...бремя Моё легко.
Мф. 11:30
Конечно, он был сам виноват. Не хватай девушку руками, она и не цапнет. Но всё равно обидно.
– Чёртова кошка! И зачем мы такую взяли! – на весь свет изливался Иван Лампионович. – Завтра же обратно отнесу на улицу.
Воздев поцарапанный палец, он ушёл на кухню, где пострадавший член был сунут под кран с холодной водой.
– Давай обработаем йодом, – предложила Терафимовна. – Как же теперь пойдёшь кормить Марту?
– И так заживёт, – как в воду глядел Иван Лампионович.
Оставаясь за порогом, так сказать, на периферии конфликта, большая серая кошка смотрела на человеческое неустройство детскими глазами. По версии Терафимовны, это Маруся.
Иван Лампионович звал кошку Микулькой ("Маруся у нас та была").
– Микулька – это кот! – спорила Терафимовна. – Она и не откликается на Микульку!
– Очень даже откликается. Микулька, Микулька...
Марта – дворовая кошка. Обитает в соседнем дворе, набегами. День есть, два есть, а потом пропадёт и может не показываться целую неделю. Она маленькая, чёрненькая, гладкая. Очень поверкая, а на улице иначе и нельзя. Погладить не даётся, а если кому повезёт – провести рукой по спинке, пока Марта грызёт сухой корм, то можно в ответ и схлопотать. Это не домашняя Микулька, тут царапиной не отделаешься.
Желающие взять Марточку не переводятся, но Марта в руки не идёт.
– Да не будет она дома жить. Это уличная кошка, – говорит Иван Лампионович.
Кроме Терафимовны, обихаживает Мартуську Семафоровна из соседнего дома. Она сторонница адресного кормления и не упустит случая покритиковать Терафимовну за её привычку "оставлять" ("Голуби всё съедят"). Семафоровна караулит Марту у окна. Марта во двор – и Семафоровна тут как тут, в халате и в тапочках, молочко в руках, курочка мелко покрошенная и паштет из пакетика. "Не ест Марта паштет, он там будет лежать, пока я не выкину", – уверяет Терафимовна. В свою очередь, Семафоровна выбрасывает колбасу и рыбу, которые Терафимовна оставляет для Марты ("Марта рыбу не любит. Я паштет покупаю для неё, который для своей кошки покупаю").
При встрече с Иваном Лампионовичем Семафоровна передаёт приветы Терафимовне и обязательно поинтересуется её здоровьем. Терафимовна на приветы не отвечает.
В этом же доме живёт ещё одна поклонница Марты. Завидев Ивана Лампионовича, приветливо кричит в окно: "Чёрная кошка туда побежала!" Или: "Чёрная кошка сегодня не приходила!" Сама выходить она не любит, а еду для чёрной кошки сбрасывает из окна, как для второй армии Власова. Тут же налетают, конечно, вездесущие голуби. Приходится стучать что есть силы по карнизу палкой. Карниз громыхает так, что никакому Индре или Рудре не снилось. Помогает мало. Голуби вывели радиус поражения палки и спокойно угощаются, на глазах у бабушки в окошке. Палочные методы вообще мало помогают. Если только непосвящённый прохожий шарахнется с непривычки. А и нечего шастать по чужим дворам.
Иногда заходят на дармовщинку чужие кошки. И только они прилаживаются покушать – Индра, палка-карниз и слова, которые и у Пушкина есть.
Кто они на самом деле такие, бабушка с палкой и Семафоровна с приветами, Иван Лампионович не тщился даже полюбопытствовать. Он и вообще старался держаться подальше от людей. Не то что опасался – а... так. Особо нет надобности. Разве на кассе перекинешься словечком с кассиром. Хватает.
– Ну ты сегодня пойдёшь в люди или нет? Марта голодная. О, а эта уже опять здесь!
Кошка спит клубком на коленях у Ивана Лампионовича. Палец прощён...
