Глава 5.
Октябрь 1942 года.
- Здорово, боец! – слишком уж активно пробасил доктор.
- Иваныч, ты чего разорался, - удивилась пожилая санитарка, - не слышит он, без памяти почти всё время, ты что, забыл?
Доктор схватил старушку за локоть и вытащил её в коридор:
- Петровна, сколько раз я тебя просил: при больных не смей ставить мою репутацию под сомнение, поняла?
- Каких ты там больных-то увидел, старый? Того доходягу? Так он не сегодня, так завтра, помрет, - возмутилась санитарка.
- Нет, я отказываюсь с тобой разговаривать в таком тоне, - доктор было развернулся, чтобы уйти, - он - живой, слышишь? Живой! Пока дышит, пока ест, пока его температура душит, в конце концов, он - живой, понятно? И я уверен, что он прекрасно всё слышит, что происходит вокруг. И чем мы увереннее будем с ним говорить, как с выздоровевшим, тем быстрее это случится! Психология! – закончил он, подняв указательный палец наверх.
Петровна проследила за этим движением:
- Пси…чего? – переспросила было она, но Иваныча уже и след прослыл, - тьфу… Наберутся умных слов и попрекают тут ходют. А я, между прочим, еще в Гражданскую солдат выхаживала, без всякой ваше пси…тьфу ты… - закончила, уже входя к Володе в палату, - ну что, милай, давай посмотрим, как ты у нас тут выздоравливаешь. А то слыхал, что Иваныч говорит? Должен, мол, встать на ноги, и всё тут. Так что, ты тоже давай помогай ему, больно он за тебя волнуется.
Вовка слышал этот голос, словно во сне, понимал, что кто-то к нему обращается, но сил ответить или, просто, пошевелиться не было. «Когда же это закончится? – думал он, - только сплю и сплю… Отсыпаюсь, что ли, за все месяцы в лесу? Да и ладно, еще успею…»
- Скоро встану, - прохрипел он этому женскому голосу, - ещё немного… посплю…
- Ой, не то ты меня слышишь? – удивилась Петровна, - вот не зря Иваныч - врач, а я - санитарка, вот говорил, что на поправку пойдешь, вот и пошел! Ну, холера! Сынок, тебе, может, чего хочется, а?
- Мяса, - Вовка попробовал улыбнуться.
- Сейчас я на кухню сбегаю, посмотрю, что там у них, ты лежи.
Петровна пулей выскочила из палаты и понеслась на кухню.
- Тук-тук, можно? – услышал Вовка незнакомый звонкий голосок.
«Кто бы это?» - удивился он.
- Привет, тебя как зовут? – обратился голос к нему.
- Вовка… Владимир… - почти шёпотом ответил тот.
- Здорово! А меня Римма! Владимир – это владеет миром, где-то я слышала. Значит, быть тебе генералом, не меньше! – продолжал звонкий голосок Риммы.
- Не меньше, - улыбнулся Вовка, еле-еле растягивая губы, - а Римма?
- Не знаю, где-то тоже читала, что, вроде бы от названия города Рим, знаешь такой? Это в Италии, - уточнила он, - ну, вроде, как римлянка, жительница Рима.
Вовка почувствовал её руки у себя на лбу и зарделся:
- Какой ты горячий! Давай оботру. Сейчас водички принесу холодной.
Хлопнула дверь. «Похоже, ушла, - решил Володя, - а может, она мне приснилась?»
- Гляди, сынок, наша Клавдия нынче котлет накрутила, тебе повезло: жевать не нужно, да и нельзя тебе сразу желудок-то нагружать, - Володя понял, что это вернулась старушка-санитарка, - сейчас я помельче помну с картошечкой и покормлю тебя.
- Спасибо, - попытался улыбнуться Вовка и почувствовал бурчание в животе.
- Голодный, слышу, - стучала старушка ложкой в железной чашке, - сейчас, сейчас, погоди. Может, чайку тебе? Хотя, не надо, обожжешься. Ну давай, открывай роток, - Володя почувствовал сумасшедший запах у своего носа. Как же он проголодался!
Открыл рот и ощутил долгожданный вкус во рту:
- Блаженство! – прохрипел он.
- Ты давай, не отвлекайся, открывай пошире, кожа да кости, тебе отъедаться надо, доходяга, - приговаривала старушка.
Дверь хлопнула:
- Ой, здрасьте, Зинаида Петровна! – Вовка вздрогнул и поймал себя на мысли, что ждал её возвращения, - я вот, за водой ходила, хотела парня обтереть, весь пылает.
