Забытая деревня. Из цикла рассказов Осколки

          

 Теперь можно сказать, что в моей жизни много всякого случилось. Надеюсь, что ещё не всё. Интересное, судьбоносное, встречи, знакомства, трагедии, комедии, драмы.… Много было смешного, много было страшного.  Но чувство полной душевной опустошённости, непонимания происходящего, какого-то космического холода и вселенской пустоты, я, пожалуй, испытал лишь раз в жизни, когда лет в двенадцать, с друзами забрёл в покинутую русскую деревню. Потом, дальше по жизни, я немало попадал в такие деревни, но такого острого чувства, уже не было, но тогда…
 Жаркое лето средней полосы России, поля, леса, речушки и пруды…  Мы конечно шли на рыбалку. Кто-то сказал, что километрах в семи от деревни моей бабушки, там, где я проводил лето, есть пруд, с прорвой карасей. Как всем рыбакам известно, чем дальше водоём, тем больше в нём рыбы. Сомнительный тезис, конечно, но и сейчас, я еду на рыбалку за сто километров от дома и возвращаюсь с ровно таким же уловом, что можно было выловить в пруду, от забора моего ровно в ста метрах.
 А тогда пруда мы не нашли, только очень устали. Кто ходил по нашим пересечённым местам, знает, что такое отмахать в траве по пояс, (Это только в песнях хорошо хреначить травой по пояс.) по ржавым болотцам, кустарнику и лесу километров десять. Десять, потому, что шоссе- то никакого не было. Даже тропинки. Выносливости нам, двум практически деревенским, а ещё одному самому настоящему деревенскому, было не занимать, но пить хотелось, очень. А ещё Солнце!…   
 Деревня открылась сразу.  В десяти метрах от лесочка, из которого мы вышли, стоял дом. « Фу, хоть напьёмся!», сказал Женька, паренёк из Курска, который, как и я каникулировал по воле или благословлению родителей, как и я у бабки в Стрельне, родной деревне Юрки, второго моего приятеля.  «Гляньте, какая глушь, а мост, солидный.» И, правда, мост через  небольшую канаву, был железобетонный. Под ним, правда, ничего не текло. « Напьёшься! Не знаете, что за деревня?» - Спросил местный Юрка. « Нее»- откликнулись мы, жители городов. По моему понятию, никаких из знакомых мне по названию местных деревень, здесь быть было не должно, ну и по Жекиному, тоже. « Жень, это Лепехи», сказал многоопытный Юрка. «Бабка твоя, отсюда в Стрельню переехала. Думаешь, почему её Лепешанкой зовут?»   Жека задумчиво молчал. « А, я думал ты и сам всё знаешь. И, напиться мы здесь не напьёмся. Нет тут воды. Совсем! Мелиорацию здесь делали. Болота осушали. Мосты строили. Вот, осушили. Теперь болот нет. Людей правда, тоже. Зато мосты..."- Продолжал добивать нас Юрка, с красивой фамилией Вязиков. "Да, ладно! Все дома целые", не выдержал, я. "Так пить хочется. Хоть кто-то, но должен был остаться!" "Неа." - сказал Юрка. "Только дома остались. И мост". Тогда, несмотря на палящее летнее солнце, мне стало холодно. Очень холодно. И расхотелось пить. А прямо у наших ног, валялось... Валялся... Валялась белая человеческая нога, с неестественно сросшимися пальцами. Дорисовывались во вдруг обалдевшем воображении остальные части тела... "Что, это?"- Обомлел, я? Юрка пнул поросшую травой ногу. " Протез, пацаны. Наверное, выкинули, когда человек умер." Не было слышно птиц, не лаяли собаки. Была стерильная тишина и яркое солнце, в самом зените, заливало всё вокруг, совершенно неправдоподобным, белым светом. Не нужный никому бетонный мост, дома, без признаков человеческого присутствия, яркую, как нарисованную зелень. Неестественное, волнящееся марево, казалось, можно было резать ножом. Лучше бы это всё было ночью, и выли волки.   

