь какой-нибудь юридической уловки, дающей возможность Романову взойти на престол, удерживали Филарета. В то же время по всей России бродили польско-литовские вооруженные отряды, которые помимо обычных грабежа и мародёрства могли выполнять и более специфические задачи. И вот, возможно, одному из таких отрядов такая задача была поставлена. Но об этом немного позже.

Необходимо было срочно останавливаться на ком-то, кто занял бы престол по закону, прекратив тем самым поползновения прочих – собственных или зарубежных – претендентов, ведь, как гласит русское присловье: «свято место пусто не бывает». В Москве срочно предприняли меры к созыву земского собора, который и состоялся 21 февраля 1613 года. Именно он решил, что самый реальный на тот момент претендент на престол – Михаил Федорович Романов, несмотря на его ещё слишком молодой возраст – 17 лет. А уже через три недели, 14 марта великое посольство в Ипатьевском монастыре, в Костроме, просило Михаила Романова занять российский трон, на что не сразу, но под влиянием инокини Марфы был дан положительный ответ.

Таким образом, в России стала править династия  Романовых. И вот в это переходное время и произошла история, которая по сей день остаётся ясной не до конца, в которой много белых пятен и разных толкований. Это история подвига Ивана Сусанина. Не будем пересказывать версии исторических событий, говорить о многих привходящих обстоятельствах, всё это есть в специальной литературе, хотя бы в той же прекрасной книге Н.А.Зонтикова «Иван Сусанин: легенды и действительность». Непреложный факт состоит в том, что русский человек Иван Сусанин (простой ли мужик, или староста села, или смотритель имения Шестовых – в данном случае не имеет значения) погиб от рук литовцев и поляков, которые оказались почему-то в центре России, костромской земли, возле деревни Домнино. Он отказался быть проводником и вести вражеский отряд к какой-то  цели.

А вот теперь, чтобы разобраться, какая же всё-таки была у врагов цель, придется сказать о некоторых обстоятельствах. Дело в том, что подвиг Ивана Сусанина стал известен только через шесть лет, да и то – очень немногим. Если бы зять Сусанина не написал   прошение царю о воздании должного родным Сусанина за спасение Михаила Федоровича, то, возможно, мы никогда и не узнали бы об этом случае. Из этого письма следовало, что литовско-польский отряд целенаправленно искал именно Михаила Федоровича (вот оно: охота продолжается!), чтобы захватить его, но Сусанин отказался сообщить, где находится его молодой хозяин, и был замучен пришельцами. Происходило всё это, скорее всего,  тогда, когда инокиня Марфа с сыном уже побыли в Домнино и в Макарьевском монастыре. Но точной даты нет, поэтому трудно определить, где же  в тот момент находились мать и сын – в Макарьеве, в Домнино или уже в Костроме. Некоторые историки склоняются к последнему, к тому, что Михаилу ничто серьёзно не угрожало за стенами кремля в Костроме. А это, вроде бы, лишает подвиг Сусанина всякого смысла: скажи он, что боярин в Костроме, враги отстали бы от него. Но даже если Михаил Романов был за пределами Костромы, одно ясно: Сусанин спасал не царя, поскольку Михаил тогда ещё не был избран. Он или оберегал от захвата   своего хозяина (а тогда  те же вооруженные отряды кроме грабительства брали богатых людей в заложники, чтобы получить за них выкуп), или просто отказался помогать врагам, что, впрочем, нисколько не умаляет его поступка.

За четыре столетия, прошедшие с тех событий, много раз менялись представления о них. Вначале, как уже говорилось, только небольшой круг людей знал о подвиге, да и то, по всей вероятности, наследники Сусанина, которые дважды с большим перерывом обращались к верховной российской власти, преследовали всё-таки в большей степени свои интересы, старались достичь определенных льгот, чем стремились пропагандировать и увековечить подвиг Ивана Сусанина. Но уже в 19 веке династия поняла, что в   гибели верного слуги заложен огромный политический потенциал. С этого времени несколько изменяется изложение событий, и уже  верный холоп спасает именно царя, а не кандидата на престол от пленения, а может быть и от смерти. Разница существенная. В таком виде события начинают становиться символом единства русского народа и богоизбранной династии. Такой взгляд, такая версия нашла отражение и в знаменитой думе Кондратия Рылеева, и в первой опере  «Иван Сусанин» итальянского композитора Катарино Кавоса, представлявшей собой вольную фантазию на тему действительных исторических событий, более близкую к водевилю, где, конечно же, был счастливый конец, никто не погибал, и все весело пели и плясали. Чуть позже эта линия, это толкование событий крепли, они вылились в оперу М.И.Глинки «Жизнь за царя» (авторское название было «Смерть за царя», но ставить рядом слова «царь» и «смерть» считалось предосудительным…). То же самое произошло и с памятником, установленным в центре Костромы 14 марта 1851 года. Известный русский скульптор Василий Иванович Демут-Малиновский в своей работе поднял на верх высокой колонны портрет Михаила Федоровича, а Ивана Сусанина, человека несоизмеримо более низко стоящего на общественной лестнице, разместил у подножия этой же колонны. Конечно же, абсолютно неверно называть этот памятник памятником Ивану Сусанину. Это – монумент в честь дома Романовых, а Сусанин здесь тоже исполняет служебную роль – быть символом единения и поддержки царя народом…

