начало: http://proza.ru/2020/10/19/1033
В детских воспоминаниях задержался большой бревенчатый дом моей бабушки, выскобленные добела полы, жесткий диван, обтянутый тканью и с деревянными дощечками по краям, фикус в углу и почти полное отсутствие мебели. Разве что стол и несколько стульев. Но зато была печка – теплая, уютная, на которой я, маленькая, любила сидеть, а потом прыгать с нее на кровать. Бабушка мне всё разрешала. И я любила этот дом с высоким деревянным крыльцом и лавочками по двум его сторонам, палисадник с мальвами, огромное дерево во дворе, запах горящих поленьев и теплую выбеленную стенку печки, к которой можно было прижаться и ощутить себя защищенной от всех детских бед.
Но позже, когда я подросла, то узнала, что этот дом был свидетелем стольких несчастий, страданий, испытаний, что я до сих пор не могу подобрать слово, которое бы вместило в себя все то, что довелось пережить семье Врублевских. Оттого, наверное, мои станьковские воспоминания очень долго были запрятаны в самую глубину души – детскому сознанию оказалось не по силам принять все то, что казалось ему противоестественным.
Моего деда Василия Михайловича Врублевского, колхозника-ударника, члена сельского совета, награжденного Почетной сталинской грамотой, арестовали 7 августа 1937 года, а 3 ноября расстреляли. Ему было 38 лет. Станьковский дом помнит обыск и как уводили моего деда. Бабушка рассказывала моей маме, как её, самую младшую из детей, отец поднял на руки и поцеловал на вечное прощанье. Он был реабилитирован 17 декабря 1957 года посмертно. А мама долго считалась дочерью врага народа, ее даже в комсомол не принимали.
В мае 1941-го года она проводила на службу своего старшего брата Мишу, именно она, потому что ее мама (моя бабушка) работала в поле и не успела проститься с сыном. Миша пропал без вести в первые месяцы войны, и никакие запросы в военкоматы не помогли прояснить его судьбу. Бабушка ждала его возвращения всю свою жизнь, до самой смерти.
В 1943 году 11 января мамины сестры девятнадцатилетняя Лида и шестнадцатилетняя Вера, вместе с другими станьковцами спасаясь в лесу от немцев, попали в облаву и были расстреляны. Станьковский дом помнит, как их привезли на подводе из леса, заледенелых, и моя мама, тогда семилетняя девочка, затыкала тряпками раны, чтобы не текла кровь. Помнит, как собрались на похороны подружки и вплетали им в волосы бумажные цветочки. А на лице моей бабушки, потерявшей двух дочерей, навсегда застыло выражение скорби и еще какая-то отрешенность…
Из всей большой семьи Врублевских в живых осталась одна моя мама. А у меня остались черно-белые старинные фотографии. На них – молодой красивый дед, в гимнастерке, в ботфортах, бабушка с иконописным лицом, а вокруг еще совсем маленькие дети… Предвоенные портреты взрослых Миши и Лиды тоже есть, а вот фотографии Веры не сохранилось. Для меня все они так и остались молодыми, я до сих пор не могу осознать, что это мои тети и дядя…
продолжение: http://proza.ru/2020/10/21/1279