Отрывок из романа "Ветер перемен"
А с Василием Петровичем Лопашенко мы были в хороших отношениях, и он хорошо знал и меня и Виктора (моего брата), и поэтому без всяких оговорок и претензий снова взял меня в свой цех и в группу РЕМПРИ. Да и с квартирой, также, он всё быстро уладил! Ведь ему я и сдал, «по честному слову», уезжая из Запорожья в город Омутнинск свою прежнюю, числивщуюся за нашим цехом квартиру. А вышло всё так:
Виктор с Марией к тому времени уже получили новое жильё, а Василий Петрович договорился с начальником Марии: и мы опять поселились в том же бараке, только в квартире напротив, где раньше жила со своей матерью Мария.
Вот так у нас хорошо и ладно тогда всё получилось и «устроилось»; и это только благодаря, нашему начальнику цеха. Он тоже ведь тогда недавно вернулся в наш цех, сменив около полугода назад на этом посту Ивана Даниловича Пересаду.
Да, хорошим начальником, да и человеком был Василий Петрович, и память о нём у меня сохранилась и осталась хорошая навсегда!
Потом он проработал в нашем цехе, на своем прежнем посту всего лишь полтора года, и директор завода, повысив в должности, взял его в свою команду управления - Главным диспетчером завода…
Я помню тогда, к этому событию и мы с Борисом Плахиным – моим другом и соратником по перу (поэтом нашего цеха) тоже « руку приложили», и отблагодарили его за такое хорошее отношение к нам. А дело происходило таким образом:
Место главного диспетчера завода тогда было «вакантно». И никто не знал, кого директор завода из многих своих начальников цехов выберет себе в соратники на эту должность. И в день рождения директора, на оперативке, начальники цехов, должны были поздравлять Омельченко Василия Ивановича с его Юбилеем. И наш начальник цеха к этому очень хорошо подготовился…
Как помню сейчас, перед этим он вызвал нас с Борисом Плахиным, с утра, в свой кабинет и сказал:
- Вот вам задание, ребята»! У директора завода сегодня Юбилей! Я вам оставляю данные его биографии. И нужно в честь этого праздника написать поздравительную речь с хорошими стихами. Я вас закрою в кабинете, чтоб вам никто не мешал, и вы к началу оперативки (через два часа) всё это должны сделать. Задание важное и срочное и очень деликатное!
Ничего себе! У нас, от такого задания тогда - аж, лбы вспотели. Всего только два часа и ни минуты больше?!.. И мы сидели и «пыхтели», и старались, и сочиняли поздравительные слова речи Василия Петровича, в стихах к Василию Ивановичу, директору завода.
Это было довольно трудное дело, и была большая ответственность: нужно было найти красивые и мудрые слова, образы, рифмы, не ошибиться в содержании текста согласно биографии. И мы старались, корпели и работали - и мы это сделали!
Василий Петрович получил-таки то, что он хотел! Он и сам такого не ожидал. А кто его знает почему. Видно все ж таки подействовали наши с Плахиным поэтические слова, в стихотворной форме. Поэзия – это ведь вам, как говорится, «не фунт изюма»!
Потом он, конечно, рассказывал нам: что, когда он прочитал свое поздравление директору завода, с рифмами, и в хорошем стиле высокого слога, где были учтены все вехи его биографии, Василий Иванович встал, и, прослезившись, обнял нашего начальника как своего родного брата, и поблагодарил его…
И Василий Петрович получил тогда свою высокую должность…
А мы с Борей Плахиным получили тогда тоже некую свою премию, ну а наш цех получил – нового начальника цеха – им стал тогда Григорий Остапович Каланчук.
А я на своем личном фронте за год до этого поступил на первый курс Машиностроительного института. Но как раз тогда, и, в то же, самое, время, очень сильно заболела и моя мать (из-за высокого давления, у неё произошел инсульт и в результате этого инсульта у неё парализовало правую сторону тела) и я через год ушел со второго курса этого института.
Ведь Виктор (мой брат), когда женился на Марии Сечиной, в пятьдесят седьмом году, вскоре получил новую квартиру, и в это же время у них с Марией родилась дочь (Женя) и они отделились от нас. А мы с матерью остались жить одни в своей прежней старой квартире. И когда я уже вернулся из армии, а затем поступил учиться в институт и, когда моя мать заболела, то мне было очень трудно одному: везде успевать, и всё совмещать – ухаживать за лежащей без движения матерью, работать в цеху и учиться в институте. И поэтому учение в институте мне, к сожалению, пришлось оставить…
Тогда в нашей стране всё как бы уже устоялось и наладилось. Шел тысяча девятьсот семьдесят седьмой год. После Хрущёва нашим государством уже более тринадцати лет руковонил Леонид Ильич Брежнев. И мать моя к этому времени тоже уже начала выздоравливать и почти полностью выздоровела, «поднялась» и стала ходить - делать всё самостоятельно; и даже ходила на базар за продуктами…
И я облегченно вздохнул и занялся произведениями литературы и народного творчества: стихами и музыкой. Купил себе электрогитару и клавишный электромузыкальный нструмент - (ионику) и начал понемногу учиться играть на ней дома…
Жили мы при Брежневе, я вам скажу, совсем не плохо. Конечно, наверно «не так как обычно говорят при «настоящем коммунизме», но как при хорошем - «развитом» социализме (как тогда говорилось) – так это уж точно! У нас был: и телевизор, и ленточный (бабинный) магнитофон.
Виктор и Валентин (мои старшие братья) тогда часто по воскресеньям к нам стали «захаживать» в гости. Но они приходили в гости и навещали мать ещё и по тому, что они у нас в бараке и «в гостях» - просто душевно отдыхали…
Мать, бывало, тогда часто напечет нам всем вкусных пирожков, поставит на стол большую (шести литровую) бутыль с выстоянной брагой и мы все, собравшиеся за общим столом, сидели и разговаривали - вспоминали былые годы, и давние дни своей юности: в Сибире, в Алунте и здесь, на Украине.
Я конечно брагу не пил, а братья её понемногу, всё-таки употребляли…
Приходила к нам и Женя (дочь Виктора) с подругою Наташей, им было тогда уже обеим лет по восемнадцать - двадцать. И им тоже нравилось бывать у нас. Ведь у меня там была электро – гитара, «ионика», а ещё фотоаппарат, и мы часто играя на инструментах, и слушая музыку, записанную на магнитофон, фотографировались вместе. И нам тогда всем было приято и весело, проводить время в этой нашей «домашней» маленькой компании.
Весёлые и вольготные тогда были вечера и в нашем заводском парке…
Возле кинотеатра имени Шевченко была танцевальная площадка и в выходные дни (по субботам и воскресеньям) там устраивались танцы для молодёжи. Мы дружинники от завода, когда дежурили в дружине, бывало часто ходили туда наводить порядок. Присутствовали и на танцплощадке, смотрели и ходили в парке, возле неё.
И вот однажды нашим девчатам захотелось пойти и потанцевать на танцплощадке в парке, и они потянули и меня туда.
Я вообще-то не любил этим делом заниматься, но раз, они позвали меня я всё же, решил пойти с ними. И вот мы вечером (все - в троем) пришли в парк, зашли на танцплощадку. Музыканты там в тот вечер только - только еще настраивали свои инструменты…
На танцплощадке было много народа, но все они были мне незнакомы, (в основном «шалая-малая» молодежь до восемнадцати лет). И вот, наконец, я увидел знакомое мне лицо Владимира Синёва, токаря нашего цеха, из нашей группы Ремпри. Обрадовавшись, я подошёл к нему и мы с ним, поздоровавшись и перебросившись несколькими словами, разошлись.
Оказывается: он был постоянным членом дружины, и как раз в этот день, дежурил со своими ребятами внутри, на этой танцплощадке.
Начались танцы, и я, отойдя от него, начал танцевать со своими девчонками. И тут вдруг, ко мне подходят два молодых паренька (младше меня лет на восемь) и вежливо так предлагают пройти к их «заводиле» или «королю» танцплощадки (как они тогда его ещё называли).
