Когда-то очень давно мы жили в историческом районе Москвы, на улице Верхняя Масловка, прямо у Петровского парка. До стадиона «Динамо» рукой подать. Во время концерта Майкла Джексона в сентябре 1996 года, который он давал на этом стадионе во второй свой приезд в Россию, отзвуки его грандиозного шоу были слышны у нашего подъезда. Дом был очень старым и его давно хотели снести, но тринадцать семей ни за что не хотели покидать свои квартиры и переезжать в «спальные районы». После нескольких лет упорной борьбы их оставили в покое. Дом немного подремонтировали и забыли о нём. После нашего переезда в новую квартиру в Марьино, я перестал бывать в том районе, но часто вспоминал эти несколько лет, прожитые на Верхней Масловке.
Именно там мы смотрели по телевидению и слушали по радио тревожные сообщения о трагических событиях октября 1993 года, когда противостояние Президента и Верховного Совета достигло предела, в результате чего на улицы Москвы вышли танки. Я хотел сорваться туда, в гущу событий, но жена встала у двери и тихо сказала, выделяя каждое слово: «Ты. Никуда. Не пойдёшь». И я остался дома, с замиранием сердца глядя в экран телевизора.
Там же появился мой первый видеомагнитофон, и я бегал в киоски, которых было великое множество у метро «Динамо», где покупал видеокассеты с нашими, но, главным образом, западными фильмами. Тогда в моей фильмотеке появились таинственный «Обед нагишом» по Берроузу, антиутопия «Бразилия», драма «Аполлон-13» и многое другое.
Совсем рядом, на соседней улице находился детский садик, в который удалось определить дочку практически сразу, несмотря на острый дефицит мест в детских дошкольных учреждениях. А около подъезда располагался пивной ларёк, где я по выходным покупал пиво, разлитое в трёхлитровую банку и с удовольствием употреблял его на кухне, прослушивая музыкальные программы на радио «Финам-FM» и станции «Радио-Панорама»…
Сейчас в своих воспоминаниях я иногда бываю там, и многие острые углы Прошлого стёрлись от времени, стали гладкими и удобными для осмысления, все события представляются уместными и, в общем, приятными… Почти все. Поскольку есть и другие картинки и зарисовки тех лет, о которых, впрочем, может быть лучше и не вспоминать. Лихая молодость, безрассудство и жажда приключений иногда толкала на маленькие шалости и безумства покрупнее, которые поначалу казались невинными забавами. Затем, когда наступало протрезвление, и следы удовольствий испарялись, почти всегда приходила мысль, что без всего этого можно было бы и обойтись. Нужно было просто пройти мимо, образно говоря… и буквально тоже. Или вообще пойти другой дорогой… Но весьма лаконичная запись в моём дневнике от 13 апреля 1996 года свидетельствует о том, что пятничным вечером 12 апреля других дорог я не приметил...
Эта женщина, неопределённого возраста сидела на земле, прислонившись к дереву прямо у проезжей части Петровско-Разумовской аллеи. Я заметил её из окна автобуса 84-го маршрута, на которым уже подъезжал к своей остановке. Мне бы сразу пройти через двор, мимо старой высотки, но… не тут-то было. Во-первых, мы с ребятами выпили после работы, отметив окончание рабочей недели и начало долгожданных выходных. Во-вторых, две бутылочки крепкого пива, которыми я «добавился» самостоятельно у метро «Динамо» очень способствовали игре воображения и в немалой степени игривости настроения. И я пошёл в другую сторону от дома, к тому самому дереву, к той самой женщине, что так не поэтично развалилась у тротуара на всеобщее обозрение.
– Вам помочь? – участливо поинтересовался я, и, не обращая внимания на плывущий взгляд дамы, попытался поставить её на ноги.
