Семь утра. Хмурая, неприветливая осенняя пора едва-едва намекает на рассвет. Сибирское солнце редко балует своим дефиле по октябрьскому небу. Деревня скукоживается в эти безрадостные для глаз дни под нудным дождём вперемешку с мокрым снегом. Хлюпает под ногами, задувает под воротник, щиплет холодом за открытые лица и руки.
Таёжная речка густой массой с тысячью блёклых отсветов по своей поверхности минует ссутулившуюся деревеньку. В Вихляевке тихо до звона в ушах. Скотина в домашних подворьях словно опасается подать голос этим утром – ждёт первого смельчака, который нарушит всеобщее безмолвие. Самые брехливые собаки и те молчат нынче. Осень нехотя даёт путь новому дню.
– Здорово, Егор! – скрипит калитка, в проулок выходит дед Степан. – Чаво, опять с ранья совесть мучает?
– Здорово.
Пенсионер подходит к скамье, укладывает тщательно на доску верхонки, затем сам садится сверху. Зависает тишина. Соседи в безмолвии подкуривают беломорины.
– Што, язык проглотил? Напужал кто?
– Думаю. – через паузу дед Егор продолжает. – О мироустройстве.
– А чаво так? Стройство, как стройство! Живём с тобой, считай по шашнадцать пятилеток. Дай Бог кажному стока.
– Да, так-то оно так. Но что-то вот не хватат для Души.
– Мы с тобой об этом стока наговорили, вроде почти к копсо…, консо….
– Консенсусу?
– К ему! Пришли! Што тебе опять не так?
– Не про то я!
– А-а-а! Всё злисся, что помрёшь первый? Да не злись! Я тебя и на девять дней помяну, и на сорок, и на год свечку поставлю!
– Тьфу, заладил! Мелко плаваш! Ширше надо мыслить!
– Куда ширше-то?
– Смотри! Видишь, на том берегу речки две скалы остриями торчат?
– Ну!
– Одна чуть выше, другая пониже?
– Вижу!
– Представь, что это мы с тобой!
– Нахрена?
– Так надо! Представил?
– Вижу! Дальше?
– Скажи мне, Стёпа! Не хватает там чего?
– Ну…., наверно молнии! Шаровой!
– Прямо, вот её? А пошто?
– Дык, чего им за просто так стоять? Пусть шандарахнет! От души так, штоб камни посыпались!
– Узко мыслишь! И непотребно!
– Это как так?
– Так! Перенеси теперича взгляд сюда на скамейку!
– Ну!
– Смотри! Сидим мы с тобой мирно, курим, никого не трогаем! И вдруг бац меж нами молния! Представил? Тебе оно надо такое утро?
– Што-то не вразумлю! Вроде и не надо….
– Уже теплее! Я также думаю, што не надо! Ну? Тебе не кажется, там меж скал озера не хватает?
– Там? Вверху?
– Ну! Там! А?
– Ну, сосед! Ну, завернул! Хитро, брат! Я щас! Мигом!
Степан внимательно смотрит на Егора. Морщинистое лицо растягивается в улыбке. Затем подскакивает и семенит к своему дому.
Через пять минут возвращается к сидящему на скамье мыслителю. В руках две глубокие эмалированные чашки. В одной порезанный шматок сала с огурцами и головками лука, в другой ломти душистого ржаного хлеба.
Провизия ставится на скамью.
– А это на десерт! – пришедший запускает руку в карман телогрейки, вытаскивает несколько конфет в яркой обёртке. – Ромашка! Твои любимые!
– Вразумил! Наконец-то!
– Так, ведь! Чай не первый год тебя знаю! Даже, не один десяток!
– А мне сегодня сон приснился, Степан! В пятом часу ишо!
– Пошто рано?
– Кто его знает! В общем! Мужик какой-то подходит и говорит мне, что я телепат!
– Кто?
– Телепат! Мысли, кто читать могёт! И другим без слов внушает, што надо сделать!
– Ну, и?
– А то! Встал, умылся и сюда! С шести внушаю!
– Цельный час уже?
– Как видишь! – Егор указывает на чашки с аппетитным содержимым.
– На мне эксперимент ставил?
– Угадал! – новоявленный телепат из-за пазухи достаёт бутылку с парой стаканов. – Только получается, што у тебя лобная кость через чур толстая! Час моя мысль не могла пробиться!
– Самогоночка?
– Она!
Егор разливает по стаканам.
– За эту загадку Природы, Степан!
– Ага! За неё и за твой вещий сон!
Часы тикают, жизнь в Вихляевке продолжается.