А этот «король» - вожак их главный, был такой же молодой, как и они - совсем невзрачный маленький «шкет», похожий на попугая «Кешу». Ну, просто – «мелюзга», если посмотреть на него - да ещё и под «мухой». Сидит он себе в углу на постаменте, подобно индийскому йогу, в своей барской позе - и ноги сложил калачом.
Я подошёл к нему, и он говорит мне, таким, развязным барским тоном:
- Ты кто такой, пацан - «очкарик»?
А я ему: «А ты кто такой парень, - «бухарик»?!
Он мне в ответ: «Я здесь король! Давай «вали» скорей отсюда, пока я ещё весёлый, и добрый!»
Я посмотрел на него: ну просто ничтожество какое-то, муравей пьяный или гриб-сморчёк, но с обслугой и мнит себя «Иваном Грозным» с опричниками - осмелел вот и командует всеми. И сказал ему:
- Да пошел ты, «малец-огурец»! Иди, вон командуй своими «молокососами»! - И отошёл от него.
И тут, через некоторое время, подходят ко мне опять эти двое его «прислужников» и предлагают, угрожая: Давай-ка выйдем за ограду и поговорим! А я им в ответ:
- Вы что это «жуки из муки», думаете, что всех здесь умнее?
- Хотите выманить меня, за ограду, а там - «огреть» по башке, или «перо» под бок мне сунуть? Не получится, короеды малые! Говорите здесь! И сам от них на метр отстранился, - понимая, что они мне какую-то «гадость» готовят…
И вот заиграла музыка, и начались танцы, и все начали танцевать. Я им: Ну говорите, что вы хотели сказать? А они мне: Сейчас, сейчас! Подойди поближе - мы тебе и скажем.
А я усмехнулся им в лицо и ответил: Да идите вы подальше, пока я на вас вон того высокого «дядю» с красной повязкой на рукаве, не пригласил и, не направил на вас!- и показал им на дружинника и своего друга, Володю Синёва. А он был парень: огромный и видный, солидный, как штангист, с красной повязкой дружинника, весом в два раза тяжелее их обоих, да еще и ростом метр восемьдесят с лишним! Они как глянули на него, так вижу сразу и засомневались…
Я то, подумал, что эти хмельные «мальцы-огурцы» одумались, и вскоре отстанут от меня - и на секунду расслабился - потерял бдительность. И тут слышу, что мимо моего левого уха, вдруг что-то, как пуля (какая-то) мелькнув, просвистела…
Я, от неожиданности (инстинктивно) отпрянул, и чуть отвернув лицо в сторону. Вижу: передо мной образовался такой длинный - длинный «коридор пустоты» и все танцующие в страхе расступились, а там, в дали этого коридора, стоит один из этих «шкетов», и у него под глазом большой - прибольшой «синяк» набухает и расплывается…
Оказывается: этот «индюк», хотел «влепить» мне своим, привязанным к руке тягучей резинкой шариком, в глаз, но видно, своим петушиным умом, не подумал и, прицеливаясь, поднял руку к своему глазу, бросил шарик и промахнулся, а шарик тот, отброшенный назад к нему всей силой растянутой крепкой резины, возвратившись к своему хозяину (по той же самой, траектории полёта), так «врезал» ему по глазу, что у него, несчастного, весь глаз и вся правая щека опухла и посинела.
И я понял тогда, что это меня сейчас, конечно же, только бог или мой ангел-хранитель (возможно и мой старший брат Борис, погибший в войну) мог так спасти и уберёчь от этого «подонка». Он как святой небесный воин – Георгий, поразивший когда-то злого змея, направил его же оружие ему обратно: прямо в то же самое место, в которое этот «змей» хотел сам меня ударить.
И я тогда «не долго - думая», подошел к Владимиру Синёву, и всё рассказал ему, указав при этом и на того «йогистого кроля» и его «опричников». И мой товарищь и друг (Синев), рабочий нашего цеха и группы, тут же, направил на них своих ребят - дружинников. И его дружинники: тоже наши (заводские) парни тут же навели порядок…
Они просто взяли этого захмелевшего, косоглазого вожака, зарвавшегося – «короля» всех этих танцующих малолеток, а с ним и всю его «зелёную поросль», трепыхающихся слуг – скрутили. И аккуратно, «подняв», на руках – вынесли! И унесли в «свою» комнату, для полного разбирательства. Хотя эти пьяные юнцы, сопротивляясь, и что-то там и кричали, и грозили им. Ну, а в дружине, вы знаете, как с такими «петушками» разговаривают…
А затем Володя, отозвал меня, и сказал, чтобы я остался в их дружине до самого конца танцев (пока все не разойдутся).
– Зачем? – воспротивился я, – для дачи показаний в милиции? - Но мне ведь нужно ещё и своих девчат домой проводить? – сказал я ему.
– Нет, друг мой! Пусть твои девчата сегодня идут домой сами - ничего с ними не станется, - ответил мне Владимир. Ты лучше сам себя сейчас побереги, - предупредил он. - Ведь у этих подонков могут быть и другие пособники, которые тебя здесь, возможно, давно уже «заприметили», и теперь только и будут ждать, где-нибудь в темном местечке, в парке после танцев. Так что ты уж лучше здесь останься, побудь с нами, пока все не разойдутся – вот и останешься цел и невредим.
Мы все потом вместе выйдем и будем расходиться по домам по два или по три человека. Ну а этих «приблатненных» драчунов мы уже опросили и определили в милицию. Пусть посидят там немного и призадумаются. Их проверят, поставят на учет и утихомирят.
И я, вспомнив, как моего брата Виктора, двадцать лет тому назад, когда мы ещё жили на Зелёном Яру вот так же, после танцев, двое таких же озверевших подонков пряжками чуть не убили, избив до полусмерти – согласился и остался. И в тот вечер мои девчата (Женя и Наташа) ушли домой сами. Но, потом узнав - в чем дело, они тогда на меня и не обиделись…
Вот такое тогда это было суматошное время «застоя», как сейчас говорят.
Но какого «застоя» и почему? Я не понимаю! – А по мне так: не застоя, а скорее всего - конца Брежневского правления государством. И всё же – это было «весёлое и хорошее время». Время умиротворения, умиления, и, конечно же, восхваления руководителя Великого государства, а значит и нашего прошлого образа жизни.
Ещё был жив общий «европейский лагерь» всех Социалистических стран. И был богат и силен наш Советский Союз. Он тогда всем поднимающимся из нищеты и бедности странам мира помогал - (пол Африки и Азии обслуживал, не говоря уже, о Кубе и Восточной Европе, отдавая всё своё заработанное нашим народом богатство даром или почти ни за что!). И был ещё в силе Варшавский договор и не разрушена «Берлинская стена», (а это сделал потом уже - через 20 лет Михаил Сергеевич Горбачёв – слуга западного капиталистического мира).
Но сила дружбы и верность брежневского правления уже таяла, как и здоровье самого, руководителя государством - Леонида Ильича Брежнева: не стало контроля и той «твердой и сильной когда-то его молодой руки»!…
Вот что пишет, о том времени Ю. В. Фалин, дипломат и депутат СССР, член Центральной ревизионной комиссии, член ЦК КПСС, а затем и секретарь ЦК КПСС.
(А, он то, ведь, не понаслышке знал тогда все секреты международной и внутренней политики СССР того времени; и всё то, что тогда было сокрыто от нас). И пусть он резок в своих утверждениях, но думаю – прав и совершенно справедлив!
Горбачева, Фалин, так прямо и назвал, «жуком-короедом» или просто предателем Родины. А как ещё иначе-то его можно теперь называть? Так оно и есть! Недаром ведь американцы вручили Михаилу Сергеевичу их собственную огромную «оскороносную» медаль за развал им Советского Союза и за их такую впечатляющую победу в «холодной войне». Да и Тетчер, об этом потом тоже, отмечая свои заслуги, съехидничала, как она, мол, хитро и тонко соблазнила падкого на самомнение и наивного «Микки Горбачёва» на этот его такой предательский «подвиг». Подкинула ему мысль: что он, мол, может стать самым Великим в мире и знатным державным руководителем, и «Большим мыслителем» в истории всего прошлого, а так же теперешнего и будущего времени. После этой капитуляции и разложения, дезорганизации и разоружения и сдачи Советского Союза – а затем и присоединения к «ним» всей этой большой и богатой природными ресурсами России.
