В августе и в сентябре мне последовательно сделали две операции на глаза, избавив меня от катаракты. Так что до начала октября мне нельзя было ни читать, ни писать, только слушать, говорить и запоминать. У меня есть одно из стихотворений:
Я из послевоенного Ростова.
Он всё же недостаточно воспет.
Вот и сейчас: глаза прикрыл, и снова
Я вижу Богатяновский проспект.
В Ростов влюбиться ничего не стоит,
В ростовском детстве лучшие друзья.
Да будь прославлен тот…
(пусть мне позволят),
Из коего образовался я.
Фашисты изуродовали театр,
Придуманный Гельфрейхом и Щуко.
Все говорят, что он похож на трактор.
Мне с этим согласиться нелегко.
Я видел театра смятые основы
Ещё не восстановленные вновь,
Я видел в неотстроенном Ростове
Дома без стен и стены без домов.
Проёмы их заполненные небом
(Они похожи на глаза судьбы),
По улице, где очередь за хлебом,
Идут военнопленные рабы.
Трамвай, идущий из-за поворота,
Гремя, сверкнул и боком заалел…
Мне повезло: отец вернулся с фронта,
Наш дом в Ростове чудом уцелел.
Мне стыдно удовольствоваться адом
За то, что я не сделал главных дел,
Пред тем, который был со мною рядом,
Почти совсем, но малость не успел. (16.08.11).
Я родился в Ростове. Вы читали мой сборник о нём. В 1963г. поступил на архитектурный факультет строительного института РИСИ, с первого курса которого был призван в армию; после армии продолжил обучение в РИСИ. В 1969 г. написал странное стихотворение:
Мы жарко спорили о хлебе,
Что вот хотя и общий он,
Его б мы в одиночку ели,
Когда б не общий наш вагон.
Нам было каждому противно,
Был каждый резко нетерпим
К тому, что в собственных квартирах
Мы хлеб необщий наш едим,
Что землю недовозмутили,
Что не дошли до вышины,
Что хлеба всем не уделили
Что перед совестью грешны.
Как удивительно прекрасно
Светлы студенческие лица,
Когда под синим небом ясным
По обе стороны пшеница.
Постановив, что хлеб – начало
Существования всего,
Мы улеглись, а поезд мчало
И поле хлебное его
В свои обьятья принимало.
Хлебов касалися колёса,
И в стыдно-розовых ушах
Шуршало, словно бы колосья
В окно вагонное шуршат.
А хлеб в окне до небосклона
Горячим полем пламенел,
Вращались жёлтые циклоны
В его янтарной глубине.
Мы улеглись, а скорый гонит
Пройдёт, проблещет, пролетит,
Прожжёт, протянется, простонет
Оставит поле позади
И к новой дали понесётся,
К порядку новому судеб
И снова к прежнему вернётся,
И не к нему, и всё же… хлеб...