Он родился в звании инспектора Управления уголовных расследований дождливым субботним днём в подвальной квартирке неподалёку от Слоун сквер в Лондоне. Шёл 1931-й год.
Весь день дождь хлюпал под ногами прохожих, шагавших взад и вперёд на уровне глаз, за залитыми струями окнами. Он взмётывался веером из-под колёс машин, стекал по ступенькам к моей двери и затопил площадку. В голову приходило слово «безжалостный», а шум дождя действовал невообразимо угнетающе. Учитывая, чему предстояло произойти в тот день, обстановка была самая что ни на есть подходящая.
Я читала детективный роман, взятый в мрачной маленькой библиотечке в канцелярском магазине напротив. Кажется, авторства Кристи или Сэйерс. К четырём часам, когда уже начало смеркаться, я закончила его. Дождь всё ещё шёл. Помню, я развела огонь, подсыпав угля, как тогда делалось в Лондоне, и села смотреть на пламя, лениво размышляя, а есть ли у меня способности написать что-то подобное. В тот сезон в Англии на вечеринках по выходным была популярна игра в «убийство». Кому-то подсовывали карточку, сообщавшую, что он или она – «убийца». Далее он или она в подходящий момент выбирали «жертву», и затем вершился «суд». Я решила, что это неплохая идея для детектива – они тогда уже назывались «угадайкто» – если в игре «жертвой» вдруг окажется по-настоящему убитый человек. Как выяснилось впоследствии, по счастливой случайности я не сразу узнала, что эта же идея пришла в голову одному французу.
Я начала продумывать свой замысел. Ворошила угли, а заодно и мысли о возникшем персонаже – расследователе преступлений, который вполне мог зародиться в мрачных глубинах огня.
В комнате стало совсем темно, когда я накинула макинтош, взяла зонтик, всплыла по ступенькам цокольного этажа вверх и сквозь заштрихованный дождём свет фонарей прошла к канцелярскому магазину. Там пахло влажной типографской краской, дешёвыми журналами и промокшими людьми. Я купила шесть тетрадей, карандаш, точилку и прошлёпала обратно к себе.
Затем, со странным ощущением, словно найдя хорошее развлечение, я стала обстоятельнее продумывать персонажа, который уже начал формироваться у меня в голове.
В криминальной прозе того времени сыщиком являлся человек с более или менее эксцентричными привычками и набором легко опознаваемых причудливых черт – разумеется, следование традиции Шерлока Холмса. У блистательного месье Пуаро Агаты Кристи имелись усы, страсть к упорядоченности и частые упоминания «серых клеточек». Лорд Питер Уимзи Дороти Л. Сэйерс был, как я сейчас склонна полагать, наигранно и назойливо забавен. Приятный Регги Форчун говорил – и автор Х.К. Бэйли заставлял его повторять это очень часто – «Мой дорогой, о, дорогуша!», а за Атлантикой жил странно изъясняющийся Фило Вэнс, на язык которого, по нахальному мнению его творца, С.С. Вэн Дайна, в определённой степени повлияло обучение в Бэллиол колледж в Оксфорде.
При наличии такой компании знаменитых эксцентриков я пришла к выводу, в тот давний дождливый ранний вечер, что лучше сделать основного персонажа сравнительно ординарным: дать ему биографию, напоминающую биографии моих английских друзей, и не навешивать на него чудачества, как удавки на шею. (Теперь я понимаю, что в ранних книгах мне это не очень удалось.)
Я решила, что мой детектив будет профессиональным полицейским, только не совсем типичным: привлекательный, культурный человек, с которым приятно разговаривать, но не очень приятно ссориться.
Он начал обретать плоть.
С самого начала я обнаружила, что знаю о нём довольно много. Более того, мне даже кажется, не втянись я случайно в сочинение детективов, а выбери более серьёзный жанр, он бы всё равно объявился и просто проявил себя в совсем другой обстановке.
Он оказался высоким, худощавым, небрежно элегантным и достаточно утончённым, чтобы люди не сразу могли догадаться о его профессии. Он – человек сострадательный. Обладает не совсем обычным чувством юмора, построенным на недосказанности; вопреки невыразительным, даже извиняющимся, манерам, может быть властным и дать почувствовать свой авторитет. Что касается семьи, то сразу выяснилось: он – младший сын аристократической семьи из Бакингэмшира, получил образование в Итоне. Его старший брат, которого он считает в некотором смысле ослом, – дипломат, а любимая мать – дама с характером.
Помню, я была очень довольна, когда в самом начале карьеры в одной из рецензий его назвали «этим приятным парнем Элленом» – ведь мне нравилось именно так о нём и думать: как о хорошем парне со стержнем, который не сразу бросался в глаза, стержнем крепким, как, я надеюсь, и выяснилось впоследствии. В ранние годы популярная пресса называла его «инспектором-красавчиком», что заставляло его сильно смущаться.
В день его «рождения» я подумывала написать историю, в которой будет объясняться, почему он оставил дипломатическую службу и пошёл в полицию, но эта мысль так и не получила никакого развития.