«Это несправедливо, обладать такой территорией! – возвещала она, - России нужно поделиться своими природными богатствами с нами, т. е. со всем западным миром» …
На что сейчас, им всем, можно ответить прямо и почти гипотетически: «Так в чем же дело, господа западные демократы и капиталисты?!».
Глава российского государства вам уже давно предлагал: «Давайте сделаем пространство стран Западной Европы и народов России от Лиссабона до Владивостока - Дорогой Мира и Дружбы, торговли и сотрудничества, вместо этой беспредельной и недальновидной «политики конфронтации» Запада с Востоком и продвижения, вашего с США блока НАТО, всё дальше и дальше на Восток к русским границам. Это ведь только разжигает ответный огонь ненависти и недоверия между нашими и вашими народами. И это сделать сейчас реально и вполне возможно. И это было бы правильно! А что касается негатива прежних эпох правления Ельцина и Горбачёва, то далее Ю. В. Фалин пишет…
«Если мы всегда будем всё вот так замалчивать и не извлекать уроков из трагического опыта истории нашей страны, за которые наш народ заплатил кровью колоссальнейшую цену, то мы и сегодняшнюю нашу Родину – Россию не спасем, а потеряем».
О Брежневе же, он сказал: «Почему в 1964, после Хрущёва выбрали руководителем партии и всей страны Леонида Ильича Брежнева? Потому что Брежнев был человеком добрым, и не способным к конфликтным действиям и различным конфронтациям…
Тогда и сложился этот всем известнейший триумвират власти в руководстве, в который вошли Генеральный Секретарь ЦК КПСС - Брежнев, председатель Верховного Совета Подгорный и председатель Совета Министров СССР - Косыгин. Все они имели равные права. Я тогда присутствовал при нескольких случаях, - (заявляет Фалин)…
И когда кого-то из этого «властного триумвирата» во время обсуждения каких-нибудь очень необходимых решений не оказывалось в Кремле или даже в Москве, тогда и решение стратегически важных для страны вопросов повисало в воздухе. Все такие ситуации привели к тому, что в июне 1977 года из этого триумвирата просто таки убрали - «выбросили» Подгорного, уволив его со всех постов должностей и отправив на пенсию, как пенсионера союзного значения. А ещё годом раньше (из-за каких-то разногласий) в 1976 г. случился инфаркт и у А. Н. Косыгина»…
«А вокруг Брежнева, всё это время крутились какие-то приветливо одобряющие все его действия «подхалимы», которые и создавали в стране из обычного Генерального Секретаря новый культ личности. И из добродушного и бесхитростного человека, который любил всех награждать и целовать, и сам получать ответные награды с поцелуями, была сделана настоящая «советская икона», украшенная орденами в десять рядов»… Вот что происходило на верху нашей власти в то время»…
А что касается лично меня и моей жизни, то я в это время все-таки поступил учиться на двухгодичные заочные курсы рабкоров при городской местной газете «Правда» и учился, постоянно публикуя свои стихи в газете «Машиностроитель», а в цехе участвовал в работе редколлегии цеховой стенной газеты «Полёт». У меня сохранились некоторые отрывки стихов того времени, из жизни рабочей молодежи …
А теперь о самом главном
И на всю, друзья, страну!
Жил народ в ту пору славно
Отходя порой ко сну.
И в умах свершая битву,
Выпив рюмку не одну,
Мы учили как молитву,
Книгу Жизни – «Целину».
Уходила в даль эпоха,
Под медальный звон с высот.
И «пахал» в три смены Лёха, ( Наш токарь РЕМПРИ- Фомичёв)
На станочке «ДиП – 500»…
Раз сказал Желенин Оле:
- Я сегодня буду в школе,
После чтенья «Целины»
Испеки-ка мне блины…
Оля тесто завела,
На бочок в постель легла,
Пять страниц перелистнула
И, забыв про всё, уснула…
У Желенина ж в тот срок
Трудный выдался денёк:
На работе был аврал,
Да, к тому ж он плохо спал.
И в прошедший вторник ночью,
Что-то съел или «принял»?..
Вот домой, как волк голодный,
Мчит Желенин быстроходный,
И, потея сквозь штаны,
Мысленно жует блины:
Первый блин – за вычисленья,
Два блина за сочиненье,
Три – за окислы азота,
Пять – за Бойля-Мариота.
Знанье ж радио основ
Я оформлю в шесть блинов.
И вот Желенин мчит с вечерней школы рабочей молодёжи, а молодая жена его, читая пошехонскую «Целину» Брежнева, так зачиталась большим трудом «великого» вождя-мыслителя, что и уснула. И проспала, забыв про всё, что ей молодой муж наказал сделать. И тут прибегает голодный муж из школы и видит, что у него для «закуса» ничего нет, и «что все мечты его разбиты и напрасны»! И он тут же поднимает большой ор с претензиями к своей супруге, с высоким всплеском вылившихся отрицательных эмоций!..
Но в конечном итоге, всё это закончилось и хорошо и славно: Они обнялись – как в любой семейной драме - и поцеловались. И наступил «келейный» мир и порядок. Любовь, и дружба, мир и шутка, как говорится – побеждают, крик желудка. А в рифму это выглядело так:
- Где блины, - ревнул он строго.
- Мне их нужно много-много.
Да, чтоб с маслом и по больше,
А не то – уеду в Польшу!
Оля тут сообразила
Усмехнулась и тогда
Прошептала: - Я забыла.
Вышла просто ерунда…
Приходила нынче Белла,
Медсестра из здравотдела,
Всем она из вашей школы
Ходит, делает уколы,
От чумы и столбняка.
Что за груди! А бока?!
Не увидишь, не поверишь-
Свалит запросто быка!
Эта Йо - Сиповна Белла
Все блины твои поела,
Говорила и ревела,
Что ей в жизни не везет:
Муж, мол, полный идиот.
У неё, Валер, от горя
Очень талия растёт…
Тут Желенин глянул зорко,
И сказал: Готовь мне «жрать»!
Я в РЕМПРИ главнее Жорки,
Мне на Беллу наплевать!..
Вдоль домов микрорайона
Плыл дымок, тревожа сны.
То Желенин наш с Олёной
Вместе жарили блины…
Шёл парок с «глазков» яишни,
Жив был Брежнев – вождь, мудрец!
И, конечно, он был лишним
В доме этих двух сердец…
А над Лёхой Фомичевым, который только что упоминался в моем стихе, наши групповые ребята тогда тоже, часто подшучивали. Он в те дни ещё совсем недавно, перешел в нашу группу. И начал как-то, в конце смены, менять эмульсию в своем станке, и выносить её ведром в «сливную яму», а ребята (ради шутки) давай ему подливать в «бачек станка» воду из - под крана. Только он вынесет одно ведро грязной эмульсии, а они ему (пока он ходит), подольют в станок такое же ведро чистой воды.
Фомичёв ходил, ходил: таскал, таскал эмульсию ведром из бачка (аж - вспотел!), а она в бачке его станка – не убывает!!?
Он тогда бросил ведро, взмолился и ругаясь, запричитал: «Что ж это такой – «сволочной» и «едрёный» станок мне достался? У него внутри, наверно, не «бачок», а какая-то целая цистерна вставлена?»…
А все смотрящие на это зрелище, стояли у ближних станков и тихо посмеивались, но он так и не смог понять: почему эмульсия у него из бачка - не убывает? Он просто не смог сообразить, что ему в «бачок» воду подливает его ближайший сосед по станку, и его лучший дружок Миша Бильчук, такой же тоже заядлый юморист, как и другие парни из нашей группы…
В то время, в период руководства цехом Каланчука, Григория Остаповича, Предцехкомом нашего цеха была Алла Александровна Абросимова, добрая прекрасная и отзывчивая женщина - душевный человек. Она для меня была как родная заботливая мать.
Муж её и она, конечно, любили поэзию и ей нравились мои стихи. И я, тогда ещё молодой начинающий поэт, был благодарен им, а также Каланчуку Григорию Остаповичу и Владимиру Чубенко за их интерес и постоянную поддержку моего творчества.
