Как минимум в нашей культуре принято извиняться и требовать извинений. Эти два действия настолько прочно вошли в традицию, что стали практически неразрывно связаны с чувством вины и чувством обиды соответственно. Здесь я постараюсь описать, почему считаю такую традицию неразумной и даже вредной и чем её стоило бы заменить.
Начну с того, что обида и чувство вины, будучи субъективными ощущениями, отнюдь не всегда связаны с объективными (насколько их возможно назвать объективными) ошибками и подлинной злонамеренностью. Отсюда следует, что оба участника некоего конфликта способны злоупотреблять высокой ролью извинений в обществе. С одной стороны, когда обида как таковая считается достаточным основанием для обвинений, открывается большой простор для обидчивости, которая может из отрицательной черты характера перерасти в неотъемлемую часть личности и даже в инструмент манипуляции окружающими. Таким образом, сама возможность оскорбиться становится опасным оружием в руках недобросовестных людей, а возможность случайно кого-то оскорбить — веским поводом для далеко не всегда полезной самоцензуры. С другой стороны, когда извинение считается весомым основанием простить человека, обидчик может использовать его как индульгенцию и повторно совершать неприятные для другого поступки. Пример лояльного отношения многих россиян к насилию родителей над детьми показывает, что прощение (в таких случаях — прощение ребёнком старших) нередко воспринимается как своеобразный «высший долг», не менее важный, чем «необходимость» извиниться, и связанный с целым рядом по большей части надуманных «вселенских законов жизни».
Итак, немалая часть общества уверена, что в случае чьей-то обиды жизненно необходимо совершить уже неплохо сформировавшийся ритуал очищения совести. Сначала обидчик произносит слова извинения и при необходимости подкрепляет их некими примирительными действиями. Затем обиженный произносит слова прощения, также в отдельных случаях добавляя к ним определённые действия, после чего отношения между обоими участниками «процедуры» формально считаются восстановленными.
Стоит оговориться, что описанный процесс не всегда можно в полной мере назвать ритуалом: многое зависит от искренности конкретных людей и от восприятия извинения и прощения в конкретной культуре. Но когда хотя бы одно из этих действий считается долгом, неисполнение которого чревато потерей уважения окружающих, оба действия превращаются в самый настоящий ритуал, формальный характер которого даёт основания — нередко веские — сомневаться в искренности его сторон.
Более того, неискренность, часто сопровождающая эту традицию, способна превратиться в подлинное садистское удовольствие. Так, обидевшийся человек может ощущать своё превосходство и даже заниматься самолюбованием, смакуя каждое мгновение обиды и прощения, ставших для него способами уничтожить репутацию обидчика и получить над ним власть. Обидчик, в свою очередь, может быть по-настоящему рад ценой некоторого театрального самоунижения подменить истинную работу над собой простыми обрядами.
Впрочем, изменяться в случае чьей-то обиды нужно не всегда, ибо, напомню, не всякая обида вызвана реальным вредом. Но, если обида разумна и обоснованна, я считаю правильным такой подход: неменяющийся недостоин прощения, ибо всё столь же склонен к тем же ошибкам, а изменившийся в прощении не нуждается, ибо отчасти уже стал лучше. Если говорить о чувстве вины и о стыде, то, суммируя всё сказанное ранее, мои мысли можно уложить в ещё одну, похожую формулу: неразумному стыд неведом, а разумному не нужен. Таким образом, переоценивать извинение и прощение, как это делается сейчас, весьма ненадёжно, эта традиция не даёт того результата, которого от неё наивно ждут. А что может такой результат дать? На мой взгляд, это пристальный, разносторонний и рациональный разбор всякой обиды, поиск слабых мест в личности всех сторон вопроса, определение для них наилучшего вектора развития, а в дальнейшем — наблюдение за этим развитием и посильное ему содействие. Возможность простить и быть прощённым в таких рационалистических взаимоотношениях никуда не исчезнет, но из инструмента лжи и обмана превратится в небольшое подспорье для подлинных изменений к лучшему.