«Жизнь нам Господь Бог дает, а отнимает всякая гадина», — брюзжал Иван Алексеевич Бунин сто лет назад. В наше время слова его звучат горьким пророчеством. Хотя пророк в целом из него был плохой. За месяц до Октябрьской революции он писал:
О, радость радостей! Нет, знаю,
Нет, верю, Господи, что ты
Вернешь к потерянному раю
Мои томленья и мечты!
А через полтора месяца прорывался из собственного имения с револьвером в руке, иначе мужики и бабы его, «гада-помещика», растерзали бы. И дальше вместо потерянного рая Бунина ждали голод, гражданская война, эмиграция…
Писал Бунин ярко и красочно; «парчовой» назвал его прозу В. Набоков. Главная подспудная тема его творчества — страх смерти и влюбленность в жизнь. Собственно, жадная влюбленность в жизнь и имела своим естественным спутником постоянный страх смерти. «Я именно из тех, которые, видя колыбель, не могут не вспомнить о могиле. Поминутно думаю: что за странная и страшная вещь наше существование — каждую секунду висишь на волоске!» — признался как-то писатель. Нам ли не разделить это чувство сейчас!
Один из самых известных рассказов Бунина — «Господин из Сан-Франциско». Собственно, описан реальный случай, которому автор стал свидетелем. В роскошном отеле на Капри внезапно умирает американский мультимиллионер. Хозяин жизни (на «празднике жизни»!) в миг становится трупом, который, как прочий груз, везет в своем трюме корабль «Атлантида» на родину этого человека. «…средина «Атлантиды», столовые и бальные залы ее изливали свет и радость, гудели говором нарядной толпы, благоухали свежими цветами, пели струнным оркестром… И никто не знал…, что стоит глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевавшего мрак, океан, вьюгу…»
Два других «главных» рассказа у Бунина — «Деревня» и «Суходол» — подняли настоящую бурю в читательской среде начала прошлого века. Оба рассказа мрачны, почти беспросветны. Мало кто еще догадывался, что писатель, по сути, произнес надгробное слово над уже уходившей навсегда многовековой эпохой. «Крестьянский вопрос» все еще оставался едва ли не главным в российской политике. Описывал Бунин то, что наблюдал как орловский помещик, рассказывал отчасти и предания своего древнего рода. И вот эти «былички» из семейного архива вдруг выстроились в удивительную картину, в правдивость которой многие верить и тогда ведь отказывались! «Там всё правда!» — настаивал писатель и предрекал, что будущие историки станут изучать российское бытие начала 20 века по этим текстам.
Последнее крупное произведение Бунина — цикл рассказов «Темные аллеи» — до сих пор вызывает споры критиков. Что это: эротические грезы шестидесяти-, семидесятилетнего ловеласа или шедевры любовной лирической прозы, которым, пожалуй, нет равных и в мировой словесности? «Темные аллеи» писались на юге Франции, в эмиграции, иные рассказы — в голодные годы оккупации. Но отступала реальность перед силой памяти и воображения, и Россия, ушедшая навсегда, оживала под пером писателя, полная юных, нерастраченных сил его таявшего на глазах поколения. «Темные аллеи» — реквием ушедшей молодости, но и гимн молодости неистребимо прекрасной, «вечной». И почти всюду там — мета обреченности, смерти.
Из дневниковых записок Бунин составил самую мрачную свою книгу «Окаянные дни» — о революционных событиях 1917 года и о начале гражданской войны. Здесь масса подробностей, которые другие мемуаристы потом забудут или не захотят вспоминать. А злой, ядовитый Бунин — ничего не забудет и никого не простит, никому не спустит.
Вот, например, такой эпизод. На очередном революционном банкете Маяковский подсел к Бунину и Горькому и стал есть из их тарелок. Горький смеялся, Бунин брезгливо отшатнулся. «Как же вы меня ненавидите!» — довольно заключил революционный поэт и каждого оратора стал заглушать… громким бараньим блеянием. И зал подхватывал это блеяние! Где-нибудь еще вы прочли бы об этом?
Нет, не принял Бунин революции — брезгливо отшатнулся он от нее. «Консерватор» — вы скажете? Что ж, не вы первые: узнав, что Бунину присуждена Нобелевка, Марина Цветаева заметила: «Напрасно! Надо было бы Горькому. Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи».
Между тем, сейчас, сто лет спустя, Бунина читают куда как больше. И вовсе не ностальгия по «России, которую мы потеряли» — причина этому. Кроме достоинств стиля и вечности тем (Бунин, пожалуй, самый верный воспеватель любовного чувства в русской словесности) его проза имеет и какой-то особый секрет, «манкость», которая если зацепит вас, то и утащит в себя. Впрочем, секрета из своей работы Бунин не делал: «Главное — пишите только о страшном или о прекрасном. Как хорошо ни изобразите скуку, все равно скучно читать. Только о прекрасном и страшном — запомните», — наставлял он начинающих авторов.
Пожалуй, лучшим учеником Бунина стал В. Катаев — тоже в будущем классик, только советский. С Катаевым отношения у Бунина были сложные: вот уж действительно, спор отцов и детей, столкновение двух эпох! «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. «За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…» — читаем у Бунина в «Окаянных днях».
Трудно сказать, исправила ли жизнь «невероятный» цинизм Катаева, только на закате дней он посвятил учителю лучшую свою вещь — повесть «Трава забвения». Там они будут даны в сравнении: живой классик, академик изящной словесности и барин Иван Бунин — и поэт революции, беспощадный, но и ранимый, как ребенок, Владимир Маяковский. И у читателя сложится стойкое впечатление, что «конец эпохи» гораздо жизнеспособней начала эпохи революционной, новой…
Ядовитый, непримиримый, блистательный Бунин неистребим — поэтому всегда современен.
23.10.2020