Тогда, в период работы Аллы Александровны предцехкомом в нашем цехе, я получил наибольшее количество премий и Почетных грамот по работе, да и в литературной деятельности тоже.
В то время, по всем цехам гремели своими песнями и пением многие хоры художественной самодеятельности. И мы все, кто пел в хоре нашего цеха, уединялись в красном уголке и пели, шлифуя качество своего хорового пения: подготавливались к общецеховому заводскому смотру художественной самодеятельности. А потом выступали на смотре художественной самодеятельности цехов всего завода.
Тогда было престижно устраивать для участников художественной самодеятельности за их участие на смотре заказные балы – гулянья с шампанским, где-нибудь в больших залах или в городских столовых после успешного концерта в заводском клубе. И это, конечно же, всех нас сплачивало, и осталось потом у каждого из нас в воспоминаниях на всю жизнь. Так же как и вечера поэзии и встречи народа, с авторами стихов, в концертных залах. Это было прекрасное, овеянное романтикой культурного творчества незабываемое время. Тогда мы все воодушевленные, (не взирая, на возраст) были молодыми! И это всё, в последствии, вылилось у меня, в лирические стихосложения…
Помнишь смотр? Клуба сцена огромная,
И таинственный шорох кулис.
Из партера вдали полутемного
Нам кричали «болельщики»: «Бис!»
После смены, работу окончив, мы,
В песни наши вливали задор,
И девчат голосами подзвонченный,
Пел прекрасно наш маленький хор.
Я такой тебя раньше не видывал.
Как тебе аплодировал зал!
Твоему я партнеру завидовал,
Он ведь рядом с тобой танцевал.
Станешь верной подругой другому ты,
Будешь жизнью довольна вполне,
Только глаз твоих синие омуты
Будут сниться как молодость мне…
Наше время уйдет и забудется,
Только вспомним, быть может, потом,
Мы тот вечер, те зимние улицы,
Хор на смотре цехов заводском…
Эта дружба и труд наш, товарищи,
Будут песенным эхом звенеть.
И пока я душою не стар еще,
Буду песни о днях наших петь.
И ещё одно стихотворение об этом же:
Однажды, в «красном уголке»,
В «обеда» час, между работой,
Девчонка юная в тоске,
На «ионике» играла что-то.
А я глядел в её глаза,
В глаза бездонные, большие,
Была в них: неба бирюза,
И весен дали голубые…
Касалась клавишей рука,
Чаруя нежною игрою.
Играл румянец на щеках,
Как будто «тронутых» зарёю.
Разлёт бровей, лица овал,
Анфас и профиль, без сомненья,
Другой девчёнки я узнал,
В её прекрасном отраженьи…
И память птицею взвилась:
Светило солнце в дождь над рожью,
И девушка со мною шла,
Тропой с ромашковою дрожью.
Как будто сбросил годы я,
И улыбаюсь без заботы...
Есть всё же прелесть бытия
В простой похожести чего-то…
В души глубинных уголках
Я слышу жизни наполненье,
Купаюсь в пушкинских стихах:
«Я помню чудное мгновенье»…
Так, будней трудные дела
Преобразила сердца сказка,
А в сказке девочка жила
С красивым именем Наташка…
И я думаю, что тогда, во времена Брежнева, было то, «Самое лучшее время» из всех «времен» советского правления нашим государством...
Сталин, прославившийся своими жестокими репрессиями против «несогласных» с ним меньшевиков, большевиков и иного советского народа, создал и выстроил страну: поднял сельское хозяйство и всё довоенное промышленное производсто, а так же разгромив фашистскую Германию, победил Гитлера.
Хрущёв же, по своему характеру, бывший при Сталине, каким-то угодником, предвзятым исполнителем или просто, выскочкой и невоздержанным хвастуном и популистом. Хоть его времена и считаются, и стали оттепелью потому, что он тогда, всё же, осудил «культ личности» Сталина, хотя он сам раньше, как говорят в окружении вождя видевшие их люди, на праздниках у Иосифа Виссарионовича в Кремле, залихватски «отплясывал перед ним украинского гопака».
Но став Главным руководителем партии и правительства, он всё же, сделал доброе дело: направил Брежнева осваивать Целину, (в пятьдесят шестом году). Потом - организовал запуск и доставку первого советского спутника на около земную орбиту, и в тысяча девятьсот шестьдесят первом году «поднял» производство и уровень жизни страны, а на «ракетном корабле» и человека в космос, первого космонавта - Юрия Гагарина. Но низвергнув и осудив культ личности Сталина, он сам потом стал таким же «культом личности»!
И простой, и скорый на поступки - Никита Сергеевич Хрущёв, своими поспешными необдуманными действиями, натворил много всякого такого: несуразного и несусветного, за что его потом и сняли с этой должности…
Я помню, как он запретил в колхозах держать своё личное хозяйство и разводить скот, чтобы колхозники не работали у себя и на себя дома, а работали только на полях колхозов, для того чтобы текущую пятилетку выполнить за четыре года и быстрей «построить» коммунизм. И весь народ тогда нашей страны сразу обеднел, а базары и рынки быстро оскудели. Там нечего стало продавать, и это сразу же отразилось на жизни простого советского народа – не хватало разных пищевых продуктов, особенно мяса…
А «Никита», (как тогда его в народе называли) «сдуру» велел тогда делать для продажи в магазинах тошнотворную «китовую колбасу» из рыбьего мяса китов и из конины. И наша дешевая «советская» колбаса стала пахнуть морской рыбой и «конским потом». И весь простой наш «советский» народ тошнило от всех этих её рыбьих запахов.
А потом он устроил у южных границ Америки, из-за Кубы, «карибский кризис». И чуть не довел весь мир до «Третьей мировой войны», когда, выступая в Нью-Йорке на сессии Генеральной Асамблее Объединенных Наций, снял свою туфлю и стал, стуча ею по трибуне кричать оттуда американским и всем другим ненавистным ему империалистам: Я вам покажу ещё нашу - «кузькину мать»!
А затем, как - то раз, съездив с визитом в Америку и побывав там, раз на кукурузном поле у одного какого-то известного фермера, велел, чтобы все советские колхозы, где нужно было и ненужно, стали сеять кукурузу. И все наши колхозы по его приказу, стали выращивать её у себя на полях…
И пекари добавляли кукурузную муку в пшеничный хлеб, чтоб выпекать больше хлеба (его тогда ещё нашему народу в городах бывало, часто просто не хватало). И от этих добавок весь народ наш стало пучить от этой кукурузной «мамалыги», а наш росийский пшеничный хлеб стал полупшеничным рассыпчатым хлебом – то ли со вкусом и запахом гороха, то ли кукурузы.
Потом он «скоропалительно» решил повернуть воды наших некоторых северных сибирских рек вспять, на юг в Среднюю Азию, чтоб выращивать там больше хлопка для всей советской легкой промышленности…
Затем, не подумав, он поспешно приказал рыть Волго-Донской канал: соединять Волгу с Доном, и «слава Богу», что он этот план до конца так и не «успел тогда всё же довести»…
И это, в буквальном смысле слова, спасло все наши земли от искоренения и уничтожения на них всего живого, что нарушило бы, тогда, устоявшийся за века баланс всех природных процессов в разных широтах, и на всей планете.
Затем он, обругав на «Выставке произведений новых авторов», молодого скульптора Эрнста Неизвестного в Москве, вынудил его покинуть Россию и эмигрировать в Соединенные Штаты…
А дальше, боясь «переворота своей власти» его же товарищами, в Кремле, подло сместил маршала Жукова, во время его визита в Югославию, с должности Министра Обороны и отправил его в отставку, на пенсию. И это было сродни предательству, по отношению к великому человеку «Маршалу Победы», а у Георгия Константиновича ведь и имя-то как у святого Георгия Победоносца. Он разгромил японцев на Халхин-голе. Он спас Москву в Великую Отечественную войну от захвата и разрушения немцев: разбил под Москвой (впервые после стольких поражений и отступления Красной Армии), германские, победоносные танковые дивизии Гудериана, которые раньше своим быстрым и неудержимым ходом буквально расчленяли и утюжали на их землях все армии стран Западной Европы.