При ближайшем рассмотрении это оказалась дама чуть старше средних лет, довольно прилично одетая, в очках. Немного грузная, но в общем, совершенно не похожая на тех, кто иногда валяется под деревьями. Она тяжело соображала и ещё тяжелее говорила. Когда мне, всё же удалось поднять её, из сбивчивого и путаного рассказа стало известно, что у них на работе (в каком-то конструкторском учреждении, что здесь неподалёку) организовалось небольшое застолье по случаю празднования Дня космонавтики, и она немного не рассчитала своих сил (понимаете ли…). Но вообще-то, она очень ценный сотрудник и вполне приличная женщина, а её муж был известным конструктором в «космической отрасли», как раз там, где сейчас она продолжает свою трудовую деятельность. Из дальнейшего и не вполне внятного рассказа выяснилось, что Нина Константиновна проживает в собственной квартире недалеко от станции «Преображенская площадь» и что самостоятельно она туда добраться на сможет.
И что делать…
Этот вопрос уже я задавал себе. Денег на такси не имеется. Добираться с «Динамо» на «Преображенку» в метро, волоча по переходам нетрезвую сотрудницу «космической отрасли» тоже дело не из простых. К тому же я был и сам ещё, что называется, навеселе. Но теперь, в сложившихся обстоятельствах, я бросить свою новую знакомую не мог. Поскольку, как известно, мы в ответе за тех… и .т.д., а во-вторых, я не знаю, как бы спал, ел и жил после того этого. Во всяком случае, первое время. К тому же, в этот момент, очень показательно, прямо перед нами пронеслась патрульная милицейская машина. И мне пришла в голову мысль, что не будь меня рядом, Нину Константиновну, возможно, подбросили на этой машине до ближайшего отделения.
– Ну что же, делать нечего, – резюмировал я. – Поехали, я довезу Вас до дома. Но только на общественном транспорте, на машину денег нет.
Даму о деньгах спрашивать не стал, вдруг решит, что я хочу её банально обчистить. Но Нина Константиновна сказала:
– И у м-меня нет. Н-ничего нет… Ни денег… ни мужа… только почётная грамота и благодарность от Петра Кирилловича… и ещё я очень хочу пи-пи...
Крепко придерживая её за локоть, я двинулся в дебри Петровского парка, с желанием поскорее выйти на асфальтовую дорожку, поскольку сырая апрельская земля была мягкая и топкая, тут и там виднелись кучки грязи, в которые, как правило, часто падают подвыпившие граждане.
– Ой-ой… не могу-у больше, – простонала Нина Константиновна, – сейчас наделаю в штанишки...
– Стойте! Не торопитесь, наделать мы всегда успеем… Это слишком простое решение. Пётр Кириллович был бы разочарован. Идём вон туда…
Листвы на деревьях и кустах ещё не было, всё очень хорошо и со всех сторон просматривалось, но и людей поблизости не наблюдалось.
– Вы не п-поможете мне? – мадам умоляюще заглянула мне в глаза, – снимите, пожалуйста, с меня трусики… сама не могу…
Не знаю, что придало мне решительности (в такой ситуации я был впервые), но показалось, что в настоящий момент я видел перед собой не зрелую женщину, а испуганного, подвыпившего подростка. Я расстегнул пуговицы на пальто, приподнял юбку и, зацепив на ощупь резинки колготок и трусиков, приспустил их примерно до колен. Но это было ещё не всё: оказалось, что Нина Константиновна не может самостоятельно удержать равновесие, поэтому мне пришлось (не глядя) придерживать одной рукой её саму, а другой – полы кремового пальто, пока она, облегчённо вздыхая, не закончила своё дело. Я снова поставил её на ноги, одел, застегнул.
– Ты такой же, как и мой муж, – из глаз Нины Константиновны потекли слёзы, смывая остатки косметики и макияжа, – такой же ласковый и заботливый.