- Здравствуй, Риммочка, конечно, ему так легче будет, да и нам лишние руки не помешают, - ответила санитарка, - ну что, поел? На сегодня – хватит, сразу много нельзя. Попозже тогда зайду, ещё чего вкусненького принесу. Пойду я, посидишь с ним, милая?
- Конечно, посижу. Говорят, с ранеными нужно разговаривать, даже, когда они без сознания, это заставляет их держаться за жизнь. А Володя мне даже отвечает, да, Володь?
Вовка почувствовал на лбу холодную тряпку и, вроде, даже сразу стало полегче. Ему приятны были заботы этой девчонки. «Интересно, она симпатичная? – почему-то пришла мысль, - а, может, она уже взрослая, просто, голос моложавый? Надо бы посмотреть…» Но глаза не хотели открываться, яркий свет мешал. Но он еще раз попытался.
- Свет мешает… - прохрипел он.
- Ярко, да? Это после долгого сна так кажется. Ты уже третьи сутки, а может, и четвертые, то приходишь в себя, то опять засыпаешь. Поэтому глаза от света отвыкли. Я сейчас попробую окна одеялом прикрыть, так проще будет.
Вовка слышал, как она взяла стул и поставила его у окна, потом стул заскрипел, видимо, девушка встала на него.
- Ну всё, лучше закрыть не получается, пробуй, открывай глаза! – приказала Римма.
Вовка с радостью подчинился. «Действительно, так лучше, - подумал он, - почти не режет глаз».
- Молодец! Давай, давай! Отлично! Боже, какие синие! – охнула девушка.
- Кто?
- Да глазищи твои синие-синие!
Вовка немного поморгал, привыкая к свету, повернулся к девушке и смутился, увидев ее горящие восхищенные глаза:
- Обречена… - прошептал он.
- Обречена, - повторила она, не сводя с парня глаз.
- Ну, привет, красотка, наконец, увидел тебя, - Володя улыбнулся.
- Привет, - ответила Римма и покраснела.
- Эй, ты чего? – удивился парень, - мне пока тяжело говорить, расскажи ты о себе.
- Обо мне?
- Ну да… прости, я не очень хороший собеседник пока, вот выздоровлю…
- Зато ты прекрасно умеешь слушать, - успокоила его Римма.
- Римма… - как бы пробуя на вкус каждую букву, прошептал Вовка, - Римма…
- Я тут, - она взяла руку парня в свою и начала рассказ, - родилась я в Мологе.
- Где-где?
- В Мологе, город такой на берегу речки Молога, которая впадает в Волгу. В четырнадцатом веке было даже Моложское княжество, когда сыновья ярославского князя разделили его владения, один наследовал Ярославль, а второй получил удел на реке Молога. Ещё мне бабушка рассказывала, что в семнадцатом веке моложцы ловили красную рыбу, доставляя к царскому двору ежегодно по три осетра, по десять белых рыбиц и по сто стерлядей. А в конце девятнадцатого века у нас работало целых одиннадцать заводов: кирпичный, винокуренный, костомольный, еще какие-то, я не помню, представляешь? А ты думал, только крупные города, как Москва или Ленинград, имеют историю?
Вовка приоткрыл глаза, глянул на восторженное лицо девушки и улыбнулся:
- Ну что ты, я уверен, что ваша Молога ещё простоит века… - шутливо прошептал он.
- Да нет, уже не простоит… В тридцать пятом году начали строить Рыбинское водохранилище и наш городок вместе с несколькими такими же затопили, жителей вывезли, кого куда, в основном в Рыбинск, Москву и Ленинград. Мы с родителями в сороковом году и переехали в Ленинград…
Вовка услышал в ее голосе слёзы, резко открыл глаза и вопросительно посмотрел на Римму:
- Что случилось?
Девушка вытерла слезы, всхлипнула напоследок:
- Всё-всё, давно не плакала, не вспоминала их. Не обращай внимания, больше не буду. Врач говорит, тебе нужны только положительные эмоции. Папа с мамой погибли там от голода ещё в начале этого года, я тогда уже обучение в радиошколе проходила, там паёк был, если бы осталась с родителями, тоже, наверное, там бы осталась.
Володя с силой сжал руку девушки, погладил её одним большим пальцем:
- Бедная моя девочка… столько всего уже выдалось пережить…
Римма поднесла руку парня к щеке, прижалась к ней:
- Спасибо тебе… Извини, я уже думала, разучилась плакать, а оказывается… Знаешь, папа в детстве меня заставлял учить стихи наизусть. Хочешь я тебе почитаю? Я много помню…
- С удовольствием послушаю… ты прости, если вырублюсь… устал очень…
- Как сладостно!.. но, боги, как опасно
Тебе внимать, твой видеть милый взор!..