– Я в окошко утром много положила. Но это когда было!
С этим окошком история. Поначалу Иван Лампионович бунтовал, отказывался насыпать "у нас". Одно то, что постоянно бьёшься головой: лоджия низко, малорослой Терафимовне с руки, а нам не с руки. Хотя она тоже бьётся головой постоянно. А другое, что входящие-выходящие жильцы смотрели косо на эволюции Лампионовича под лоджией. Как сказать... В советское время были мы в учебке с представителем одной из среднеазиатских республик, по фамилии Шербеткульбетов. Служба у него не спорилась, из-за этого среднеазиат то и дело подвергался дисциплинарным и другим репрессиям. Шербеткульбетов жаловался в курилке, что сержанты смотрят на него "*уёвыми глазами". Вот соседи по девятиэтажному бараку такими же глазами взирали на гуманитарные подвиги Ивана Лампионовича.
А главное, мало веры в то, что в подвале есть живность, помимо крыс. Теорию происхождения видов из подвала живо отстаивала Терафимовна ("А кто же съедает?"). И когда Лампионович не умел дать положительный ответ на вопрос "А у нас насыпал?", Терафимовна видимо падала духом:
– Животинка голодная останется! Ну ладно, кино кончится – я сама схожу. Нарежу колбаски и схожу положу. Ты мало кладёшь всё равно. Жалеешь.
Кино "Тайные последствия"смотрелось по будням строго неукоснительно. Его повторяли каждый год. Терафимовне нравилась героиня, следователь прокуратуры Швецова. Актриса Кузнечук играет. ("Вот нравится мне Кузнечук, и всё!") Настоящих следователей Терафимовна никогда не видела и не встречала. Просмотр сопровождался комментариями вслух, они тоже повторялись из года в год не меняясь. ("Федька толстый и всё время ест!")
Иван Лампионович относился к ухищрениям Швецовой-Кузнечук скептически. Чтобы потроллить Терафимовну, он называл её любимицу то Парамоновой, то Куприяновой, то ещё как-нибудь.
– Швецова она! Мария Шве-цо-ва!
– А толстый-то кто? Федька?
– Федька.
Однажды случилась беда. Пришли ражие, дюжие молодцы из управляющей компании и закрыли проблемное окошко железом. И на болты закрепили. Вглухую.
Происходило это на глазах Терафимовны, которая на тот час шла из магазина и покормив кошек. Управляющие молодцы пояснили ей, что окно закрыто по просьбе жильцов.
– Да как же? А где же кошки будут? Собянин вон в Москве распорядился наоборот открыть окошки.
Молодцы как-то туманно отвечали на это, что Собянин молодец, а они тут не при делах. "Нам сказали – делаем!"
Терафимовна пришла домой в боевом настроении. Досталось и Лампионовичу, избаловавшему кошку донельзя, и самой баловнице. Впрочем, не спавшая ночью (как и всегда) и не дававшая спать другим Маруська этого не слышала. Она прикемарила на полу: все четыре лапы и хвост под себя, лбом в ножку стола... Лампионович, впрочем, тоже отделался легко, вовремя успев помянуть Москву и молодца Собянина.
– Позвоню Тане! И Мескалитовне.
Таня была тоже кормилица. Как и Терафимовна, каждый день рано утром Таня совершала обход своих домов и раскладывала еду в окошки подвалов. Мескалитовна кормила только в своём дворе. В прошлом большая начальница, она сохранила с прежних времён ухватки и тон. Они с Терафимовной познакомились на кладбище, куда ездили кормить собак, через день по очереди. Собак давно извели. Мескалитовна иногда звонит Терафимовне на домашний – спросить, не собирается ли та на кладбище. Встречая Ивана Лампионовича, спрашивает о том же.
Оповещённые, Таня и Мескалитовна включились в интифаду и стали нажимать кнопки. Донажимались до самого Корабелко. Тот пообещал подключить телевидение. Об этом торжествующая Терафимовна сообщила Ивану Лампионовичу.