  Мне, года четыре... Начало семидесятых. Надо сказать, что до школы, я жил в деревне Стрельне, у бабушки по материнской линии, Марфы. Хотя, слово жил, подразумевает, какое-то добровольное начало, а меня в полтора года, конечно, никто не спросил, с кем я хочу больше жить, со своими родителями, или с родителями моих родителей. Но, как оказалось впоследствии, я на это ни на кого обижен, не оказался, скорее, наоборот, а так, как и всемирная история, так и частная, сослагательного наклонения не имеет, то гадать, что было бы, если бы сталось по-другому, я не хочу. Может, позже, исключительно с точки зрения аналитической психологии. Но это, шутка. Надо же быть фаталистом, в конце концов, а не казаться им! Великие нас  тому учили, на том стояли и на том полегли. Хоть тот - же Михаил Юрьевич.   
 Впрочем, я отвлёкся. Кроме бабушки Марфы и соответственно меня, в доме жила её родная сестра Настя и бабушки Марфы сын, а впоследствии один из лучших, если не лучший, современный поэт - лирик, Николай Якунин. Тогда, просто Коля. Мой дядя. В то время, я по каким-то причинам ещё не знал, что дядя Коля станет таким талантливым да известным, и снизу- вверх, смотрел на него, только из-за вполне понятных ростовых и возрастных несоответствий. Это потом...
 Хотя и говорить нечего, что центром мироздания, в том доме, был, конечно, я и души во мне никто не чаял, хотя хворостиной из веника, мне перепадало, насколько, я помню. Хоть и очень- очень редко. А, зря, что редко.  Может и не вырос бы, таким дураком. Простите меня, бабушки.
 Дом наш был небольшой, по современным меркам вообще и в частности по временам, когда деревья были очень здоровые. А от дома до дороги, мне тогда надо было идти час, не меньше. Потом оказалось, что колея, называвшаяся дорогой, находится в десяти метрах от дома и значит, в десяти шагах. Это как- то внезапно открылось, но гораздо позже. Как и то, что когда четыре года и лето, ходить гораздо интереснее, чем когда семнадцать лет и весна, а уж сравнивать такое - же хождение в сорок, да в осень... Дальнейшее - молчание...
 А в четыре года... До дороги была целая вечность! Надо было сначала спуститься с пригорка, а на пригорке кипела жизнь! Там на травинках, были какие- то необыкновенные красные и жёлтые существа, которые пытались взлететь при приближении, а если не успевали, то поджимали лапки и их можно было взять в ладонь, и в рот, тоже. Правда, вкусными они не были, но попробовать же было надо! Под пригорком начинался бурьян! Это был обычный рай. Под лопухами можно было отдохнуть в жару лета, любой лопух прятал от солнца и меня, и курей. Забредал сюда и наш собак, и валялся в раскрошенной курами пыли. А сколько здесь было гусениц! Оранжево - чёрных, прозрачно - салатовых, каких- то невообразимо - здоровенных, коричневых! Я тогда дружил с одной пеструшкой, эта дружба лет пять продолжалась, она меня часто провожала в эти лопухи, и жёлтым глазом выцеливая гусеницу, подмигивала мне. Причём глаз у неё не закрывался, а как - бы подёргивался молоком. "Не хочешь съесть?"- Спрашивала она. "Нет"- говорил, я. Потому, что знал, что эти мохнатенькие, не вкусные. Тогда пеструшка, лёгким движением шеи и клюва, желтоватого, как ногти на ногах бабки Насти, делала лёгкое движение, и гусеница плача и стеная, оставляя после себя слёзы и какие- то липкие ниточки, оказывалась в клюве у белой курочки, с серыми подпалинками на крылышках. Она задирала вверх голову и гусеница исчезала.