Забуду ли улыбку, взор прекрасный
И огненный, волшебный разговор!
Волшебница, зачем тебя я видел —
Узнав тебя, блаженство я познал —
И счастие мое возненавидел…
***
Август 1941 года.
- Мужики, подъём! – рано утром воплем разбудил спящих радистов, Витька.
- Это что за чудо природы? – зевая, протянул Борис.
- Это ты кого «чудом» назвал, - вскипел мальчишка.
- Так ты и есть – чудо, чего орешь-то? Взрослым спать не даёшь? – продолжал подшучивать Борька.
- Мне семнадцать, а тебе-то не намного больше, «взрослый»? – огрызнулся Витек.
- Семнадцать? А выглядишь на… тринадцать. Вов, чё, правда, ему семнадцать?
- Правда, а тебе, как я помню, недавно исполнилось восемнадцать, так что не выпендривайся, - остудил Бориса Володька.
- Да, восемнадцать, но я здоровый какой и бреюсь… а этот… совсем ребёнок… - растерялся Вовпшевич.
- Этот ребенок, как ты говоришь, полноправный боец партизанской бригады, ходит на задания и пока ни одного ранения не получил! А ты много немцев видел в свои восемнадцать? – добил товарища Володя.
- Ни разу…
- То-то… думать надо, а не быковать сразу.
Витька гордо и даже, как будто, свысока презрительно глянул на Бориса.
- Ну ладно, парень, не обижайся, я не со зла. Меня Борис зовут, а тебя?
- Витёк!
- А это наши друзья – Василий Кириллов и Володя Критов.
Ребята пожали руки друг другу.
- Витёк, а ты чего орал-то? – спросил Вовка.
- Так это… командир зовёт.
- Понятно, идём.
Пацаны быстро оделись и бегом.
Парни зашли в землянку командира, выстроились в ряд, отдали честь, тот им махнул рукой, мол, бросьте эти сантименты, не на параде.
- Так, мужики, мы с Яковом покумекали, кого куда распределить. Смотрите, Володю, понятно, оставим тут, он уже наш, родной. Вовпшевич идёшь с Петровым и Егорычем в третий отряд, недалеко, на запад километров пять. Кириллов с Ильичем и Гавриловым в четвертый отряд, а Критов с Ивановым и Петровичем в седьмой отряд. Все понятно?
- Понятно. А зачем нам двое сопровождающих? – поинтересовался Вася.
- Это не сопровождающие, один - охранник, второй помогает тащить вашу технику.
- Охранник? Как это? – удивился Борька.
- Так это. Сказал – охранник, всё, приняли к сведению и пошли выполнять задание. А вы что? Вопросы задаете. Кто разрешил? Никто. Значит, стоять и слушать. – жестко, по-командирски, отчитал их Никифоров, - Сынки, охрана вам полагается, - уже мягко и по-отечески объяснял комбриг, - ну вдруг с вами что случится, ну как мы без связи? Вы у нас штучный товар. Так что, охрана и точка. Без разговоров.
- Есть, охрана, без разговоров, - отчеканил Критов.
Вовка сзади шлепнул его по заднице, мол, молчи, хуже будет.
- Юморист, да? - подошел к нему командир и так вперил в него взгляд, что тому стало неловко и Критов опустил глаза, - а ты знаешь, сколько хороших людей погибло, пока не было рации? Сколько парней попали в засады и уже никогда не вернутся? Сколько их детей осталось сиротами, а жен – вдовами? Смешно тебе? Что же ты не смеёшься? – вскипел майор.
- Товарищ командир, он не со зла, не хотел ничего… никого обидеть, - вступился за друга Володька.
- Всем готовиться, шагом марш! – прогнал их Никифоров.
Ребята пулей вылетели из землянки и пошли в сторону кухни, где уже их ждал Витёк и Трофим
- Ну что, зачем вызывали? – спросил парнишка.
Друзья молчали, настроение было хуже некуда: завтра они снова расстанутся, неизвестно - увидятся ли когда-нибудь снова… Витёк и Трофим переглянулись - нужно что-то делать с парнями, расклеились совсем.
- Трофим, может есть что, покрепче чая? – попросил Вовка.
- А поесть? – спросил Витёк, - наш здоровяк приготовил вам ещё грибочков, вы же вчера хвалили.
- Не могу ничего есть после… разговора с командиром… выпить дай, - буркнул Володя.
