Солнце палило нещадно, с первым огоньком зари и до поздних сумерек воздух оставался жгучим, жарким да сухим. Ближе к полудню, на дорогах вставала пыль, ветер обжигал лицо и руки, а в лесах разливалась такая бездонная звенящая тишина, коя бывает в январский полдень в самой чащобе бора, где-то далеко от слобод и сёл.
Именно таким случилось лето 1935 года на самом юге Прикамья, в землях, лежащих на запад от Елово, за косым изгибом реки Пизь.
Ранним солнечным утром одного из дней на закате июня на старый Михайловский тракт, проложенный ещё при графьях Сведомских, выехала тройка, везущая сельского почтаря и мальчика Никитку, лет восьми. Никита постоянно зевал, мать его разбудила очень рано, накормила овсяной кашей, завернула краюшку хлеба и помогла добраться из Сарапула левый берег Камы, где в Ершовке уже ожидал Константин Сергеевич, готовый отправиться с почтой в село Фоки, в сорока верстах езды. Там у Никитки жили дедушка и бабушка, пригласившие внука на целое лето погостить к себе. Дед, Агафон Кузьмич, служил агрономом при местном колхозе, а бабка, Маланья Игнатова, хлопотала по хозяйству, заботясь о корове Машке, козе Забияке и целой стае пестрых кур.
Телега тащилась еле-еле: на каждом подъёме в гору она угрожающе скрипела, а при спуске и вовсе норовила развалиться, скинув незадачливых возниц в колючий бурьян. Хлопот добавляла им и Ксюша, старая ямская лошадь, которая, по словам Константина Сергеевича, «помнит ещё царя». То она бежит к ручью попить воды, то сойдёт с дороги пощипать траву, а, бывало и вовсе, встанет как вкопанная посреди тропы и с места ни на шаг: ни туда ни сюда. Специально на этот случай у Константина Сергеевича в заветном узелке была припасена небольшая сахарная голова. Встанет почтарь с телеги, погладит любимицу, угостит сахарком, а кобыла и рада стараться, пуще прежнего бежит, покуда не приспичит ей вновь остановиться на каком-нибудь лужку.
По пути заезжали во все деревни, и крестьяне, как услышат ямской перезвон, так и высыпают из своих избёнок, а дети, те и вовсе бегут за телегой до самой почтовой станции или сельской площади, где Константин Сергеевич раздавал то, кому, и что причиталось: не понять теперешним людям счастья от простого письма!
Когда проезжали завод Михайловский, Никита навострил, что было уши, ибо по всей округе ходила молва о здешних соловьях, которые заливались искусной песней целый июнь, от вечерней до утреней зари. Говорят, оттого-то и выбрал Сведомский для усадьбы эти края, а здешних соловьёв деревенским мальчишкам ловить да сбывать на Никольской ярмарке строго-настрого запретил.
«Во буржуи понастроили!» буркнул Никитка, когда на холме показался барский дом. Он всё ещё пытался услышать хоть одного заблудшего соловья, да только какие песни в такую жару!
К обеду заехали в Жигалки, там у Константина Сергеевича случились какие-то неотложные дела, и он отлучился на несколько часов, а Никиту оставил на поруки у своей знакомой, лет шестидесяти пяти. Никитка, меж тем, и этому был рад: в гостях его угостили горячими пирогами с зелёным луком, напоили квасом и даже разрешили сходить искупаться в соседний ручей, пока, наконец, не вернулся Константин Сергеевич, и они опять ни пустились в путь.
Уже на закате почтовая телега взобралась на высокий холм, откуда открывался вид на село Фоки с его зелёными садами и лоскутным одеялом бескрайних полей, уходившим далеко за горизонт. И вот, они уже мчались мимо до боли знакомых домов с резными наличниками, покатыми крышами и кустами сирени, лукаво глядевшими из за высоких заборов да могучих тесовых ворот.