Я вынул из своей сумки-барсетки чистую салфетку и промокнул глаза, нос и щёки сотруднице конструкторского бюро. Потом вынул из портсигара сигарету и закурил. Даме предлагать не стал, поскольку знал, что если она курит, то в таком состоянии одна-две затяжки способны вернуть начинающего трезветь человека в прежнее состояние.
Примерно через полчаса, нам всё же удалось добраться до станции метро «Динамо», где мы столкнулись с очередной проблемой. Контролёр у эскалатора и ещё одна сотрудница метрополитена в форме ни за что не хотели пропускать нас в метро.
– Вы, – обращаясь ко мне, строго сказала сотрудница, – можете ехать, а женщина пусть сперва протрезвеет. На метрополитене не положено находиться в нетрезвом состоянии. Не знаете, что ли? Или вызвать дежурного сотрудника милиции?
– Товарищ майор, – взмолился я, обращаясь к сотруднице почему-то как к военному, – войдите в положение… Это моя родственница. У неё высокое давление… на поминках стало плохо … Я специально из Одинцово приехал, чтобы довезти её до дома… а денег на такси нету… Ну прошу Вас!
Наверное, вид у меня был настолько жалобный, а импровизация настолько убедительной, что начальница немного смягчилась. Они переглянулись с дежурной у эскалатора и та едва заметно кивнула.
– Ладно, идите уж… Только смотрите, ни на шаг от… «родственницы»! А вообще-то должно быть стыдно – находиться в таком виде в Москве!
Я пробормотал «спасибо», и, хотя ранее мне приходилось неоднократно находиться в Москве в самых разных видах, сегодня мне было действительно стыдно, что я и попытался продемонстрировать нашим строгим и, по всей видимости, с прекрасными характеристиками, спасительницам …
Когда мы доехали до «Театральной» и не без труда перебрались на «Охотный ряд» (на этом переходе мне удалось незаметно хлебнуть коньяку из припрятанной в нагрудном кармане фляжки), я почувствовал, что походка у «родственницы» стала немного твёрже. Отметил также и осмысленность во взгляде, и общее небольшое, но всё же улучшение состояния. По опыту знал, что протрезвление проходит тяжело и волнообразно, но сейчас, возможно нахождение на общественном транспорте среди людей, а главное осознание того, что есть надёжная опора в моём лице подействовали на Нину Константиновну как эликсир исцеления. Всю дорогу до «Преображенки» она мне улыбалась, а я, перекрикивая гул электрички, читал ей стихи. Вечер начинал быть романтическим, поскольку я сам снова почувствовал приподнятость в настроении и смутное ожидание чего-то необыкновенного. К тому же, Нина Константиновна показала мне ту самую Почётную грамоту от Петра Кирилловича в честь Дня космонавтики. Это был сложенный вчетверо тонкий листочек, бледно отпечатанный на цветном принтере, правда с печатью и размашистой подписью некоего Графицкого П.К.
На станции «Преображенская площадь», когда мы вышли на свежий воздух и направились к трамвайной остановке, моей даме стало уже значительно лучше. По ходу я снова что-то рассказывал вполголоса, не без удовлетворения наблюдая восхищённый взгляд Нины Константиновны. Минут через пятнадцать мы оказались в маленькой однокомнатной квартире, где нас встречал огромный чёрно-белый кот с яркими зелёными глазами. Он пристально посмотрел на меня, что-то промурлыкал, спрыгнул с кресла в прохожей и скрылся в комнате. Мы сняли верхнюю одежду, и Нина Константиновна пригласила меня на кухню пить чай. Я спросил разрешения закурить и хозяйка выставила на стол большую пепельницу из Богемского стекла (у мой мамы была точно такая же. Папа привёз её из Чехословакии в начале семидесятых, когда служил там).
– Александр, а давайте выпьем водки? – предложила Нина Константиновна, – как раз немного не помешает, чтобы мне поправиться и у нас было всё в порядке… У меня есть, только закусить нечем, к сожалению.