Трофим откуда-то из своих запасов достал небольшую бутылочку чего-то мутного.
- Трофим, не беси меня, это же по наперстку на морду, - вскипел радист.
Громила спрятал бутылку обратно, отер руки о штаны и сел снова за стол.
- Не дашь?
Трофим мотнул головой.
- И черт с тобой, пошли пацаны.
- Вов, я бы поел, - заскулил Борис.
- Ну и ешьте, - вышел и хлопнул дверью так, что она аж жалобно заскрипела.
Трофим толкнул Витька в спину, иди, мол, за ним, не оставляй одного. Тот кинулся следом. Огляделся, а Вовка уже скрылся за кустами, Витёк за ним. Шёл вдалеке, не попадаясь на глаза. Вовка шагал, размахивая руками, на кого-то ругался, ломал ветки. Они всё дальше уходили от лагеря, мальчишка уже было хотел остановить радиста, но решил, остынет, сам остановится и поплелся следом.
Шли около часа, вдруг Вовка резко остановился, медленно повернул голову направо и замер. Витька проследил за его взглядом, ничего не заметил. А радист, видимо по привычке, пошарил рукой в том месте, где у него всегда была кобура, чертыхнулся, маузер он давно обменял на автомат, который остался в лагере. Витька напрягся, вскинул винтовку, с которой не расставался и махнул Вовке, мол, я тут. Тот боковым зрением, наконец-то, увидел слежку за собой и прижал указательный палец к губам.
Тихо выставляя каждую ногу, мальчишка приблизился к радисту и вопросительно на него смотрел, мол, что случилось? Тот снова прижал палец к губам, дернул винтовку и тихо, крадучись, двинул направо. Метров через пять ребята увидели в высокой траве лежачего человека, тот постанывал, что-то пытался произнести, но ребята не понимали ни слова. Вокруг никого не было, только раненый, да и тот, видимо лежит не один день. Подошли ближе и увидели на лежачем гимнастерку с крестом:
- Падла, фашист! – вскрикнул Витька.
- Помолчи, - остановил его товарищ, - аккуратно обойди с другой стороны. Мы далеко зашли?
- Да километров пять, может четыре, ты так пёр, чисто танк, я к тебе боялся приблизиться.
- Чёрт, далековато… Давай, дуй обратно, пусть придёт кто на помощь, мы его вдвоем не дотащим. У тебя воды случаем нет?
- Нету…
- Всё, иди.
- А ты как?
- А что я? Полежу, на солнышко посмотрю, погода хорошая… Только помрёт он, пока вы вернетесь, похоже дня три валяется, вон кожа на губах сухая вся, воды ему надо… Да иди ты, - гаркнул на парнишку.
Витёк припустил обратно.
- Bist du deutscher? (Ты немец?) – вытянул из памяти результаты уроков немецкого Володька.
Человек ему не ответил, только мычал что-то невразумительное. Вовка наклонился пониже, может, поймёт что…
- Trinken… Gib Wasser…
«Елки, что-то знакомое, вассер, вассер, - заставлял себя вспомнить радист, - воды, точно, воды просит», - почему-то обрадовался.
- Ich habe… kein Wasser, вот, нет у меня воды, понял? А и была бы, ещё бы подумал, давать тебе или нет, козлина! Ну-ка, повернись, посмотрю, что там у тебя! – разговаривал с фрицем Вовка.
Тот лежал, полусогнувшись на животе, прижимая ноги. Радист дёрнул его посильнее и с первого раза удалось перевернуть немца на спину: «Чёрт, кровищи!» У фашиста была, видимо, оторвана кисть, он её чем-то замотал, тряпка вся насквозь пропилась кровью. «Странно, рука-то не мешает ему ходить, что он тут валяется двое суток?» - удивился Володька и только тут заметил ногу в капкане, зубья впились, прямо, не балуй. «Понятно, как тут пойдешь, что ж тебя свои-то бросили… или ты от них оторвался? Непонятно, вроде рядом никаких боёв за последние двое суток не было».
И тут он вспомнил, рассказывал один боец из отряда, что примерно неделю назад расстреляли они в деревне человек пятнадцать немцев, подожгли их мотоциклы и машину. А потом дня через три приходят новости, что четверо немцев успели спрятаться в погребе у одной бабёнки, та их не выдала, угрожали, что расстреляют детей. Как партизаны ушли, те вылезли, первым дело и бабёнку эту, и детей порешили, вышли на улицу, стреляли во всех, кого видели, убили местных – не счесть. И пропали, куда, когда – никто не знает. Видимо, это один из них. Вовка так разозлился, что немецкие оскорбления сами посыпались из его уст:
- Abschaum... Der Hund... Schwein... Vieh... Freak, подонок, собака, свинья, гад ты, как можно детей-то убивать, урод проклятый! – орал Вовка, схватив немца за ворот рубахи. Остановился только, когда увидел устремлённый на него, совершенно осмысленный взгляд немца:
- Bist du deutscher? – прохрипел тот.