– Да что – телевидение... толку от него.
– Корабелко сказал, снимут и покажут в наших "Вестях".
– И что?
– Корабелко сказал, волонтёры придут.
Иностранное слово звучало в её устах веско и многообещающе.
Корабелко, deus ex machina, явил в полной мере свои способности. Волонтёры не подкачали. Пришли в тот же день с такелажным инструментом и растакелажили одно окошко как было. Да так ловко, что никто их не видел. Каждое действие встречает равное по силе противодействие. В России это один из немногих законов, которые исполняются, силами волонтёров в основном. Non progredi est regredi, но с учётом качества и особенно последствий наших "прогрессов", может, оно и к лучшему.
Было обрадовавшийся ("Не надо насыпать у нас!") Иван Лампионович снова приуныл...
Отделавшись от кошки Микульки, он стал собираться в поход, напутствуемый Терафимовной.
– Мало корма берёшь! Вдруг повстречаются животинки!
– Где же мало? Нормально беру. Каждый раз одно и то же. Иди смотри свою Капитоновну.
– Последние серии плохие. Федька толстый и всё ест. Купи не забудь "Отсебятник", сегодня уже должен быть.
Жёлтый "Отсебятник" покупался каждую пятницу и читался от корки до корки. Одолев ядовитую газету, Терафимовна всякий раз клялась и божилась, что больше никогда в жизни в руки её не возьмёт. ("Что они всё ругают! Прямо настроение пропало!") Однако, приходит пятница – и "купи "Отсебятник"... Знали бы там, кто их читает.
Наговаривая Иисусову молитву, kripte melete византийских аскетов (помогает!), Иван Лампионович степенно спускается по лестнице, выходит во двор. В нашем дворе хорошо: асфальт плохой. В соседнем дворе асфальт хороший, и за это его любят автомобилисты. Пару раз едва успел отпрыгнуть – во как гоняют... В Тегеране так не ездят, как у нас. В столице Ирана, рассказывал один знакомый, единственный шанс попасть на другую сторону улицы – это родиться там. Мы до персиян мало не доехали.
Особенно отличается мужик с машиной. Это его Терафимовна так зовёт. "Когда же ты сдохнешь, гадина", – сказал он ей однажды при встрече. "Сначала ты сдохнешь, потом я", – не растерялась Терафимовна. Слушая её рассказ, Иван Лампионович только качал головой. Терафимовну поливали кипятком из окна, грозились убить и отвезти на свалку, называли словами, каких у Пушкина не сыщешь... всяко бывало. Иван Лампионович, котокормилец всё-таки второго разбора, на этом фоне счастливый младенец в люльке. Всего три или четыре раза нарывался на контингент Терафимовны. Один раз плотный дворник погнался с лопатой за ним, как Тесей за Минотавром... Остальные случаи нечего и вспоминать, так... мелочи быта.
Мужик с машиной задавил кота. Кот был старый, как Мафусаил, слепой и глухой. Он ходил по двору вдоль и поперёк, до поры до времени избегая судьбы. Его кормили, больше других он признавал почему-то Ивана Лампионовича: тёрся плешивым боком и поднимал бельмастую голову туда, откуда голос...
Первая встреча с мужиком и его машиной оказалась для него последней. Семафоровна видела из окна и со слезой пересказала Терафимовне, а та – Ивану Лампионовичу. Иван Лампионович тут повёл себя плохо. Вынул из кладовки топор и было пошёл, да перенял сам себя на полпути. ("Эх-х... Трясуны мы, трясуны!") Он сделался с годами сентиментален (тоже защита своего рода), и чтобы скрыть свой недостаток – завёл особую кривую усмешку на эти случаи.