Проулок мелькал за проулком, а впереди..., у мальчика перехватило дыхание, показался старый домик с мезонином и садом укрытым вишней на берегу заросшего пруда. Он был таким, каким Никита знал его с самого детства: резные окошки, тяжёлые ставни и крепкие стены из кондовой сосны. И бабушка, милая, добрая бабушка, заметившая внука на почтовых, из окна, и выбежавшая на крыльцо. "Где ж вы пропадали!" причитала Маланья Игнатовна, когда почтовая телега подъехала к крыльцу, а Агафон Кузьмич, вышедший из дома за женой, просто улыбался и глядел на внука, которого не видел с самого Рождества.
Вечер прошел в суматохе: дед истопил для внука баню, бабушка поставила самовар с горячими пирогами, а кот Василий, так и тёрся о ноги под столом, точно надеясь, не перепадёт ли ему лишний кусок.
Утро в деревне случилось ранним: солнце пробивалось через лёгкие занавески, едва качавшиеся на ветру, комнату заливал янтарный свет, а со двора шёл запах цветущих медоносных лугов, начинавшихся сразу за кромкой пруда. На полу блистали тёплые лужицы солнечного цвета, разогревшие старые скрипучие половицы, так, что необутыми ногами было горячо ступать. Никитка потянулся, прислушался к пенью птиц в саду, сладко зевнул и подумал: «Как же хорошо!». В доме было тихо, видимо дедушка отбыл на службу, ещё до зари, а бабушка Маланья работала в саду. Никитка оделся, спустился в кухню, где на столе под салфеткой лежали вчерашние пирожки и половина каравая с солью, а рядом в крынке стояло молоко. О это деревенское молоко, с коричневой корочкой долго томившееся в печи! Тот, кто не вкушал такое лакомство, кто не вдыхал его луговой аромат, смешанный с запахом русской печи, тот, пожалуй, и не ведал деревенского утра!
Только Никитка закончил завтрак, как за окном появилась курчавая рыжая голова «Ну ты и соня, вчера приехал, а мне ведь и слова не сказал, да ещё и спишь пол дня». «Мишка!- обрадовался Никита, - Как ты узнал?». Миша Юрков был лучшим другом Никитки, с самого детства, или вернее с тех самых пор, как он научился ходить, и родители стали привозить его на лето в далёкое уральское село.
Ребята поговорили, Мишка пожаловался на свою учительницу, дескать «слишком сложные задачки на экзамен по арифметике дала», а Никитка рассказал про своё житьё в Сарапуле и оба не сговариваясь, побежали на сельский пруд купаться. А что ещё было делать в такую жару? Когда пробегали мимо бабушки, половшей в саду морковь, она подняла седую голову и, шутя, прикрикнула «Куда полетели чертята?». «Идём на пруд, купаться!»- весело ответил Никита. «Купаться это хорошо!» - улыбнулась бабушка, - «только не ходите в поле, рожь цвести собирается, а в эту пору шуметь нельзя, иначе урожай худой по осени станет!».
Ребята купались до самого вечера, прыгая со старой ивы в воду, так, что брызги взметались выше ветхого сарая, кем-то давно поставленном на берегу. Наконец, когда у Мишки совсем посинели губы, а Никитка, от усталости, только и мог, что лежать, раскинув руки на песке, они развели костёр и принялись поджаривать на длинных веточках кусочки чёрного хлеба, сутра захваченного Никиткой из избы.
Над Прикамьем, меж тем, смеркалось, с дальних лугов потянулись домой косари, где-то за лесом запел пастуший рожок, созывая стада в деревню, а над цветами и травами, росшими по берегу, замелькали юркими живыми огоньками самые ранние, первые за вечер светляки.
«Почему они не поют?» удивился Никитка, глядя на парней и девок, шедших с покосов в село большими группами после трудового дня. «Это, брат, нельзя» - ответил Мишка. Рожь на полях встаёт и силы набирается, самое цветьё!». «Ну а чего ей от песни-то будет!?»- не унимался мальчик, - «С песней и жить, и работать, и цвести веселей». «Давняя это история» - ответил Миша, - «так ещё пращур наш говорил, в цветьё шуметь нельзя, а то по осени хлеба не родятся». «Да и полудниц это злит, и не приведи Господь с такою свидеться, если она осерчает. Помню Кузмич, наш кузнец, про своего отца когда-то сказывал. Пошёл он из Кемуля в поле телёнка искать, да в самой гуще его столкнулся с полудницей. Так она хватила мужика по голове, что сельский знахарь неделю потом его выхаживал».