- Ща как дам тебе еще по башке, дойчера нашел, русский я, понял?
Немец, видимо, понял, в глазах мелькнул страх.
- Вставай давай, к нашим пойдём! – орал радист, - разлёгся он, доскачешь на одной ноге, ничего! Stehe auf! Вставай!
Тот, действительно, его понимал, даже пытался выполнить указания сумасшедшего русского и встать… Но ничего не получалось. Вовка сломил толстую ветку, сорвал лишнюю листву, получилось подобие костыля.
- Stehe auf! На тебе, пойдёшь, ничего, четыре километра допрыгаешь, вон боров какой, два дня не жрал, а жиру полно! Stehe auf!
Он тянул раненного немца за грудки, тот старался подняться, стоная и бормоча что-то невразумительное. Вроде поднялись, Володя сунул рогатину под мышку раненому, тот облокотился, но равновесие не удержал, свалился в кусты, наступив на зажатую в капкане ногу. Видимо, боль была такая, что фриц завертелся по земле, орал и стонал.
- Пытаешься на жалость давить? Хрен у тебя получится, - глядя сверху вниз на немца, проговорил радист, - если больно, значит, живой. А расстрелянные тобой люди уже никогда не испытают ни боли, ни радости, уу, сука… Что же с тобой делать? – Володя почесал макушку, - а, ничего, жить хочешь – пойдёшь! Слышишь, фриц? Willst du Leben? Хочешь жить, спрашиваю?
- Ja, ja, - прохрипел немец, - hilf mir, Kumpel!
- Бог поможет! Кумпель, кумпель, чёрт, что это?
Радист подтащил к рядом расположенному дереву раненого, рассчитывая на то, что так тому будет проще встать на ноги.
- Давай, подъем! Кумпель… да что же это? Stehe auf! Вставай, говорю! – орал Вовка.
- Ja, ja.
- Кумпель… это же друг, товарищ. Слышь, скотина, кого ты другом назвал? Друг я ему… вот сволочь… - Володя еле сдерживал себя, вышагивая туда-обратно около немца, - вон друзья твои, кинули тебя раненого, на хрен им такой друг не нужен, понял?
Немец полз по стволу дерева, пытаясь подняться, в какой-то момент ему это удалось, стоял в полный рост, поджимая зажатую в капкане ногу и опираясь на самодельный костыль.
- Отлично! Видишь, жить-то охота. Так, давай ногу, что ли, привяжу, так ты далеко не упрыгаешь…- снял свой ремень и пристегнул голень к бедру, согнув в колене, - нормально, теперь она тебя отвлекать не будет. Давай, шуруй вперед, костыль вперед, потом ногу, понял? – показывал фрицу радист.
Немец попытался, передвинул костыль вперед, облокотился, потом подтянул здоровую ногу.
- Ну вот, нормалек, давай побыстрее.
Немец улыбнулся.
- И не лыбся мне, - показал ему кулак Володя.
Так, передвигаясь короткими перебежками, примерно через полтора часа они встретили идущих им на помощь троицу – Витька и Василия с Борисом. Те несли носилки. Увидев несчастного немца, парни оторопели, мол, вот это жалкое существо напугало страну?
- Что встали? Давайте уложим его и пойдем уже, сколько ещё до базы? – спросил остолбеневших друзей Вовка.
Молча взяли немца с двух сторон за шиворот и целую ногу и перевалили его на носилки, тот стонал и хрипел, но пытался помочь.
- Мужики, это же Ганс! – воскликнул Витек, - то-то мне его морда показалась знакомой…
- Какой Ганс? – удивился Вася, - у тебя что, друзья среди немцев есть?
- Да нет, мы не друзья, просто однажды он меня спас, может, только из-за него я сейчас жив… - задумался парнишка, вспоминая.
- Так, давайте пойдем, по дороге расскажешь, - велел Володя.
Борис и Василий взяли носилки и потихоньку тронулись.
- Так что там произошло, Витёк, откуда его знаешь? Это точно тот самый?