Хрущев, таким своим отношением, довел «легендарного маршала» до инфаркта. А Жуков ведь спас и его, после кончины Сталина и готовившегося «бериевского» переворота и захвата власти, и расстрела его «несчастного», арестовав тогда, поистине этого сталинского «Малюту Скуратова» - (Берию) прямо на заседании Президиума ЦК КПСС, когда тот после смерти Сталина захотел узурпировать правление всею страною.
Хрущев, также потом, выступая как-то, на очередном съезде компартии громогласно, на весь мир провозгласил, что все советские люди будут жить при коммунизме уже в 80-тые годы прошлого столетия, т. е. ещё в годы своей жизни; и много чего ещё другого такого натворил и наговорил волюнтарист Никита Сергеевич Хрущев…
Он держал в напряжении своими выходками не только наш народ, но и все окружающие нас капиталистические страны Западного мира…
Кинул как-то тогда, клич: догнать и перегнать в развитии науки и производства все самые развитые буржуазные страны, а потом сам на этом «скользком» вопросе и «погорел» - проиграв эту провозглашенную им войну, за лучшую жизнь, с махровым и «ушлым», и очень зажиточным мировым капитализмом.
Я помню ещё все те, весенние «черные ветренные бури», которые застилали поднятой черной сухой пылью всё наше небо на востоке…
Эту пыль поднимали и несли к нам весенние ветра с целины, распаханной плугами в сухих степях: Украины, Поволжья и Казахстана. Вот так это всё было тогда в действительности…
А после его отставки - при Брежневе, наш народ стал жить намного спокойнее и с большим достатком. Начала развиваться культура и образование по всей стране. Устраивались смотры художественной самодеятельности, поэтические вечера, встречи народа с поэтами и писателями, приобретались народом книги для личных библиотек. Организовывались выездные концерты артистов по всей стране. Работали пионерские кружки и кружки народного творчества.
Народ вздохнул и стал жить - спокойнее и богаче. Снизились цены: на хлеб, мясо и другие продукты. Хлеб стоил 20-25 копеек, колбаса варёная, (за кг.) – 2 руб. 80 коп, 3 руб. 20 коп. Мясо на базаре, за килограмм - 4 руб. 50 коп. А колхозные помидоры, для консервации и заготовки сока, мы горожане, покупали - по 5 копеек, за килограмм; и покупали и заготавливали на зиму - по 50 и 100 кг. И такие заготовки летом делала почти каждая рабочая семья.
«Комплексный обед» в заводской столовой стоил - 50 копеек. Плата за квартиру, при зарплате в 230 – 320 руб. – 9 руб и – 13 руб. Я помню, даже хлеб на обед в нашей заводской столовой был бесплатным и стоял уже нарезанный, в обед, на столиках…
Если сравнить наглядно: - это была такая же вольготная всенародная пора жизни, которая была показана потом в прекрасном фильме-комедии выдающегося советского кинорежиссера Эльдара Рязанова – «Ирония судьбы или, с лёгким паром…» в 1976 году в ночь на «Новый год». А также в его, следующем фильме – «Служебный роман». Теперь же эти времена можно посмотреть только лишь со стороны, и «по наслаждаться» романтикой той беззаботной жизни…
Все те события, и те условия жизни для нас, были тогда словно сказочный сон – и всё это потом словно «кануло в Лету».
Народ тогда радовался и жил!.. И прожил, как бы и «прокутил» (беззаботно) всю эту лёгкую жизнь в своих обычных, повседневных делах и развлечениях. Он не заметил и даже не понял: а с ним ли это все случилось и произошло?.. И каждый тогда, когда это всё кончилось, однажды утром проснулся, «очухался и охнул»: «А куда ж - это всё, наше – былое хорошее, доступное для всех и дорогое, пропало и делось?..
– А его уже не стало и нет, и больше уж, естественно, никогда и не будет!..
Ведь: успех и фортуна - это дети Ветра «Эпохи Перемен» - они творенья тонкие, капризные и очень - не устойчивые! Им нужна - постоянная новизна роста, с уверенными, и ежедневными показателями подъема высоты!
Когда мы начинаем жить хорошо, и достигнув успеха, в каких-то ситуациях своей настоящей жизни, и убаюканные фимиамом изменчивой фортуны успокаиваемся, (довольные своими успехами и положением в обществе). Мы как бы засыпаем и думаем, ослабляя контроль, над благотворными энергиями, которые будут действовать так же благодатно, и дальше в годы нашего светлого будущего…
И по этому, как птицы в небе, теряем ту подъемную силу, воздушных потоков под своим «крыльями - силу взлётного или подъемного успеха», на которой мы, летели раньше и держались, планируя в своем высоком полёте. И значит, быстро падаем вниз - теряя былую уверенность в себе, а затем и здоровье, и подъем жизненного благополучия, а потом фактически - срываемся в штопор!..
А нужно было тогда всем, и руководству страной тоже - не спать, а бодрствуя держать стойку: искать новые пути подъема – идеи роста.
И видя смысл и пользу в этом, и ориентируясь на будущий успех всего нового, дальнейшего развития – править путь в намеченную сторону и всегда – держать свой «курс подъёма» именно, только по, истинным, а не по ложным «маякам» новизны будущего…
Но размякшие в своей свободе, после жестоких и трудных лет Сталина и погрязшие в служебном безделье и бытовом вещизме чиновники времён Хрущёва и Брежнева, сделать этого уже ничего не смогли. Они надеялись тогда на свою великую всезнающую партию: Госплан, «развитой» социализм, индустрию и научный коммунизм призрачного будущего. Да, наверно больше всего и на это! Но их благую надежду похоронила тогда обыкновенная людская жизненная неустроенность и «бытовуха» нашего простого советского трудового народа того времени, а вернее: блат, ложь, вещизм у себя внутри страны; и шик и блеск и как подлая подстава: свобода и рыночная распущенность настоящего западного капитализма…
Ну а на заводе, и в РЕМПРИ нашего цеха тогда тоже происходили изменения в личном составе. Вместо Николая Калюжного начальником группы стал Петр Литвин, а вместо Косова мастером стал Александр Кушнир. Затем к нам в РЕМПРИ пришли: Калайда, Саня Крикуненко, Владимир Гончаров, футболист из «Стрелы» Коля Бойко, а также Тамара Безуглая и токарь Овсянников, а вместо Овчаренко, а затем и Зайца – Валерий Зеленин.
На территории нашей группы, точнее рядом с ней, находилась сварочная будка Анатолия Каладяжного, веселого и молодого парня сварщика, в которой часто собиралась добрая и «гораздая» на всякую шутку компания из наших слесарей и других рабочих, приходивших к нему для сварки каких- нибудь своих цеховых деталей. Да и сам Каладяжный часто, (почти каждый день) заходил к нам в группу и общаясь «подшучивал» над нашими слесарями.
Тогда и звучали дружеские обмены шутливыми «словесами» относительно друг друга, между ним - и слесарями: Змеем, Сашей Крикуненко, Александром Крупиновым и слесарем нашей группы, Колайдой.
О тех часах и минутах, и сохранились у меня строки стихов, как память о бывших и хороших моих друзьях и товарищах по работе.
Веселые минутки на перекурах в сварной будке.
- Друзья! – сказал нам Колодяжный,
Я расскажу вам как однажды
На флоте я, по морю плыл –
Чуть жизнь свою не погубил…
Когда с довольствия нас сняли
И «вдаль» от камбуза «прогнали»…
Семь дней по морю мы «блукали»,
Там, на барже, в жестокий шторм.
Сухарь, единственный на «брата»,
Был нам, как пища маловат он.
Да, и не вкусен, словно вата,
Но все же – корм!..
Меня тошнило, я шатался:
Возможно, даже и скончался б,
В тот день, когда б кто накормил,
Но я не ел, а только пил…
Спасибо другу, боцман Гришка,
Он сам хватал меня под «мышки»,
В гальюн под шланг мочить носил:
Я, тощ и слаб, как килька был…
Мы с ним, до шторма были - в «теле»:
Сошли ж на берег - еле-еле!
И на девчат уж не глядели.
А сам я думал – ну, «малец!»
Еще б немножко и – конец!..
