В последние годы каждый май Никита Кузьмич встречал без особой радости. Вместо тихого отдыха на участке среди цветущих яблонь и первоцветов приходилось принимать звонки и выслушивать просьбы прийти на мероприятия. Людей понять можно: хотят отметить День Победы. Но какой это праздник, в такой день впору скорбеть и вспоминать о погибших, а не песни петь. Не любил Никита Кузьмич, ох не любил громкую трескотню, собрания да митинги. Да и про войну слышал всё меньше правды, зато пустословия да бравады – хоть отбавляй.
Отказать ветеран не мог, и каждый раз готовился, как перед последним боем, доставал китель, чистил зубным порошком ордена и медали. Волновался, размышлял: что рассказать поколению, не нюхавшему пороха?
Обычно звали в местную школу или на мебельную фабрику. Выступления давались всё труднее, память подводила, да и рассказ о выматывающих боях под Вязьмой и тяжёлом ранении, много раз повторенный, уж не казался интересным и значительным. Воспоминания поблекли, стёрлись от времени, как старый ковёр. Вроде, как и не геройство это было, а так, эпизоды. Просто повезло ему, остался жив, а скольким товарищам так и не привелось похвастать подвигами.
Всё чаще на лицах людей, собравшихся не по своей воле, Никита Кузьмич читал равнодушие да желание поскорее сбежать, отдохнуть на природе с вином и шашлыками.
Старому фронтовику было неловко принимать продуктовые наборы, было в этом что-то унизительное, напоминающее о голодном прошлом. Мол, на тебе, дед, ешь, раньше-то о таких продуктах и не мечтал. Оно, конечно, верно: в советское время было в радость достать пакет гречки, банку сардин, хороший чай, растворимый кофе или коробку шоколадных конфет. Да только всё это давно перестало быть дефицитом. Мог сам себе купить, не бедствовал, пенсия – целых тридцать тысяч рубликов.
Недавно, к очередному юбилею, местные царьки осчастливили пакетом, где лежал кусок белой ткани, вроде как плед, в углу красными нитками вышито: «С Днем Победы». Только уж больно похож был подарок на покрывало для покойника.
– «С намёком, что ли?» – только и мог произнести на удивлённый взгляд жены.
По справедливости, так лучше б помогли старикам, кто моложе и не успел повоевать – у них не было и половины ветеранской пенсии, а вместо детства – военное лихолетье.
Подарки чиновники вручали принародно, в торжественной обстановке, а если дома, то непременно с журналистом и фотографом. Понятное дело, служивые должны отчитаться, у них вся жизнь в бумажках. А общественникам или державшему магазин Ваське-депутату – лишний повод покрасоваться перед избирателями.
Ещё несколько лет назад удавалось отмахнуться от всей этой колготы, сослаться на дела или здоровье. А нынче в их маленьком посёлке сразу шестеро ветеранов войны ушли в мир иной, осталось на всё про всё только четверо бывших настоящих вояк.
Никита Кузьмич волновался не зря.
За неделю до праздника позвонили из местной соцзащиты, сотрудница Валечка уговаривала, как никогда, обещала отвезти-привезти, накормить и развлечь. Добрейшую толстушку Валечку, жившую на соседней улице, знал с детских лет. Как отказать?
– Кузьмич, миленький, выручайте, – тараторила соседка. – В этом году на мемориал приедет сам губернатор! Мне поручили двоих: вас да Тихонова, сказали, вы только на концерте посидите. За вас я спокойна, вы-то у нас – орёл, а вот Тихонов… в чем только душа держится… но, думаю, всё обойдётся, кашки поедим из полевой кухни и – домой!
– Ладно, но только в последний раз, – отрезал ветеран. – Сил-то уж нет, ноги еле ходят.
Валечке тоже хотелось отдохнуть дома, с семьёй, тем более, у свекрови день рождения приходился как раз на 9 мая. Хорошо ещё, что достались старички, охваченные не сильно хлопотной программой, остальным сотрудницам повезло меньше: ветеранам предстояло сажать сирень и пить чай с губернатором. А это, как не крути, уже целая история, если учесть, что подопечным за девяносто лет.