- Да точно, точно, - и мальчишка начал эмоциональный рассказ, - я же отсюда родом, вон туда километров двадцать было наше село, там и сейчас кое-кто остался, а я к партизанам прибился. Где-то в середине июля к нам заехал целый отряд фашистов, там и мотоциклы были, и машины, груженные оружием, провизией, одеждой, не знаю, что там у них было, но народу, человек пятьдесят было. Я ещё их начальника запомнил: напыщенный индюк, в очочках, ремень блестит, погоны блестят, кокарда светится, пузо торчит… Приехали, как хозяева, всех мужиков согнали на улицу и сразу расстреляли. Я же уже взрослый, мамка меня в сене схоронила, не нашли… Остальных выгнали к свиньям и коровам в хлева и сараи, а сами наши дома заняли. Наши бабы им стирали, готовили, прибирали… ух, гады, - Витек шел, как во сне, спотыкаясь, видимо, заново переживая свои эмоции, - Мамка мне давала ночью поесть и рассказывала, что там происходит.
Однажды мы вместе лежали на сеновале, еще Ленка и Олька были, сестренки мои, разговаривали, я ел, вдруг дверь в сарай открылась, заходит этот Ганс и увидел меня. Мамка бросилась ему в ноги, просила, чтобы не убивал, не выдавал. Тут сзади послышался голос еще одного немца, который его искал. Ганс махнул мне рукой, мол, прячься, я юркнул в сено и перестал дышать даже. Ганс что-то тому ответил, взял яйца от наших несушек и вышел на улицу. С тех пор он иногда заходил ко мне в сарай, мы даже с ним научились друг друга понимать на пальцах. Он показывал мне фотографии его родителей, сестры и брата, мы играли с ним в карты, он частенько приносил мне еду со стола хозяев… Он же молодой совсем, посмотрите, - кивнул на немца Витька.
Ребята, как по команде, уставились на раненного.
- Ну да, не старый… А что он бабу-то с детьми расстрелял, которая его прятала? – возмутился Вовка, - сделали из врага героя, тоже мне…
- Не, он не мог, - заступился за немца Витек, - точно тебе говорю. Он и в деревне нашей никого пальцем не тронул… Как я понял, его просто призвали в армию и отправили сюда. Он не идейный, Вов, точно.
- Час от часу не легче, - буркнул радист, - теперь вот спасаем раненого немца, прём его через лес, а выживет он или нет, хрен его знает… Вон рука, надо ещё посмотреть, может, гангрена давно, да и ногу проколол дальше некуда. Ладно, на месте разберёмся… А как он тут-то оказался?
- Так они у нас простояли около недели или дней десять и уехали, вот сюда, видать, и направились… - предположил Витек.
Он вздохнул, остановился, потер глаза и… зарыдал, ребята от неожиданности, остановились:
- Эй, ты чего? – удивился Вася.
- Витёк, что там еще случилось? – спросил Вовка.
Мальчишка всхлипывал, пытаясь остановится:
- Они, когда уезжали, собрали всех в сарае и сожгли…уууу-ууу, - Витёк, просто, выл.
- Господи, вот уроды! – рявкнул Борис, бросил носилки со своей стороны и врезал по морде лежачего немца.
- Ты чего? – заорал Вовка, - не сметь!
- Ты мне что, командир? – продолжать кипеть Борис, - ща возьму, расстреляю гниду эту, и никто мне указ!
- Он не жёг, не трогай его, - всхлипнул Витек, - он не знал даже, Ганс со мной был, когда мы услышали крики людей из горящего сарая. Он меня учил ложки вырезать…
- Погоди, ты же сказал, что в деревне еще кто-то живёт, - встрял в разговор Вася, - кто? Если всех сожгли…
- Нет, не всех сожгли, еще человек десять-двенадцать в поле были, они там и заныкались, а когда немцы уехали, вернулись… А я в лес рванул, бежал, не зная куда, пока на караульного не нарвался… Так тут, с мужиками, и остался… Один я теперь, никого у меня нет, мамка и сестрички сгорели… ууу-ууу… - принялся за свое мальчишка.
Ребята обняли Витька, дали ему возможность выплакаться, похлопали по плечу, держись, мол, парень, жизнь продолжается.
- Ну что, Борь, давай тебя сменю, пошли дальше, - предложил Володя, - немного осталось.
Около километра шли молча, потом уже успокоившийся Витёк, предложил:
- Может, я пока за малиной сгоняю? Тут же рядом…
- Давай, парень, мы пока дотюхаем, ты уже наберёшь, - разрешил Борис.