Возраст? Здесь необходимо отступление. Его возраст не смог бы вычислить и Эйнштейн, и в этом отношении он не одинок. Как я поняла, Эркюлю Пуаро по человеческим меркам на момент смерти шёл 122-й год. Сказать по правде, литературные расследования проходят в своеобразном пространственно-временном континууме, в котором мистер Баккет из «Холодного дома» может быть замечен ведущим следствие бок о бок с недавними юнцами, ещё неопытными сыщиками. Достаточно сказать, что в день появления моего детектива я не очень-то интересовалась его возрастом, и так и не изменила этого отношения.
Его появление было неожиданным – он словно возник из пустоты. Один из вопросов, часто задаваемых писателям касательно персонажей в их книгах – списаны ли они с людей из нашего будничного мира, «реальных людей». Некоторые из моих персонажей действительно списаны, но они претерпели ряд мутаций, вследствие чего отдалились от своих прообразов. Но только не этот. Насколько я могу сказать, прообраза у него нет, если не считать родителя-автора. Он возник сам по себе, и если по этой причине ощущается как не слишком реальный, для меня, по крайней мере, он был и остаётся очень реальным.
Дороти Л. Сэйерс подверглась резкой критике, возможно, не совсем необоснованной, за то, что обожала своего Уимзи. Такое отношение может расцениваться как недостаток вкуса или суждения, хотя её пылкие поклонники не готовы согласиться с этим. Не могу сказать, что сама в такой степени прикипела к моему сыщику, но я полюбила его, как старого друга. Более того, осмеливаюсь полагать, что в моей компании он сделался «трёхмерным». Мы много путешествовали: в ночном экспрессе по Северному острову Новой Зеландии, среди гейзеров, кипящей грязи и заснеженных гор этой страны. Мы проплывали по английским каналам и проходили по улицам Рима мимо его памятников. По долгу службы ему приходилось бывать на острове у побережья Нормандии и за кулисами нескольких театров. Он плыл на одном корабле с сумасшедшим серийным убийцей из Тилбери в Кейптаун и производил аресты, по крайней мере, в трёх загородных поместьях, в одной больнице, в церкви, на барже и в пабе. Неудивительно, что после таких перипетий у нас значительно расширился кругозор, ничего подобного даже не предвиделось в тот дождливый лондонский день.
При первом своём появлении он был холостяком, и, хотя реагировал на противоположный пол, не прыгал из одной случайной постели в другую в процессе работы; а если и прыгал, я об этом не знала. Он был во всех отношениях свободен, как птица, и таким и оставался, пока, плывя из Сувы на Фиджи, не повстречал Агату Трой, рисующую картину на палубе лайнера. А этому суждено было произойти ещё спустя полдюжины книг.
Редакторы и издатели впадут в смятение, когда, после ещё пары расследований, его предложение руки и сердца будет принято. Помолвка станет свершившимся фактом, и с тех пор мне придётся иметь дело с женатым сыщиком, его знаменитой женой, а впоследствии и с их сыном.
По ряду совпадений и вопреки его пожеланиям получится так, что эти двое время от времени окажутся втянутыми в его профессиональные обязанности, но по большей части ему удаётся разделять работу и семейную жизнь. Он берётся за дела в сопровождении своего постоянного помощника и по совместительству близкого друга; чинно притопывает инспектор Фокс – массивный, спокойный и прямолинейно мыслящий. Они проработали вместе долгое время, и до сих пор позволяют мне сопровождать их.
Но «в тот самый день» всё это, как любили писать леди-детективщицы, «было в будущем». Огонь ярко горел, на стенах моей лондонской квартиры плясали отбрасываемые им узоры, когда я включила свет, раскрыла тетрадь, заточила карандаш и начала писать. А он спокойно ждал где-то на заднем плане своего выхода в главе IV на странице 58 первого издания.
Я была не одна. И стало необходимо дать имя моему посетителю.
Несколькими днями ранее я нанесла визит в Далуич колледж – это английская «паблик скул», что в любой другой стране означало бы частную школу. Она была основана и весьма щедро финансировалась известным актёром эпохи Елизаветы I. В ней располагается шикарная картинная галерея и замечательная коллекция театральных реликвий времён Шекспира и Марлоу – для меня, страстной любительницы того периода, это было просто безумно интересно.
Мой отец был выпускником Далуич колледжа – так называемый «старый элленианец», поскольку фамилия актёра елизаветинского времени была Эллен.
Инспектор Эллен из Управления уголовных расследований? О, да.
Его имя возникло не сразу, но во время очередного визита, на этот раз к друзьям в Хайлендс, в Шотландию, я столкнулась с некоторыми персонажами со звучными именами, среди которых был такой Родерик (или Рори) МакДоналд.
Родерик Эллен, инспектор Управления уголовных расследований?
Да.
Фамилия, кстати, произносится «Эллен»*.
*Традиционный русский вариант транскрипции фамилии инспектора, разумеется, неправилен с точки зрения английского произношения. Дело в том, что современная фамилия чаще всего пишется Allen, так что вариант Марш, Alleyn, является немного необычным, и, следовательно, более интересным. Возможно, русское «Аллейн» появилось как попытка передать эту необычность стандартной фамилии.