Ах, Крикуненко, друг сердечный,
Люблю я говор твой беспечный,
Рассказ про море бесконечный:
Про то, как ты бычков ловил,
И шлюпку там, волна качала,
А ты жевал чеснок и сало,
И нажевал себе «амбало» -
Так Каланчук нам говорил…
Я сам хожу и «думой греюсь» –
Какую б «пакость» сделать Змею?
Хоть зла на друга не имею –
То ключ вдруг спрячу и гляжу,
То камень в ящик подложу…
Друзья, вас много, доброй шуткой
Полна моя сварная будка,
Бывает часто. А в обед,
Я ем в столовой «винегрет»!
Потом встречаю я смешного,
«Большого» друга – Смолярова:
Мы говорим с ним «тэт-а-тэт»;
И шутим вскользь, кивнув на «Смекту»,
Что создан, мол, любви корректор,
(О чем сказал нам нынче - лектор,
Науки чувственной эстет).
С Инструкций новых сняв копирку,
Мечтаем мы, вдруг спичкой чиркнув,
Вновь покурить с подругой Иркой…
(А дым, чтоб не губил среду),
Сдувать заставим Колайду.
Потом уведомим мы Зайца,
«Сашка», что за Змеем гоняется,
Пусть не спешит ловить момент,
А то ведь Змей вдруг «забрыкается»,
И нам сорвет эксперимент…
Вот так весь день, порой до пота,
Кипит обычная работа:
Мы «варим» что-то к самолетам –
Моторов силовой «корсет».
Но мысль меня одна лишь гложет:
А если б я тогда не ожил?
Кто б вам «свинью» сейчас «подложил»?
И рассмешил бы ваши «рожи» -
Сюжетом из «бендюжных» лет?
Друзья, я знаю, мы расстанемся,
Но в нашей жизни, всё ж останется:
Мужская дружба – вспышек след.
И новые уже пилоты,
Не зная, наших дней заботы,
Взлетать заставят самолеты,
(К которым делали мы «что-то»)
В дни наших трудовых побед…
Но мы не огорчимся даже,
А лишь рукой им вслед помашем,
И на прощанье с чувством скажем:
- Привет вам всем, друзья, привет!
Летите дальше в «Новый свет»!..
И в заключение всего этого мною изложенного нашего прошлого, а сейчас уже и вашего, а вообще то, всего общего нашего с вами друзья прошлого, я хочу ещё вам вот что сказать: «Нам всем и всегда надо помнить (какой бы веры, взглядов, партий и народностей мы, ни были с вами) - жизнь наша на этой жесткой, красивой и трудной планете Земля - это настоящее многоуровневое природное и человеческое чудо! Она дана нам Богом - всем, для совершенствования: дана как «удел» и Божественная награда, дарованная, и отпущенная каждому рожденному из нас Небесами на какое-то время для творчества и для, выучки и проверки по всем качествам нашего ума, души и тела, в этом наглядном и видимом нами материальном мире… …
Поэтому: и о жизни нашего времени, и когда мы ещё были молодыми, (да и вообще, о всём прошлом времени нашей Родины), тех далёких, хоть и не наших, а других прошлых исторических лет - тоже с грустью, любовью, и благодарностью нам нужно лишь говорить словами теперь уже известной нам песни, из репертуара группы «Белый орёл» поэта Пеленягре:
Как упоительны в России вечера,
Любовь, шампанское, закаты, переулки.
Ах, лето красное: забавы и прогулки…
Как упоительны России вечера!..
Балы, красавицы, лакеи, юнкера.
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки,
Любовь, шампанское, закаты, переулки…
Как упоительны в России вечера!
Как упоительны в России вечера…
В закатном блеске пламенеет снова лето,
И только небо в голубых глазах поэта –
Как упоительны России вечера!
Пускай всё сон, пускай любовь игра.
Ну, что тебе мои порывы и объятья -
На том и этом свете буду вспоминать я,
Как упоительны в России вечера!..
Часть 6.
«Всему свое время», ведь «Всё в нашем мире (по Экклезиасту) – это сплошная суета сует» .
И «всё пройдет и это тоже»… «ни что не вечно под луной».
Как и вся эта бездарная Горбачёвская перестройка или просто бездумная «растройка»: и этот Ельцинский «раздар» государственных земель. Всё то – разное: весёлое и хорошее, скудное и плохое…
Ведь сказано же в древнем писании:
«Было «Время разбрасывать камни»…
«Придет время – их и собирать»!
И вот в тысяча девятьсот восемьдесят втором году «Золотая» пора эпохи Брежнева, с его неожиданной кончиной, во времена Советского Союза, так же внезапно кончилась, как и криминальные бриллиантовые истории его дочери Галины…
И наступили суровые, но недолгие годы «андроповской зачистки слишком уж вольнолюбивого общества», когда ловили и проверяли всех «праздно шляющихся и шатающихся» на улицах, «прогульщиков и пьянниц» и не желающих «вообще – где-нибудь» работать: «барыг», спекулянтов и бездельников. Их приводили в милицию и заставляли трудиться на предприятиях. Этот период длился, правда, недолго - всего лишь около двух лет!
Затем после Андропова выбрали, а вернее просто вынесли и, как бы, «посадили» в это «Высокое руководящее» кресло, на каких-то пол-года, больного уже, задыхающегося от астмы Черненко…
В это время, как раз, на «вершине власти» шла уже этакая тихая «подковерная» (клановая) борьба между молодыми партработниками и «стариками». То есть «старой гвардией» партработников. Такими как, например, «замшелый» в своем уставном партийном производстве Суслов, которые по своему возрасту были уже совсем не мощны, и новыми, не сталинской эпохи кадрами, которые, как потом выяснилось, к марксизму-ленинизму уже не имели никакого отношения.
Они, и труды своих вождей, как шутили тогда в нашем народе: «даже совсем, наверно, и не читали!». Просто тома книг «этих отцов марксизма, а затем и советского ленинского коммунизма» у них стояли на полках только лишь для «красной мебели», т. е. дизайна по традиции. И они не раскрывались для повторений и не имели для них уже никакого значения…Они прижились по - старости, успокоились: да им и так уже было жить хорошо!..
И вот тогда, последний старый партийный «босс» Громыко, (посовещавшись со всей своей оставшейся верной «братией» из Политбюро) и вспомнил про молодого кандидата в ЦК КПСС из Кубани.
И как там, в Крайкоме, в тысяча девятьсот восьмидесятом году «открыл», а вернее, как говорят в народе, «откопал» т. е. нашел этого нового молодого политработника Михаила Сергеевича Горбачева, будущего Генерального Секретаря компартии Советского Союза…
И этот инициативный работник переведен в Москву и уже стал там вновь выбранным и постоянным членом Политбюро…
Он был ещё, конечно, совсем молод, но зато какой «положительный»: ни кем, и ни чем, «не запятнанный», хоть и с большим родимым пятном на голове, и сильно говорливый.
Но этот краевой партийный работник (бывший помощник комбайнера) Михаил Сергеевич Горбачёв был, конечно, давно на примете у инициативных людей из ЦК компартии Советского Союза. Он был давним любимцем секретаря ЦК КПСС по селу и сельскому хозяйству М. Д. Кулакова (который при Брежневе был, секретарем обкома партии в Краснодарском крае) – и знал хорошо по тем временам Горбачёва...
- «Таких людей надо ценить и беречь. Такие талантливые и энергичные советские работники нигде у нас «на дороге не валяются». «Они нужны нам для обновления крови, в старых рядах нашей партии», - говорил Кулаков своим кремлёвским товарищам и друзьям, проталкивая на высшие должности Михаила Сергеевича Горбачева. И даже наградил его за ударную работу по уборке урожая, орденом «Трудового Красного Знамени»…
Только вот, не знал он, что все «горбатые» - (по форме и виду); а так же с таким же названием, по роду и фамилии – и, конечно, же и все: хромые, косые и другие, рожденные и меченые богом люди (как это всегда отмечалось в древних русских писаниях) - идут с Небес на Землю при рождении, лишь для отработки какой-то, накопленной ими в прошлых инкарнациях, отрицательной Кармы – т. е. не доброй энергии прошлой жизни...
