Точка отсчета 3

Елена Гвозденко
Он не понял, как оказался рядом, как руки схватили ее за плечи - очнулся, когда затрещала ткань платья.
- Извини-те, - виновато  пробурчал, опускаясь на табурет. Сказал совершенно по-детски, будто не он сейчас тряс эту женщину, кричал, что она – ведьма и виновата, что он оказался здесь. А его ждут дела, запланированный отдых с друзьями, в конце концов. – Я не понимаю, как это вышло. Помогите, если что-то знаете.
- Что я могу сделать, ты сам должен найти выход.
- Как? Возможно, вы что-то не так поняли. Я здесь жил раньше, давно очень, я родился в этом доме, здесь прошли мои детство и юность, уехал отсюда лет двадцать назад. Но здесь жили мои родители до недавнего времени, они скончались и оставили мне квартиру в наследство. Я туда и направлялся, проблемы с квартирантами. Зашел в подъезд – а тут…   Все, кого встречаю – люди из моего детства.
Договорив, вдруг осознал, что испытывает весьма противоречивые чувства: радость, что решился произнести все это вслух, что принял вот такую реальность и недоумения. Почему он подумал, что она что-то знает, что она вообще понимает, что он ей говорит? Она и в былые времена была самой странной обитательницей их дома - ни с кем не общалась, почти не появлялась во дворе. Именно поэтому он так удивился ее ответу.
- Я знаю.
- Вот так вот, коротко и ясно, да? – Анатолий опять перешел на крик. – Даже сомнений никаких? Ворвался чужой мужик в дом, плетет всякую чушь, а ты и поверила. А может я грабитель, ну или прелестями твоими польстился?
Она вдруг улыбнулась - свежо, молодо.
- Прости, я сам не понимаю, что несу. Говоришь, знаешь, что со мной произошло? Тогда ответь – почему, зачем?
- Долгий разговор.
- А я и не тороплюсь, куда мне спешить, разве что на лестнице размяться?
Она открыла дверку буфета, достала какую-то тетрадь, цветные карандаши в пластмассовом стаканчике и поставила перед ним.
- «Контурные карты», - прочел он на обложке. – Зачем, какие контурные карты?
- Помнишь?
Он, действительно, смутно вспоминал какое-то пособие по географии, вроде обучающей раскраски. Картинки с контурами материков, океанов, с очерченными границами стран. Им задавали на дом что-то там заштриховывать, наносить значки.
- И что? Какое это отношение имеет к моему перемещению?
- В школе вас просили отразить внешний мир - мир, видимый, а это совсем другие карты – здесь мир вашей души, - и она открыла тетрадь. Он увидел контуры каких-то неровных овалов. – Попробуйте передать цветом то, что чувствуете теперь, просто раскрасьте.
- Да ерунда какая-то, - проговорил Анатолий, но к карандашам все же потянулся. Когда-то он ходил к психотерапевту. Это были непростые времена - конкуренты выжимали с рынка, чтобы удержаться, он набрал кредитов, а потом добавились проблемы с банком. Кто-то посоветовал сходить к психологу, и он пошел. На приеме тоже что-то рисовал карандашами, перебирал картинки. Был у нее всего раза три, а потом понял, что оказался в руках очередной мошенницы – как, скажите на милость, какие-то каракули могут помочь устранить конкурентов? Или договориться с банком? Тогда проблемы стали решаться сами собой, и без горе-психолога обошелся – повернулся инвестор, вышибалы попали под статью, короче, все наладилось. И вот теперь ему опять предлагают заняться творчеством. А что, нарисуем что-нибудь, вот только подумать что именно.
Пелагея молча наблюдала за рисунком, проступающим в овале. Когда разобрала замысел гостя, покраснела, вырвала тетрадь и прижала ее к груди.
- Вон, вон из моего дома!
- Что ты так кричишь, ничего особенного я не нарисовал, подумаешь кое-какие детали анатомии.
- Вон!
- Гонишь, значит, - Анатолий поднялся из-за стола. – Ну что ж, я уйду. Только не один, мы пойдем вместе. Ведь это я не вижу двери, а ты вполне можешь вывести меня из этого чертового подъезда.
Он схватил несчастную женщину и поволок к входной двери. Она даже не сопротивлялась, лишь крепче сжимала тетрадку, пришептывая: «Между мытарством и фарисейством».

6. На лестничной площадке Пелагея вдруг обмякла, словно потеряла упругость, но он уже видел очертания подъездной двери, а за ней… За ней - припаркованный автомобиль, легкий аромат свежести, податливое кресло, ласкающее слух урчание мотора. Подальше от злополучного дома, от этой бесконечной лестницы и шустрых покойников!
Он так ясно видел цель, что отсутствие Пелагеи заметил только у самой двери, его руки сжимали пустоту, которая вроде бы сопротивлялась. Анатолий с недоумением разжал кулак и, крикнув: «да и шут с тобой», с силой толкнул препятствие, преграждающее ему выход из этого безумия. Но ничего не произошло, дверь оказалась лишь игрой света и тени.
Очнулся он сидящим у двери счастливых скандалистов Сидоровых - надо же, вспомнил их фамилию! 
- Эй, Сидоровы, открывайте, поговорим, - стучал им в дверь. Но никто не открывал, хотя в квартире слышались шаги и какой-то шепот. Впрочем, слов все равно было не разобрать.
Он поднялся и, стукнув кулаком по двери Пелагеи, побрел по лестнице. Анатолий и сам не понимал, что тянет его к бесконечному спуску и подъему.
Он загадал пять этажей вверх и столько же вниз - только лестница, в сторону площадки или площадок даже взгляда не бросать!
«Фитнес, фитнес, фитнес, фитнес», - задавал он ритм дыханию. 
Хватило его только на пару подъемов и один спуск, сердце затрепетало и рвануло куда-то к горлу, зеленые стены вдруг стали покрываться заплесневелым мхом, а беленый потолок превращался в темный асфальт.
Он летел, вернее, падал, но это тоже был полет, только вниз. Казалось, что летит так целую вечность, замечая только мшисто-асфальтовое пространство, сомкнувшееся вокруг него в монолитную воронку. Мысли стали рваными - вспышки, а не мысли. Россыпь разноцветных огоньков, загорающихся и гаснущих через долю секунды – это и были его мысли, его чувства и желания, переместившиеся куда-то вне его. Он даже узнавал некоторые из них: вон зелененькая искра – удачный контракт с крупной строительной фирмой, а вот этот, розовый огонек – домик в Черногории, существовавший пока только в мечтах. Но вскоре ему это надоело, и огоньки потухли, оставив наедине с разрастающимся страхом внутри. Анатолий весь превратился в тонкую оболочку, в кожу этого страха. Он понял, что больше ничего не будет, не будет никакого покоя, ничего, только это падение в бездну. А все потому, что созданный им абрис души напоминает медицинское пособие врача узкой специализации. Понял, что эти карты Пелагеи были его последним шансом.
- Нет, я не хочу, - попытался крикнуть он, но из горла вырывались какие-то нечленораздельные звуки. 
У него больше не было шансов - за него некому  заступиться. Никого и ничего, способного выдернуть его из этой трубы. Он жил, не пуская к себе, прячась от стрессов, сохраняя драгоценное тело. И вот теперь это тело всего лишь вместилище страхов. А он думал, что хуже этого проклятого подъезда с его клонированной лестничной площадкой, и быть ничего не может. Подъезд, почему он оказался в этом подъезде? Какую тайну скрывает первый этаж?
окончание следует.