Это был один из тех тёплых осенних вечеров, когда ночь ещё не подкрадывается сразу после обеда, набросив сумрачное покрывало на плечи мира. Воздух был ещё достаточно прогрет солнечным теплом за день, и можно было неспешно бродить по милым сердцу местам в душевной компании подруги, с которой мы часто оказываемся на одной волне настроения. Внимание моё на пару секунд привлекла бодро шагающая пожилая женщина. Она шла целенаправленно вперёд, будто спешила на очень важную встречу. Видимо эта её походка и привлекла моё внимание, когда женщина обогнала нас.
Впереди была Лемешевская поляна. Поскольку было ещё достаточно светло и зрение у меня хорошее, я видела, что ни около беседки, расположенной в глубине этого места, ни на скамейках вокруг никого не было. Позади же беседки находится большой деревянный забор. Где-то в голове, в самом дальнем уголке, сознание отметило эти разногласия, уловленные мимолётным взглядом. Почему-то мозг подбросил именно такую мысль — женщина спешит на встречу с кем-то, но там нет никого. Мысль мелькнула и растворилась в приятном вечернем аромате тёплой осени, а буквально через минуту вернулась, уже преобразившись и сияя, словно ребёнок, сумевший показать, как недогадлив оказался взрослый человек. Мол, как же можно было не увидеть очевидного?
Идя по дорожке, ведущей прямиком к беседке, женщина свернула на траву и перешагнула через цепь, которая служит, видимо, /как шарфик для иного франта/ не столько для пользы, сколько для красоты. Сомнительной красоты эта цепь окружает действительно настоящего красавца. Всё оказалось просто - пожилую женщину ждал величественный красавец дуб, благодаря которому поляна и получила своё название /когда-то подле этого дуба любил сидеть знаменитый тенор/. Женщина, перешагнув цепь, прильнула к дереву, обнимая его, как родного и близкого друга. Да, собственно так оно и было, дуб принял её так же тепло.
В одно мгновение преобразилось пространство вокруг. Я смотрела на маленькую девочку, что прижалась к могучей груди доброго и мудрого друга. А он склонился над ней, улыбаясь. Постояв так немного женщина отошла на полшага, провела рукой по шершавой коре и что-то тихо сказала, подняв голову вверх, к кроне. Дуб же внимательно слушал и что-то отвечал. Мне стало неловко. Создавалось ощущение, будто мы подглядываем за этими двумя. Что-то такое неуловимое, душевно-интимное было в их общении, а все, случайно оказавшиеся рядом, словно нарушают единение родных душ. Захотелось исчезнуть, раствориться, чтобы не мешать их общению. Мы поспешили удалиться, но аккуратно, без лишней суеты, чтобы не всколыхнуть умиротворенную атмосферу.
Не раз за прошедший период вспоминала я этот случай, благодаря судьбу за то, что приводит меня к местам, где есть возможность прикоснуться к живой энергии, идущей из глубины веков. Забыть о суете, погоне за благами в виде неодушевлённых и незаметно поглощающих души наши, вещей.
Сегодня же, вспоминая эту историю, я осознала, что мне будет теперь жутко стыдно приходить к этому дубу. Чувство это растёт с каждым новым сообщением в сети о том, что в другом районе, совсем рядом, вырубают вековые деревья. И мне горько от того, что я не нашла в себе смелости встать под топоры палачей, чтобы остановить их. Да, я маленький человек, но нас таких маленьких ведь много. И у кого-то хватает духу бороться, даже когда они понимают, что силы неравны. Несмотря на то, что бездушные исполнители бездушных приказов могут смести их физически на пути к своей цели — очистить пространство от старых, видевших иную жизнь, исполинов под новый мир, удобный, для воцарившихся маленьких, но возомнивших себя большими, человечков.
Нахлынули и воспоминания о том, как я узнала, что в городе моего детства вырубили многовековые чинары. Когда-то они прикрывали меня своими добрыми руками, покрытыми густой листвой, от солнца яркого и жгучего, которое там так стремится согреть своей любовью землю, что может и спалить дотла ненароком. Увидев фотографии с поваленными стволами и будто кровоточащими розовыми спилами, торчащими посреди осиротевшей земли, я ужаснулась. Ощущение, что это фотографии с войны, на которых запечатлены погибшие родные мне существа.
Судьба привела меня когда-то в этот город, который стал для меня домом. Хоть я и не родилась в Москве, но полюбила её всей душой. Именно благодаря тем местам, где ещё бьются живые сердца природы. Такие, как дуб, к которому приходила поговорить женщина. И как трёхсотлетний дуб, который мешает строительству платной автострады в Кунцево. Я знаю, что рассказ человека, который провел сутки на том дереве, чтобы не подпустить к нему палачей, не бред сумасшедшего. Он почувствовал — у этого дерева есть душа, и дуб понимает что происходит, и даже жалеет людей, которые его собираются убить.
Что оставим мы после себя, вырывая сердца из земли, которую зовём своим домом? Мертвую землю, покрытую асфальтовым надгробием, по которому будут колесить бездушные машины, а в машинах этих будут сидеть маленькие человечки? Кто из них ещё сохранит тепло живой души, соприкоснувшейся с природой, до которой не добрались пока перемены? А кого уже не спасти? Во что превращаемся мы, ничтожные существа, позволяя себе взращивать на месте поверженных исполинов муравейники из стекла и бетона?
Вновь передо мной тот миг, когда пришло осознание, что я не увидела очевидного, подумав: пожилая женщина спешила на встречу с кем-то, хоть никого там не было. И была ещё одна мысль, мелькнувшая тогда же: взгляд отметил, что дуб растёт в самом сердце этой поляны, а я действительно была слепой ранее, ведь дуб этот и есть сердце того места. Как сохранить нам живые сердца земли? И не дать исчезнуть иным живым существам, которые остались только в катастрофически сокращающихся островках заповедных зон? Ведь только они пока ещё помогают нам не превратиться в существ без души.
На фото Лемешевский дуб, который на счастье многих, приходящих к нему за 250 лет жизни, маленьких людей является «памятником живой природы всероссийского значения», как собственно и Серебряный бор. А у дуба в Кунцево нет такого звания, увы. Как и у многих деревьев Мнёвниковской поймы, которую, как оказалось, по документам вывели из списков охраняемой природной территории. И, как я теперь понимаю, это беда практически каждого района Москвы.