Спустя два часа, всех обойдя, Иван Лампионович возвращается. Он успел побывать в супермаркете, откушал кофейку и пошутил с новой девушкой за стойкой. "Отменно тонко и умно, что нынче несколько смешно." Девушки за стойкой охотно смеются шуткам, а только клиент за угол – с облегчением вздохнут: ушёл ненормальный! А нормальный разве пойдёт пить кофе в супермаркет, семьдесят рублей чашка, а в чашке два глотка?
Купив ещё в книжном книгу философа Ильина "О сопротивлении злу силою" (почитаем, может и чего), Лампионович шагает бодро, ходко, словно служил в гусарах и носил шитый мундир. Насвистывает Terry Riley, "In C". В голове – лёгкое разымчивое кружение: кофе на пустой желудок...
Возле подъезда натянуть капюшон на голову – и нырнуть под лоджию... Сегодня удачно: только вылез, как из подъезда один из сержантов, со второго этажа. Поглядел на Ивана Лампионовича известно какими глазами – но поглядел только... А сказать – не сказал ничего. И то ладно.
Дома Парамонова, или как её, Селиванова, занимается своими, несвойственными следователю прокуратуры, делами. Терафимовна тут как тут, любимая Кузнечук на второй план:
– Докладай – как?
– Ну, как... Везде положил, – рапортует Иван Лампионович. – Весь корм ушёл!
В доказательство – отчёт о проделанной работе – он вынимает из кармана куртки пустой мешочек из-под "сушки".
Терафимовна, насмотрелась Кузнечук, дотошно выведывает подробности.
– Под лестницей хорошо положил? А у нас? Не нужно будет мне вечером ходить? Да, а самое-то главное! Марта была?
– Марты не было.
– Что-то случилось с кошкой! Который день не приходит. А Семафоровну видел?
– Нет, не видел. Новый котик появился. Чёрный, белые лапки. Спрятался под машину от меня. Я ему под машину отсыпал. Видно, что домашний.
Весть о прибавлении в семействе воспринимается болезненно.
– Люди зар-разы! Берут животинку, а потом выбросят! Выбросишь, так хоть корми!
– Ну почему обязательно заразы? Мало ли причин, – неуклюже и неубедительно оппонирует ей Иван Лампионович.
– Ты так говоришь, потому что сам не жил на улице!
– А ты можно подумать жила!
– Я в детдоме жила! Без родителей! Наголодалась. Потому жалею всех...
– Мы такие же. Не лучше и не хуже. Мы сами – точно такие же, как они, – это он зря, конечно. А что дальше вспомнил, так и тем более – зря... – Мы своего первого кота вообще топором убили.
Терафимовна умолкает и с ужасом смотрит на него. Эта тема табу. Первый кот был дикий и драл всех не шутя, так что не успевали заживать раны. В травмпункте уже как родных встречали: "А... вы... Опять кот?!" Особенно кот полюбил Терафимовну – как самую слабую... Мог схватить за ногу... Прыгал из засады на спину... На руках живого места не осталось.
И было: услышал крик – бросился в комнату... Демон оскалясь рвал Терафимовну как тряпичную куклу! Топор сам прыгнул в руку. Дело не уха, кот бросился под шкаф, там после оказалась лужа с перепугу... Оттуда сиганул на лоджию – дверь открыта была, и – на парапет. И там уже достал его топор, обухом по спине...
Кот упал на асфальт. Был март, снег лежал ещё плотный. Когда, не видя ступенек, единым духом слетел Иван Лампионович вниз, кот уже не дышал. Выходившая из подъезда соседка рассказывала: "Никогда не видела, чтобы мужчина ТАК плакал!"
Что плакал... Похоронив кота в лесу, вернулись домой, напились водки, до слёзы. Ночью приснился Терафимовне кот – живой! Она тормошить Ивана Лампионовича:
– Он не умер, поторопились мы... Идём скорее...
– Да не может этого быть...
– Ну пойдём... Ваня...
Побежали в лес... Откопали кота.