А тогда в стране всему народу уже не стало хватать всякой там сельскохозяйственной продукции: овощей, мяса, рыбы, картофеля, муки. Прилавки и полки во многих сельских магазинах, да и в малых городах тоже, бывало часто - пустели, а Главный руководитель Ком партии нашей страны требовал хорошей, т. е. по-коммунистически, «обильной» выработке и сдачи сельскохозяйственной продукции и насыщения этими продуктами прилавков магазинов больших городов. И разнервничавшийся, видно, из-за этого, и любивший тогда сильно выпить Кулаков, вскоре умер во время сна от «принятия» очередной рюмки спиртного после нелицеприятной разборки его недостаточно-успешной деятельности у Генерального Секретаря, Ком. партии Советского Союза – Леонида Ильича Брежнева.
Это был 1978 год. Потом прошло каких-то, два года и Горбачев, молодой, совсем ещё почти, никому неизвестный в Москве товарищ, присутствовавщий в Кремле, как «выдвиженец» Кулакова, и учавствоваший тогда, на его похоронах в Москве от Краснодарского Края, и привлек к себе пристальное и неподдельное внимание старых партийных лидеров, членов ЦК КПСС. И они, вспомнив рекомендации и рассказы своего почившего товарища по партии - Кулакова об этом молодом и талантливом его кубанском «выдвиженце», и оставили Горбачева в Москве для дальнейшего его возвышения...
Ведь такая традиция как «обновление крови» на Руси, среди государей и русских князей, была известна ещё издавна, и практиковалась с давних времён. То есть: когда наступали на Руси тревожные и нелёгкие времена, то…
Князьям и царям, часто, привозили для замужества из-за рубежа новых молодых невест принцесс-иностранок. Например, (Ольгу в Киев или Софию в Москву для Ивана 3-его из Византии) или (Екатерину для Петра Второго и Александру для Николая второго, а в Питер для царей Романовых, из Германии). А иногда даже и самих князей звали править, на княжий трон, из-за рубежа (например, братьев Рюриковичей - «варягов», т. е. варивших соль из морской воды, европейских прибалтов) в Новгород.
И это «несчастье» для старых партийцев, а в дальнейшем и для всего нашего народа случилась в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, когда Михаила Сергеевича уже избрали Генеральным Секретарем (по поддержки и совету всё того же Громыко).
Избрали потому, что все старые немощные члены Политбюро и руководители Советского государства (Андропов, Черненко и т. д.) стали часто болеть и «очень быстро и неудержимо» выбывать из строя. Но до этого годом раньше случилось что то, такое «тёмное и тайное» – совсем уж не обычное и непонятное, и очень похожее как и сейчас у нас, в две тысячи девятнадцатом году на этот убийственный «коронновирус».
А знаете? Если хорошо задуматься и сравнить, то будет даже очень похоже… Может правда - это и есть тот самый прежде, сделанный и достроенный, или мутировавший, с тех пор вирус – СОУ1Д-19, который у нас сейчас бродит и буйствует по всей Земле, ведь и симптомы некоторые тоже, очень похожи на него …) А произошло ведь тогда вот что…
Маневры - «Щит-84» и «загадачные» смерти четырех министров обороны Стран Варшавского Договора.
В 1984 году, с 5 и по 14 сентября, в Чехословакии, европейскими странами социалистического лагеря, противостоящего Западному Блоку, Объединенного Содружества Варшавского Договора были проведены маневры войск ОВД – Щит – 84. На этих учениях присутствовали Министры Обороны четырех стран соцлагеря: Чехословакии, Венгрии, ГДР и Советского Союза. И вскоре вернувшись простуженным с лихорадкой после учений и немного поболев (вяло текущей пневмонией легких) умер в том же году Устинов - Министр Обороны Советского Союза.
А дальше всё происходило так, как по задуманной и исполненной кем-то цепочке, через три с половиной месяца после Устинова, 15 января 85 года скончался Министр обороны Чехословакии Дартин Дзур. Затем, спустя 11 месяцев 2 декабря 85 года умер 75-летний Министр Национальной Обороны ГДР - Хайнц Гофман, а через 2 недели, после него, 15 декабря скончался и Министр Обороны Венгрии генерал Иштван Олах.
Устинов же, после возвращения с учений из Чехословакии сразу вдруг почувствовал себя очень плохо, (у него появилась небольшая лихорадка с изменениями в лёгких). При этом, симптомы болезни были похожими как у Дзура, так и у Устинова. Всё это заставило заговорить у нас в народе, о «длинных руках» зарубежной разведки.
Страны Запада и Европейского соцлагеря в то время находились в большой конфронтации из-за ситуации в Польской Народной Республике. Которую тогда «штормило», в начале 80-х годов некое народное движение «Солидарность», возглавляемое обычным польским слесарем идейным предводителем их народа, паном Валенсой, угрожающее сместить социалистическую власть в Польше, в любой момент. Но все потом со скепсисом как-то отказались от такой довольно таки, казалось бы, неправдоподобной версии, сославшись на то, что все, мол, эти министры и руководители военных ведомств соцлагеря умерли, не от яда бактерий, подброшенных какими–то диверсантами, а от естественной старости…
В ту пору у нас ещё, в первой половине восьмидесятых годов, в СССР, началась, так называемая средь нашего народа, «пятилетка пышных правительственных похорон»: когда один за другим умирали состарившиеся Члены Политбюро и руководители Компартии Советского Союза.
Так в возрасте 76 лет скончался тогда Председатель Совета Министров СССР А. Косыгин. За ним один за другим умерли Генеральный Секретарь Компартии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, потом Андропов, за ним вскоре – Суслов; и вот в 84 и 85 годах, после учений «Щит-84» заболев, вдруг умер Министр Обороны Устинов и его коллеги из стран соцлагеря ОВД Дзур, затем и Олах.
И все говорили: «Это они, от своей старости умерли! Засиделись, мол, долго на своих высоких должностях, и не хотели уступать свои места новым – молодым руководителям»…
А ведь произошло что-то вообще довольно странное и неправдоподобное – не правда ли? Как по мановению ветра от взмаха рук какого-то не доброго (черного) мага, один за другим простудившись, вдруг начали болеть и умирать, почти одинаково, и не от старости, а с одними и теми же диагнозами болезней - все Министры Обороны Соцлагеря. (А ведь Дзур, и Олах были тогда ещё совсем и не старые: первому было: 65 лет, а второму 58 лет.)
И это было очень странно: симптомы болезней у них были схожие – и такие, как и у скончавшегося до этого главного руководителя этого союза – Министра Обороны СССР - Устинова. Вы скажете - от старости, или простое - совпадение? Нет, дорогие друзья! Такого массового совпадения негативных обстоятельств в мире, с высшими чинами, я думаю - не бывает и в принципе не должно быть!
Технически это могло быть осуществлено, возможно, через заражение, на прошедших маневрах, всех этих собравшихся вместе Министров Обороны - каким-то, например, очень новым «штаммом бакериологического оружия». То есть не поддающимся лечению вирусом, выведенным, тогда в секретных бактериологических лабораториях. Вирус, который, как тогда, так и сейчас, вызызвает – вяло текущую пневмонию, сопровождаемую сгущением и заражением крови. Ведь у министра вдруг перестала работать главная и основная функция кровеносной системы организма: насыщения и переноса кислорода кровью к органам тела, и отказали работать печень и почки. И поэтому 20 декабря 1984 года во сне, от острой сердечной недостаточности умер - сначала Министр Обороны СССР Устинов, а затем за ним вскоре и другие его коллеги из Соцлагеря.
Мысль тогда, у наших, многих людей (среди простого народа) была такая: на Западе, конечно, наши противники очень не хотели, чтобы произошло объединение всех войск, стран социалистического лагеря в Восточной Европе. Это могло бы существенно ослабить их блок. Может они и подстроили такое заражение этим Министрам противостоящего им лагеря на учениях, чтобы обезглавить противостоящий им лагерь войск Варшавского Договора».
Вот так в действительности, у нас в Советском Союзе, в Европе и во всем мире в то время, это всё и происходило, в общегосударственных масштабах.
Да, такие вот сомнения и не хорошие мысли тогда у нас среди народа и высказывались. И говорили многие люди. (Ведь дыма же без огня - не бывает).
