1.
Соленый компот бешено бился у меня во рту. Баба Марфа опять спутала соль с сахаром! Словно на велосипеде с каменистой горы и на зверской скорости — только бы понять — проглотить или выплюнуть!!?? Но тут баба Марфа обернулась, и ее блаженная улыбка заставила меня смиренно проглотить эту странную странность. Просто, я любила ее всем сердцем, она была утешением в моем подростковом спутанном кусочке жизни. Она старела, а я любила ее все больше, и соленый компот из ее рук был скорее изумлением, чем чистой гадостью. Не думаю, что ради кого-то другого я стала бы впускать в себя такое пойло…
2.
Наши глаза встретились в тихий час. Страшно.. У нее черные зрачки и темные кудри в разные стороны, тяжелые большие руки и медицинская шапочка на голове…в пору обделаться. Я вижу в руке ее крапивный «хлыст», и я уже знаю, что будет дальше. Заранее плачу. И, р-раз - крапивой по голым ногам и рукам, и дв-ва - за волосы, айда, трясти. Попробовал бы кто-нибудь сделать такое сейчас на моих глазах — убила бы, ну, может, не насмерть, но, чтоб больно было… очень. Но тогда мне было всего лишь шесть, поэтому, после наказания, я смирно натянула на себя сорванное одеяло и продолжала плакать через закрытые веки, так, не так страшно. Она ушла. Дети на соседних койках вновь задышали…
Ей было откровенно паршиво жить, некрасивая и грубая, она не любила себя также истово, как и нас, детей-сколиозников в больнице-интернате. Интересно, кто-нибудь в этой жизни хоть раз искренне пожалел мучительно уродливую женщину? Если никто, то тогда я пожалею, прямо сейчас, в эту самую минуту…
3.
6 утра. Она открыла дверь подъезда в 17 января, и ее оглушил сырой теплый воздух, в котором все звуки отдавались эхом: гудки машин, голоса отмороженных птиц и даже ее собственные шаги. Весна еще никогда так нагло и игриво не впрыгивала в середину зимы. Но ей понравилось — беспорядок и хаос…
Говорят, Сам Бог творил вселенную из этого непредсказуемого материала…