- Мужики, вы там осторожнее, берегите себя, - неожиданно произнес Вовка, - кто знает, может, ещё увидимся…
- Да ты что, Володь, конечно, свидимся и дальше служить будем вместе…после войны… я почти уверен, - успокоил друга Вася, - мне тут сон приснился, что я сына твоего крестил, так что все будет путём, братан.
- Сына? У меня? – рассмеялся Вовка.
- Ну да, а что? Вот война закончится, встретим с вами сестричек и женимся на них, - продолжал Кириллов.
- И будем дружить домами, - поддержал Борис.
- Дураки вы, - нежно поругал их Вовка, - давайте сначала Гитлера победим, а потом уже про сестричек начнём мечтать.
- Да ладно тебе, одно другому не помеха. Наоборот, любовь ещё больше силы придает, я бы не прочь сейчас с девчулей на сеновале поваляться, - мечтательно произнес Василий.
- А ты много раз-то валялся? – уколол Вовка.
- Пока нет, но что делать надо – разберусь, не переживай.
- Слышь, мечтатели, - спустил их на землю Борис, - что-то груз наш не шевелится, может, помер?
Парни поставили носилки на землю. Вовка наклонился над немцем, потрепал того по щекам, молчит. Стукнул по забинтованной руке, та медленно сползла с груди вниз и безжизненно повисла.
- Похоже, кранты ему… - резюмировал Володька.
- Ты послушай, дышит или нет, - посоветовал Борис.
Вовка взял сухой листок и поднес ко рту немца, листок не шелохнулся.
- И что с ним теперь делать?
- Похоже, от кровотечения помер, - предположил Володя.
- А может, от заражения, вон, руки нет, тряпка вся в грязи, точно заражение крови, - решил Борис.
- Может и так… - протянул Вовка, - похоронить бы, не по-людски бросать, человек, всё-таки…
- Кто человек? Этот фашист? Враг, который пришёл на нашу землю? – взъерепенился Борис.
- Вроде, неплохой он был, этот Ганс, слышал, что Витёк рассказывал? Жизнь ему спас. Мог бы своим сообщить, где пацан прячется, а он не стал, подкармливал его, ложки вон вырезал… Не, похоронить надо!
- Я пошёл, фрицев я ещё не хоронил, - поняв, что спорить бесполезно, ответил Борис и двинул в сторону лагеря.
- Ну и ладно… Вась, поможешь? Или тоже для тебя это противоестественно?
- Давай, пока Витька не вернулся, - согласился Василий, - вон там овражек, как раз, подходящий. Давай, бери.
Ребята взяли носилки, поднесли мертвого к овражку, перегрузили и принялись искать, чем бы его присыпать.
- Давай всё, что найдем: ветки, листья, камни… Эх, жаль, лопатки нет никакой… - вздохнул Володька, - я пока крест сварганю.
Он нашёл две прямых, почти ровных ветки, соединил их крест накрест, завязал бинтом, который оказался в кармане и сел вырезать на одной из половинок креста имя мертвого немца – Ганс.
- А точно это Ганс? – спросил он у Васи, - может, это Франц какой или Карл? Вдруг Витька ошибся?
- Ну и ошибся, кто теперь узнает, пиши, как есть.
Вася закидал последнее пристанище молодого немца ветками и листвой, Вовка вставил самодельный крест в изголовье, постояли, помолчали и пошли разыскивать Витьку. А тот уже им навстречу бежит:
- А где Борис? А раненый? – удивился он.
- Помер он, - буркнул Вася, - не дождался помощи.
- Куда вы его дели?
- Да вон, у той липы овражек, там и похоронили, - показал Вовка.
Витёк всунул ему в руки котелок с малиной и бросился к липе. Вася дернулся за ним:
- Не надо, - остановил его Вовка, - пусть… попрощается, что ли. Этот Ганс был для мальчишки последним напоминанием о его прошлой жизни.
- Да, ты прав…, - помолчал и добавил, - Вов, ты не обижайся на Борьку. Ну не может он пока думать о немцах, как об обычных людях, ну, чтобы по-человечески похоронить…
- Да я и не обижаюсь, Вась, и всё понимаю… Сам не знаю, что на меня нашло… Ну как можно человека в лесу бросить мертвого? Его же звери на куски раздерут, а так, вроде как, на месте лежит…
Вася похлопал друга по плечу, и они медленно пошли в лагерь, Витьку дожидаться не стали, тот в лесу, как дома, лучше них обоих разбирается…
Их уже встречал комбриг:
- Не понял, а где пленный? Или Витёк набрехал?