После 1917 года взгляд на Ивана Сусанина  ещё раз изменился. Сначала его вообще не упоминали, как пособника царизма, потом стали очищать его от любой причастности к  судьбе будущей династии Романовых. В конечном итоге советское время взрастило героя земли русской, который совершил свой подвиг в очень невнятных обстоятельствах. Образцом этой версии служит учебное пособие по истории «Костромской край»,  написанное Константином Александровичем Булдаковым и изданное в 1992 году, так что, возможно,  это издание стало последним примером такого взгляда на предмет нашего разговора. Вот отрывок из этой работы.

«По территории обширного Замосковного края вплоть до Волги бродили отдельные польские отряды. Они стремились пробиться на запад и соединиться с армией короля. Не зная местности, боясь заблудиться и выйти к населенным пунктам, занятым отрядами ополчения, поляки заставляли крестьян исполнять обязанности проводников. Зимой 1612-1613 года один из таких отрядов добрался почти до самой Костромы, но недалеко от неё сбился с пути. Поляки задержали крестьянина села Домнино Костромского уезда Ивана Осиповича Сусанина и потребовали вывести их на верную дорогу к его родному селу. Спасая родные места от разорения, а своих земляков и родных от неминуемой жестокой расправы, Сусанин решил ценой собственной жизни погубить отряд. Он завел поляков в непроходимые лесные дебри. Когда обман открылся, враги убили Сусанина. Так героически погиб русский патриот, но вместе с ним погиб весь польский отряд. Герой отдал жизнь, спасая свою отчизну, свой родной край. Его подвиг был ярким проявлением патриотизма русского народа в борьбе с иноземными завоевателями»…

Кроме многочисленных неточностей, в этом отрывке  есть ещё одно явление: здесь полностью отсутствует будущий царь, а преданный ему слуга становится как бы идейным борцом с врагами…

Сегодня, по мере накопления знаний и в условиях некоторой свободы в идеологических оценках прошлого, мы приходим к наиболее уравновешенной точке зрения и на династию Романовых и на роль в русской истории её отдельных представителей, и на подвиг Сусанина тоже. В судьбе его переплелись и личная преданность к хозяйке и молодому хозяину, и личная ненависть к тем, кто топтал родную землю.

Впрочем, окончательно ставить точку в этой истории великой охоты на Россию и её будущего царя  рано. Добываются новые и новые сведения о том периоде. И честь открытия некоторых  из них принадлежит Сергею Ивановичу Алексееву, учёному-археологу. Впрочем, сам он настаивает на   точке зрения несколько иной.

Алексеев считает (и этот взгляд представляется чересчур подчёркнуто-объективным), что тайну истории разгадают в конечном итоге только учёные, представляющие самые разные отрасли наук. Археологи провели раскопки в селе Исупово, в котором, по одной из версий, был казнён Иван Сусанин (а не в лесу или на болоте) вскрыли много захоронений, которые позже были подвергнуты изучению другими учёными – антропологами, лучшими представителями судебной медицины. И только после комплексной  огромной работы, после многочисленных экспертиз, в том числе и генетических (напомним, что прямые потомки Ивана Сусанина и сегодня живут среди нас), был выделен один объект – череп из одного перезахоронения,  который отвечал по многим параметрам предыдущим историческим сведениям. Удалось даже реконструировать внешность человека, который предположительно являлся Иваном Сусаниным.

По мнению Сергея Ивановича Алексеева страницы поисков ещё не написаны полностью именно потому, что история гибели Ивана Сусанина от рук захватчиков – ключевая для понимания истоков русского характера. Ведь практически уже все пришли к мнению, что он своим отказом вести вражеский отряд спасал не царя, который таковым ещё не был. Он не желал быть предателем, он не хотел быть на стороне врагов своего Отечества и… своих хозяев тоже, ведь он был слугой Ксении Шестовой, инокини Марфы, а соответственно – и её сына, Михаила Фёдоровича. И вот именно это и есть главный урок, который мы извлекаем или пытаемся извлечь из этого исторического эпизода. Именно поэтому дотошные учёные восстанавливают события давних лет, чтобы знать правду. А правда – это большая ответственность. И чем шире круг её искателей, тем скорее она будет найдена.

Мы специально остановились довольно подробно на этом периоде истории, потому что именно с этого времени происходят существенные изменения и в главном предмете нашего разговора. Первые Романовы сделали решительные шаги по реорганизации охоты на Руси, Но об этом – на следующих страницах.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)