– Ну я же говорил... Пойдём домой.
– Пойдём...
Ходили потом на могилку – плакать...
Корил себя за длинный язык, бормотал Иван Лампионович, когда остался один:
– Если мы такие хорошие... так почему же у нас нет друзей? Никто с нами не водится, в гости не ходят и сами не зовут. Если мы такие... Ах ты, господи... и дёрнуло же меня!.. Старый дурак... Жизнь учит-учит, никак не научит. Господи помилуй.
Кот Микулька уже давно сидел за порогом. Кошка. Деликатно, она это умеет, дожидаясь... И дождавшись, когда Иван Лампионович попритихнет, пошла к нему. Как всегда, по заведённому ритуалу, сразу мы на колени не садимся, а сперва ходим вокруг да около... И так, и эдак. Надо.
Иван Лампионович уже знает, спешить не треба. Момент сам найдёт себя.
– Ну... давай, слОниха-мОниха... Соломониха. Садись аккуратней.
Он в халате толстом, для таких случаев и халат. Терафимовна, у той потоньше халатик, страдает от кошкиных острых когтей: "Царапаешься! Если ты опять меня цапнешь, так и знай – больше не возьму тебя на колени!"
– Хорошая кошка Микулька. Микулька хорошая кошка? Хо-рошая... Большой, пушистый кот. Кошка. Дедушкин кот Микулька. Вот не будет дедушки – кто будет с тобой по ночам хороводиться? Тогда запоёшь Лазаря. Ну, спи... кузёмка!
Кошка устраивается спать. Иван Лампионович устроивает разум на путь отвлечённых размышлений. Например. Сирийское слово mhaimen означет и "евнух", и "верующий". Как странно! Что же общего у них? С точки зрения носителей сирийского языка... Diakrisis, тут без него не обойтись.
Вооружённый диакритическим методом, вслед за котом Микулькой уходим в сонное измерение. Любовь приводит в неподвижность. Оставив суету, ум отбывает всё лишнее, всё ненужное, без чего можно обойтись. Много лишнего. Вот и суета отсюда. И слова. А можно одним словом выразить на первый взгляд разные вещи. Но только на первый взгляд. Любящий становится как евнух, равнодушный к лишнему. Его любящий царапает, а больше никто и ничто. Но это... охо-хо... грехи наши тя-ж-кие...
Иван Лампионович не слышит, как отбывшая срок кошка в соседней комнате подряжается на колени к Терафимовне: "Я возьму, но если ты опять меня..."
Снится Лампионовичу, будто он в Африке и тигр. Старый, беззубый тигр. И ходит кормить его чёрная как смоль африканка, а с ней мальчик такой же. Пока он вкушает сухой корм, они ведут меж собой разговор, на своём, на африканском. Но он всё-всё понимает. "– Он же тигр! – Тигры тоже кушать хотят. – А вдруг он людоед? – Это он раньше был людоед..."
Выражая свою признательность, Иван Лампионович отвечает смышлёной женщине могутным р-р-рыком...
Он открывает глаза. Из прихожей доносится скрежет когтей и сухой треск раздираемых, полосками такими, обоев... Пора вставать и заниматься кошкой. Начинается ночное дежурство.
Примечания.
* ПоверкОй – быстрый, ловкий, "поворотливый". Заонежский русский язык.
* Kripte melete – "тайное поучение, сокровенная забота". Термин византийской аскетической традиции, означавший внутреннюю работу ума.
* "Э-хх... Трясуны мы, трясуны!" В. Шукшин. "Обида"
* "Отменно тонко и умно, что нынче несколько смешно". А. Пушкин. "Евгений Онегин"
* Terry Riley (Терри Райли) – музыкант и композитор радикального замеса. Насвистеть "In C" – это, конечно, надо уметь. Иван Лампионович свистит.
* Diakrisis – греческое слово, может означать среди прочего "различение".
20-22 октября 2020 г.