 Когда я выбирался из лопухов, до дороги оставалось идти ровно треть. Но  путь, вдоль загородки таил в себе страшные опасности. Во - первых, соседские гуси. Вернее соседский гусь, который не полюбил меня сразу, как увидел. Может на яйцо я наступил, когда он там находился, может потому, что мы были почти ровесниками... Вы видели, как надуваются ноздри у быка, перед нападением? Вот и с этим гусем, что- то такое происходило, когда он видел меня. Этот гусь, он был мой персональный враг! Из ноздрей его выдувался пар, шипел и клекотал он, точно, как дракон (Знать бы мне тогда, кто эти драконы и клекочут ли они. Наверное, нет), размах его серо - белых крыльев превосходил размах моих рук раза в два... Но четырёхлетний человек, это тоже уже очень серьёзно. Я бы мог позвать пеструшку, она бы позвала двух наших петухов, и, наверное, гусю пришлось бы очень несладко но, я стеснялся и поэтому просто шёл навстречу, комкая в ладошках кусок грязи из моих мест. Из моего бурьяна. А он был не наш, этот гусь. Соседский. Он очень больно бил крыльями, умел по подлому, выждав момент, клюнуть в глаз. Но и его перья, были моими боевыми трофеями. И их было много. Я не хотел с ним драться,  мне лишь нужно было дойти до дороги. Он долго был моим врагом, пока вдруг не пропал куда- то, возможно соседи решили его съесть, может продать. Не помню, когда, в какое время он вдруг исчез, но от четырёх до пяти лет  человеку когда, разве могут быть временные измерения?
 А самая главная опасность таилась возле самой дороги. А дорога была классная! Там были огромнейшие лужи, во время дождя глинянно - белые, в отсутствие дождя, прозрачности необыкновенной. Путники по этой дороге шагать боялись вообще. Странников не было уже, как класса, потом то они появились, но по дороге этой, совсем не ходили. И в этих лужах дорожных, происходила необыкновенная жизнь! Кого там только не было! Бегали какие- то существа, на длинных- длинных ногах, совсем по воде и не проваливаясь в эту воду, всплывали из под воды, и опять исчезали какие-то здоровенные и чёрные, ползали вокруг лужи улитки, оставляя за собой скользкий и светящийся след, и иногда появлялись глаза. Такие глаза, что смотреть в них или на них, было страшно! Они быстро превращались в стремительных, зелёных и прыгучих, что слизывали ползающих и бегающих и даже летающих...  А, какая вкусная вода была в этой луже! И столько интересного можно было сделать в ней! Можно было зайти в неё почти по пояс и посмотреть как вода намучивается возле ног (Это редко удавалось), можно было просто лечь пузом на берегу и смотреть в своё отражение, можно было кидаться камешками в глаза, которые появлялись, но всё это удавалось крайне редко, из- за бабки Насти! Она была самой моей главной опасностью тогда. Сколько раз, я с рёвом уезжал от любимой лужи, под мышкой, не ведающей пощады бабки! Сколько раз!
 В семнадцать лет, это расстояние я преодолевал за несколько шагов и секунд.
 Дом... Как какие- то там говорят, милый дом... А ничего особенного в нём не было, кроме бабки Марфы и бабки Насти. И, Коли. Но о Коле, я уже начинал говорить, потом о нём ещё много расскажу. Они мёртвые уже все, что торопиться? Живые ждут. Живые, дождётесь, пока, я о вас расскажу, или тоже постараетесь побыстрей попасть в мой поминальный синодик? Дом был классный! Из двух комнат, с печкой русской, чуть не сказал посерёдке. Посередине, конечно! Как ни - будь, я расскажу об устройстве деревенского быта, а сейчас, о первой осознанной встрече с отцом.
 Это было громко. Ввалилось в освещённый лампочкой мир, несколько мужиков, сразу стало неуютно и тесно. Громче всех разговаривал высокий, какой- то в фуфайке, как у бабки Марфы. "Положишь нас на полу?"- спросил он? "Завтра нам в Лепёхи, с утра". "Оскар, да ложитесь, только кормить- то вас,  чем?"- спросила бабка Марфа. Настя же, поджав губы, сразу ушла, к себе, за занавеску. Там у неё была кровать. "Ни *** нам не надо. Стакан только дай и на полу постели, Нам завтра ***рить. Мост будем строить в Лепёхах" ""А, как там Тоня? (моя мать.) "Да хер ей сделается!?" "А, Вадик, как?» ( Мой братик.) " А ему, хер сделается? Орёт! Мать, стакан дай, у Ваньки дочь родилась! Борьке невеста. Борь, слышишь?! Как раз по возрасту! Борь, мать твою, поцелуй хоть отца!" Я прятался за печку. Мои бабки называли его попугаем. Думаю, зря. Царствие всем, небесное. А с моей несостоявшейся невестой, я сейчас иногда переписываюсь в одноклассниках. И мост тот, наверняка цел. А деревни той, скорее всего уже нет. Совсем.
               
                2020 г. Район Коксохима.