И по народу тогда ходило такое мнение: «Вот такие они есть и всегда были - эти хитрые и с виду очень «любезные», и демократичные, но на самом деле слишком коварные и зажиточные «англо саксы». Ведь даже из рассказов нам известно, что во время царствования наших царей ещё Александр Первый сетовал, кивая и ссылаясь на прежнюю Англию, «властительницу морей»: «Опять англичанка нам во всём - гадит»!..
Да и по древней, «космической истории» заселения Мидгард-Земли известно, что эти «серые чужеземцы» (как пишется, в сказаниях) были «драконовыми людьми». Людьми с чуждыми для нас нравами и «рептилоидными» генами, встроенными в их ДНК. Они испокон веков противостояли русам и славянам, потомкам северных Асов из божественных Гиперборейцев, жившим когда-то много веков назад на Крайнем Севере, на острове в стране «Дария», недалеко от Кольского полуострова. Но, конечно же - это все теперь не такая уже истинная и доказанная правда. Не нельзя так огульно на всех других людей говорить, что они все злые, жестокие агрессоры или бездушные - нелюди. Среди былых гиперборийцев и жителей Северной земли - Дария, т. е. асов были тоже и всякие представители западных народов.
Да и сейчас среди нас и на нашей Земле тоже ведь, в общем-то, живут и такие же «драконовые жесткие люди» «Золотого Тельца», т.е. самые мерзкие авантюристы и эгоисты, не верящие ни в какого Бога.
То есть: бандиты, жулики, и аферисты, торгаши, «золотовалютчики» и материалисты, и разные безжалостные и неисправимые «сатанисты». Да и другие всякие разные, как нормальные, так и не нормальные люди: те, кто искренне верит и те, кто совсем не верит в единого нашего Бога Творца и Создателя всего этого, существующего вокруг нас Мира.
И эти все антирелигиозные и разных вер и убеждений люди ничем не отличаются от всех сегодняшних мирян разных рас: китайцев, персов и цыган, американцев и славян и религиозных православных христиан. Со временем уже все гены живущих на нашей Земле народов смешались, из-за разных соединений и семейных браков. И это сближение стало возможным благодаря, туризму, путешествиям и общению представителей разных народов во все века и годы и больше всего, наверно, учению Христа – христианству, которое так терпимо и так лойально относилось и относится ко всем существам, рожденным в мире, давая им возможность жить и развиваться на нашей планете. Так что теперь уже, не по цвету кожи, обычаям и народности нужно делить и определять хороших истинных людей от разных «рептилоидов» и всяких там драконовых нелюдей, а по их разным делам: по вере, доброте и милосердию или - бездушному и жестокому характеру поведения – так, я думаю, и только так…
Ну, а у меня в жизни к этому времени тоже произошли большие и не поправимые изменения: в этом же году, к несчастью, я остался один, похоронив свою старую добрую мать, Александру Никифоровну…
Но оставшись один, я всё же, вскоре, после этого, получил и ордер на новое жилье (взамен старой барачной квартиры) и переселился в новую, со всеми удобствами квартиру, в пятиэтажном здании, где жил тогда уже и мой брат Виктор…
И вот прошло всего лишь каких-то полгода, и мы летом, (вспомнив про свою давнишнюю молодость и былую жизнь в Прибалтике). И договорившись с Виктором, решили: съездить в отпуск отдохнуть, и «развеется», в город Каунас: в гости к своему родственнику, Петру Борунову: К нашему, бывшему «Петьке», с которым Виктор в Литве, в конце сороковых годов вместе служил в «органах народной защиты», и с которым они за четыре послевоенных года (в Литве), прошли опасными тропами и дорогами, все поля и проселки алунтской земли.
Ведь Петр, как я уже писал раньше, приезжал и жил в пятидесятых годах у нас здесь, в Запорожье; работал на заводе в деревообрабатывающем цеху нашего предприятия, затем до семидесятых годов работал на Запорожском проволочном заводе. А потом, женившись на украинской «дивчине», вместе с ней уехал назад к себе на родину, в Литву. И мы через Капитолину, жену нашего старшего брата Валентина и получали частые весточки от него…
И нас вдруг просто потянуло в те заповедные места, где мы с ним когда-то в юности прекрасно жили, имели хороших друзей, и были счастливы в те годы.
И с Виктором, как-то собравшись в отпуск, и поговорив, мы купили два билета на поезд до Каунаса, послали Петру телеграмму и решили отправиться к нему в гости…
Но в день, когда нам нужно было уже отправляться «в путь» (вернее в турне) «по местам нашей молодости», Виктор, вспоминая прошлое, так расчувствовался, что не смог успокоиться от всех своих переживаний, и так напился, что во время посадки в вагон поезда еле держался на ногах…
Кондукторша, увидев его таким (не смотря на купленные нами билеты), отказалась впускать нас в свой вагон. И я, стоя с ней у вагона, долго потом её ещё уговаривал и упрашивал, впустить нас. Она, конечно, не соглашалась, и не пустила бы его, (имея на это право). Но я, все же, благодаря подаркам и своей вежливой и настойчивой болтовней, уговорил эту милосердную женщину, вручив ей, конечно, за это (такой же) подарок, какой употреблял перед этим и Виктор. И успокоил её, сказав, что брат мой человек вовсе не буйный - он вскоре проспится и приведет себя в полный порядок. И она сжалилась и позволила нам занять свои места в вагоне…
Таким вот настойчивым и необычным способом мы, устроившись в вагоне, и отправились в дорогу через Белоруссию в Прибалтику, в свою давнюю мечту, т. е. «Путешествие в страну своей юности»! И это было хоть и радостное, но совсем и не «безоблачное» путешествие, связанное с болезненными воспоминаниями и переживаниями…
И вот мы, устроившись и засыпая, в отправляющемся по рельсам вагоне ночью, в Украине, проснувшись, утром, уже бодро обозревали мелькающие цветущие поля и города соседней с нами Советской Беларуссии…
Я, конечно, любовался прекрасными пейзажами проплывающих мимо нас земель - этой красивой и необычной страны, а у Виктора после вчерашнего «запоя», дела были «совсем неважные» - ему нездоровилось: болела голова, трусились руки. Он явно был «не в форме», и мог, конечно, и серьёзно заболеть!
К тому же, свершилась ещё одна неприятная в дороге вещь. Проснувшись рано утром и бреясь в туалете, качающегося на ходу вагона, (он от слабости с похмелья) своей простой, казалось бы, совсем уж «безопасной» бритвой, так «расписал» свое родное, заросшее щетиной лицо трясущимися руками, что увидев его, я не на шутку обеспокоился:
- А вдруг заболев, он сляжет там, на чужбине, в гостях, и что тогда мне с ним придется делать?..
Но благо, у меня в саквояже лежало, взятое мною в дорогу, на всякий такой вот неординарный и экстренный медицинский случай, хорошее и проверенное народное лечебное средство от расстройства желудка и восстановления здоровья – коробка аптечной ромашки. Она то и произвела на его организм своё волшебное благодатное «действие»: сняла боли и слабость, и, восстановив силы, поставила его на ноги. Хотя он сначала, как обычно все «мужчины зрелого возраста», в таких случаях «артачился» и упирался, считая, что ему нужно лечиться, только по старому общенародному способу - опохмеляясь!
Но я настоял на своем: чтоб не было больше, никаких опохмелок (с последующим) лечениями в лазарете во время всего этого нашего отпуска!..
Кроме того Виктору, его любимая жена (Маня - Мария Сечина), провожая в отпуск, дала ещё и серьёзное и конкретное задание: купить и привезти ей из Прибалтики, (для лечения) коробочку аптечных «Берёзовых почек». Так что, у Виктора кроме опохмелки, было и ещё, чем заняться на вокзале по месту прибытия. Такими вот событиями и начались первые дни нашего с братом отпуска, и отъезда в Советскую тогда ещё Прибалтийскую республику…
На следующий день мы уже пересекли границу Беларуссии и любовались через окно своего вагона прекрасными «пейзажами» земель этой братской с нами республики, пересекая её транзитом, от южной и почти, до северной границы …