– Джаст э минит, – сказал я и вынул из сумки шоколадку «Альпен Гольд», которую таскал с собой целую неделю и о которой уже успел забыть.
Нина открыла холодильник, извлекла из его недр початую бутылку «Столичной» и разлила по чайным чашкам. Я разломил шоколадку.
– За наше счастливое знакомство, – она подняла чашку, – за моё благополучное возвращение и за тебя, мой друг-спаситель! Кстати, а сколько тебе?
Мы выпили.
– Я мужчина в самом расцвете сил, – сказал я, прожёвывая дольку шоколада, и ощущая, как горячая волна растекается по телу.
– Тебе тридцать пять… – Нина Константиновна снова немного поплыла, хотя сначала этот глоток её немного взбодрил. Мне было знакомо такое состояние, и я знал, что снова она уже не опьянеет, и будет до поздней ночи «на драйве»… Зато завтра утром…
– Мой муж… мой любимый муж, – всхлипнула Нина Константиновна. – Вася был известным конструкторам «по ракетам», ты, может быть даже слышал эту фамилию, поэтому сейчас я её озвучивать не буду… Но вот, я осталась одна, хорошо что друзья не бросили. Оставили на работе. Правда, в последнее время всё тяжелее, потому что я пью.
У неё снова потекли слёзы и она промокнула лицо кухонным полотенцем.
– А ты кто, мой милый… Ну… чем занимаешься?
Я снова закурил, потом оглянулся и заметил на плите чайник.
– Может быть чайку? – спросил я.
– Да, да! Конечно! Включай, вот спички. А заварка в шкафчике наверху. Но сначала мы ещё выпьем.
Я добавил в чайник воды из крана, чиркнул спичкой и поставил на конфорку.
Потом плеснул по чашкам водки.
– Кто я? Простой служащий простой бюрократической структуры. Ничего особенного, кроме забот, обязанностей и ответственности. Да ещё зарплату задерживают, на месяц – два. Вот и приходится ещё заниматься успокоением сотрудников – начальство возложило это послушание на меня. Ну, может быть, после выборов что-то изменится к лучшему…
– А ты думаешь, снова выберут Ельцина? – Нина Константиновна, наконец, положила в рот кусочек шоколада. В этот момент из её очков выпала левая линза и мне это показалось забавным. Она усмехнулась и подмигнула из-за пустой дужки. Я снял с неё очки, взял стёклышко и ловко вставил на место. Потом остриём кухонного ножа подкрутил разболтавшийся винтик.
– Не знаю. У нас на фирме и вокруг основного здания везде висят плакаты «Вместе победим!», «Ельцин – наш президент!». Правда, есть и «Молодёжь выбирает Зюганова». Кое-где можно встретить плакатики с Жириновским.
– Налей ещё по капелечке. Теперь мне хочется пошалить, вернулась радость жизни.
В это время засвистел чайник и я выключил газ. Мы выпили по глоточку «за всё хорошее», потом я насыпал в эти же чашки по щепотке чайной заварки и залил кипятком.
– Сахара тоже нет, – махнула рукой Нина Константиновна, – зато имеем ещё половинку шоколадки.
Я мельком взглянул на часы, они показывали без четверти девять.
– Что, уже засобирался? – Нина перехватила мой взгляд. – Но я тебя просто так не отпущу. Благородный поступок благородного человека должен быть по достоинству вознаграждён. Подожди, я в ванную.
Через несколько минут послышался шум душа из-за открытой двери в ванную.
– Саша, идите-ка сюда, Вы мне просто необходимы! – раздалось из ванной. – Только сначала разденьтесь.
Не раздумывая, я сбросил с себя всю одежду и прошёл в ванную.