- Товарищ майор, - обратился Вася, - не набрехал, пленный есть, то есть, был, помер по дороге, мы его там схоронили, - и махнул куда-то в сторону леса.
- Ничего не понял… Почему помер? Вы его убили?
- Нет, что Вы. Мы его несли на носилках сюда, в лагерь, думали, может что знает, Вам расскажет… а он помер… - продолжал Василий.
- Товарищ майор, - вступился Вовка, - раненый он был: руку оторвало и нога в капкане, провалялся в кустах, суток двое не меньше, либо раны загноились, либо обезвоживание…
- Ладно, а Витька и Борис где?
- Борька хоронить не стал, враг, говорит, а Витёк тут, сейчас придет. Вот, малины еще собрали, - протянул котелок Вовка.
- Малину - на кухню, а тебе и твоим дружкам - знакомиться с напарниками. Завтра выходите, - приказал Никифоров, ткнув пальцем на Василия.
Зашли, по привычке к Трофиму, рассказали историю, тот внимательно слушал, подливая им супа. В конце поднял большой палец кверху.
- Не, ну вот, как его понять, - уплетая суп, возмутился Вася, хоть бы написал, что ли…
- Он сказал, что интересная история, просто, блеск, что тут непонятного, - удивился Вовка, - а бумага – дефицит, мужики из нее самокрутки лепят.
Тут и Витёк подоспел:
- Спасибо, мужики, что Ганса схоронили, хороший он был, не военный совсем, жалко его… А чего он помер-то?
- Раны были тяжелые, от кровотечения, наверное, - ответил Володька, - а это точно Ганс? А фамилию не знаешь?
- Да точно, я же говорил уже, фамилию он называл, но я не запомнил…
- Ну и Бог с ним, пусть будет просто «Ганс», как олицетворение гибели всех немцев, надумавших напасть на нашу Родину! – высокопарно сказал Вовка.
И тут на столе чудом оказалась та небольшая бутылочка самогонки, которую утром Трофим от них спрятал.
- Да ты - волшебник! – в очередной раз подивился Володя, - наливай! Давайте за победу! Молодец, Трофим!
Ребята разлили и, как на запах, на кухню нагрянули Критов и Вовпшевич. Витёк удивленно:
- Вы откуда узнали, мужики?
- Да слышали, как комбриг с вами орал, а потом куда вы можете ещё, если не на кухню.
- Я за Ганса выпью, если вы не против, - жалобно попросил Витёк.
- За фрица поганого? Туда ему и дорога, - рявкнул Борис, - не друг ты мне, понял? - обратился уже к мальчишке.
- Понял, понял, не кипятись, все равно, за Ганса, ты его не знал даже, разорался, - и быстро перевернул стопку в рот, не дожидаясь, что кто-то ещё его остановит.
- Мужик, - Вася пожал руку Витьке, - никого никогда не слушай, делай так, как тебе кажется правильным!
- Ну, а мы за Победу, да, пацаны? – протянул стакан Вовка.
- За Победу!
- За Победу!
Ребята, взяли по соленому грибочку, занюхали, есть не стали, отложили.
- А теперь за скорую встречу! – предложил Василий.
- За встречу!
- За встречу!
- За встречу!
А вот теперь принялись за закуску, Трофим смотрел на молодых солдат и улыбался, мол, пацаны ещё, а туда же.
Всю вторую половину дня ребята готовили вещи для завтрашнего похода, протирали оружие, собирали вещмешки. Витёк всегда был рядом. А Трофим периодически совал нос в мешок каждого и подсказывал, что еще нужно взять с собой. Так, каждому выдал по полкило сахара, сухарей и по банке сгущёнки.
- Слушай, Трофим, а если бы ты собирал Никифорова, ты бы ему тоже дал сгущёнку? – спросил Борис.
Здоровяк мотнул головой.
- Ну вот, мне бы лучше тушеночки, а?
Трофим метнулся, принес по банке тушенки.
- О, милое дело, а то еще конфеток нам наложи? Мы что тебе, дети?
Здоровяк снова махнул головой, мол, да, а кто же вы? И заулыбался.
Вечером все радисты со своими сопровождающими собрались у костра. Решили обсудить, какой дорогой пойдут, в какое время, когда первая связь, а потом просто, сидели и вспоминали, как они познакомились, бабу Шуру из поезда, Соколова, Митьку, их приключения по дороге в Демянск. Теперь всё это казалось таким далеким и вызывало только улыбку. Спать разошлись неохотно, уже ночью, когда Никифоров матом их разогнал спать.
Продолжение - http://proza.ru/2020/10/26/675