Подвоз почётных гостей к мемориалу администрация поручила членам местного объединения «Патриот», бывшим «афганцам» и «чеченцам», всегда готовым к выполнению официальных и неофициальных заданий в обмен на лояльность и выгодный бизнес. Бравые накаченные парни обещали подогнать несколько внедорожников и иномарок.
С утра в назначенный день всё шло по плану.
Правда, когда к положенным десяти часам прибыли на место, выяснилось, что губернатор раньше одиннадцати не появится, а без него торжество начинать не будут и даже каши не дадут. Ветеранов усадили на скамеечку в тенёчек. Утомившийся от долгой дороги тщедушный старичок Тихонов немного вздремнул. Никита Кузьмич от нечего делать стал наблюдать за мельтешащей перед глазами разновозрастной толпой, потом переключил внимание на сцену, где в нелепой, ярко-зелёной, яко бы солдатской форме, дети читали стихи, танцевали и пели тоненькими голосами «Катюшу» и «Синий платочек».
Мощные динамики выдавали откровенный рёв, от громких звуков раскалывалась голова. «Глушат не хуже артиллерийской канонады, – отметил про себя ветеран, позавидовав прикорнувшему Тихонову: «Хорошо ему, глухому».
Внезапно музыка оборвалась. Юные вокалисты не успели допеть куплет, а распорядители уже подталкивали их в спины, чтобы очистили сцену – прибыл губернатор.
После торжественной речи большого начальника Валечка отвела подопечных поесть солдатской каши и собралась отправить их домой.
Но не тут-то было.
– Скорей, скорей! Где твои ветераны? – выскочив из толпы, заорала начальник управления соцзащиты. – Всё переиграли! Сейчас подойдёт Максим из протокольного отдела, пойдёте пить чай с губернатором.
– Ветераны здесь с десяти утра, устали уже, – попробовала возразить Валечка, но чиновница, не удостоив даже взглядом, унеслась дальше.
– Сейчас вам дадут лопаты, – услышала Валечка за спиной. – Пойдёмте, я покажу, где ваша яма, будете сажать сирень.
Хозяин твёрдого, с металлом, голоса оказался изящным юношей, одетым в ослепительно белые брюки и такие же девственно-чистые кроссовки.
«Ага, тот самый Максим», – догадалась Валечка.
– Нам сказали только пить чай, – вежливо объяснила она, набравшись смелости.
– Программа претерпела изменения, – жёстко отрезал губернаторский служака тоном, исключающим любые возражения.
Ветераны покорно поплелись за Валечкой.
Максим подвёл к яме и объяснил: когда подойдёт губернатор, нужно взять саженец и перед камерами подержаться за веточку.
Оставив стариков, Валечка ушла за лопатой и саженцем. По возвращении застала нелепую сцену: крупная молодая женщина в окружении четырёх галдящих детишек теснила в сторону ничего не понимающих Тихонова и Никиту Кузьмича.
– Эта наша яма, союза многодетных, – донёсся обрывок разговора. – Вам – вон там выделили.
Пока искали «свою» яму и ждали губернатора, прошёл слух, что тот давно уже посадил сирень, попил чаю и отбыл восвояси.
Усадив на скамейку еле живых от усталости и впечатлений стариков, Валечка ушла искать машину.
– Всех водителей давно назад отправила, – строгим голосом объявила начальница, – где вы столько времени болтались? – И добавила, немного смягчившись. – Ничего, доедут своим ходом, тут недалеко автобусная остановка.
Вернуться к ветеранам с такой новостью Валечка не имела права.
Пришлось побегать, пока не нашла знакомого, который на своих разбитых «Жигулях» развёз подопечных по домам.
На следующий день к Валечке прибежала соседка: «Слышала? Вчера Кузьмича увезли на скорой. Вернулся с праздника и так орал, так орал! Никогда не слышала от него столько мата. Вспомнил и войну, и генералов, и нынешнего губернатора! А сейчас позвонили: умер он…».
Спустя месяц Валечка узнала, что посаженные у мемориала кустики сирени почти все засохли: май выдался сухим и жарким...