Сначала я намылил свою даму, насколько мог нежно и аккуратно, поглаживая ладонью всё тело, потом, сделав воду чуть погорячее, но уменьшив напор, стал плавно смывать мыло. Нина Константиновна, в свою очередь, намылила мне грудь, плечи и спину, а затем обвила шею руками и стала целовать лицо, не отрываясь. Мы целовались под струёй из душа, как в каком-то зарубежном фильме, и это было неестественно приятно. Продолжалось недолго, хотя, казалось, целую вечность…
Затем мы переместились в комнату и занялись тем, чем могут заняться малознакомые мужчина и женщина в определённых случаях, таких, например, какой выпал сегодня. Должно быть, я выглядел неплохо, поскольку Нина Константиновна на протяжении всего действа вздрагивала и сотрясалась в экстазе несколько раз подряд, а я всё ещё был неутомим. Наконец, я завершил свою любовную функцию и мы, тяжело вздыхая ещё раз поцеловали друг друга. Я закурил.
Нина Константиновна сказала:
– Сегодня ты останешься у меня. Я тебя никуда не отпущу, милый.
Я немного помолчал, обдумывая возможности, при которых я мог бы остаться на ночь у чужой женщины и вариантов не находил. Жена будет нервничать, всю ночь сходить с ума от тревог за меня. До появления первых мобильных телефонов в массовом пользовании было ещё три-четыре года, а обычного проводного телефона у меня дома на Верхней Масловке не было. Так что, хоть ночь-полночь, но домой нужно возвращаться. Потому что при всех обстоятельствах свой дом и все, кто в нём находятся – это самое важное. И… я не мог допустить, чтобы жена – совершенно невинный цветочек переживала и места себе не находила из-за такого мерзавца как я. Жену я любил давно, а Нину Константиновну всего два часа как…
Поэтому я аккуратно затушил сигарету, поднялся с дивана и стал одеваться.
Нина, как была, голая, босиком прошла на кухню и, очевидно, «пропустила» ещё глоток. Вернулась спокойная и умиротворённая. Потом легла на диван и вытянула вперёд руку. Что и сказать... вылитая «Даная» Рембрандта...
– Ну, малыш… ну иди ко мне. Куда ты, на ночь глядя? Завтра поедешь. Дома скажешь, что задержался на работе… готовился к выборам… опоздал на метро и ночь провёл на Курском вокзале… Ну смотри, я вся твоя! Чего медлишь, я хочу тебя!
Я уже был одет, и что интересно, почти трезв. На часах было 23.10, значит, на метро я успевал. Желание вновь заклокотало во мне, да так, что я даже почувствовал лёгкое головокружение и боль в определённых местах. Мы ещё раз, довольно бурно сошлись, а расслабиться мне удалось при помощи «особых ласк», искусством которых, как выяснилось, Нина Константиновна владела в совершенстве.
– Ладно, так и быть. На сегодня я тебя отпускаю, мой милый друг, – сказал она, когда мы уже снова сидели на кухне и после очередных «граммчиков» пили чай. – Но ты меня не забудешь, гарантирую!
Нина протянула листочек с номером своего домашнего телефона.
– Можешь звонить в любое время после шести вечера. Приехать можешь тоже в любой день, а в выходные – хоть с утра. Только приходи обязательно! Я буду ждать…
Прощались мы в прихожей. Нина меня целовала, когда я уже застегнул куртку. Из ванной вышел кот и внимательно посмотрел на нас.
… Домой я добрался в начале второго ночи. Моя милая мирно посапывала в кровати, дочка спала в своей комнате. Я на цыпочках прошёл на кухню. На плите стояла сковородка, в ней – жареная с грибами картошка. На столе салат из квашеной капусты с луком, обильно сдобренный постным маслом, как я люблю. Также на столе я обнаружил две бутылочки пива «Тверское тёмное».
Всё было именно так, как я люблю. Так, как всегда…
Я очень тихо ополоснулся в ванной, зашёл в комнату, поцеловал жену, поправил одеяло. Потом решил, что всё же нужно перекусить, а утром…
... Утром, в субботу 13 апреля, я сделал короткую запись в своём дневнике за 1996 год.