«Что ещё за полудницы?» - удивился Никита, - «не слышал раньше о таких». «На вид будто девка, собою хороша, волосы пшеничного цвета, до пят спадают. Одета не броско: в простой сарафан, да такой невиданно белый, точно снег на Крещенье в самый мороз, так что смотреть на неё впрямую больно. Являются в поле в самый зной, скользят над посевами, рожь оберегают. Вот твоя бабка Маланья и сказала: в поле не ходи. Думаешь цветья боится? Нет! Полудниц!».
Никита смотрел, смотрел на друга, скорчил серьёзную мину, да как покатился со смеху и на траву. «Полудницы…Ну ты загнул..!!! Ну голова! Хорошо сочиняешь». «И ничего я не сочиняю, обиделся Мишка, - «а ты у Кузьмича спроси, он всё тебе расскажет». «Да сдался мне твой Кузьмич!» - ответил Никита, - «Тёмный старик, а ты посылаешь к нему за рассказом. Вот покуда сам не увижу во век не поверю!!!!».
Мишка задумался, посмотрел на пламя костра и сказал: «Раньше их много в полях водилось, а как согнали в колхоз, как загудели в полях трактора, так они и попрятались, редко теперь их видит человек. Если услышу, что у села завелась полудница, сразу тебя позову». На том и поладили
Дни летели за днями, и про полудниц разговор сошёл на нет. Да и до того ли, ребятам было? Мишка, главный озорник и безобразник на селе, каждый день придумывал что-то новое. То они в пруду удили карасей, то ходили в лес за ягодами, то залезли на чердак в бывший дом купца Феликсова, чтобы поймать привидение, которое, согласно сельской молве с незапамятных времён обитало там во тьме. Только с привидением вышло не ладно, увидели его во мраке, Никитка набросил сеть, а Мишка огрел подвернувшейся по;д руку кочергой. И только когда «приведение» завопило и начало браниться по чём свет стоит, до ребят дошло, что перед ними вовсе не призрак, а председатель колхоза Иван Ильич, живший в этом доме. Мальчики бросили сеть и сразу наутёк, только пятки засверкали.
На следующий день Иван Ильич появился на работе с огромной шишкой и всё ворчал про «расхитетелй соц собственности дерзость которых не знает границ». Надо сказать, что нападавших он и не видел, а только, всё равно, ребята на неделе стремились держаться подальше от здания правления.
Долго или коротко, а Мишка снова осмелел, упросил Кузьмича сковать им две игрушечные шашки, как у бойцов отряда Азина, что по рассказам взрослых проходили когда-то в Гражданскую войну через их село. Нашли он с Никиткой две длинные палки, остругали, одели на них по большой гнилой картошке, сделав коней. Целый день до обеда скакали они по опушке леса на своих гнедых «лошадях» с криками «За родину», за «Советскую власть», рубя и размахивая шашками налево и направо. А после этого, наевшись чёрного хлеба с киселём, Мишка довольно погладил свой живот и заметил «Нет Никита, это не серьёзно, так не делаются большие дела». «Ты погляди, что у нас за кони! Сучки торчат, а сверху клубень надет: гниёт да попахивает. Да и что это за шашки, лезвие затуплено, рукоятка не та. Как этим белых бить? Лишь ворон пугать, да и то, там смеху будет… Нужно настоящих коней достать и наган…, как у командиров». Никита ответил «Наган – не проблема, в Ключевском логу, где кипели битвы, этого добра найти не мудрено, а вот с конями туго, все в колхозе. Мишка рассмеялся, «А зачем тебе конь? Ты ведь и ездить ещё не умеешь. Вон у Семёновны за околицей пасутся две козы: Танька и Манька, Танька помладше и побойчей, я возьму её, а ты объездишь Маньку. Тихая спокойная и скромная коза, в самый раз для начинающего жокея!
Сказано – сделано. Ребята сходили в Ключевской лог, отыскали два ржавых нагана. Мишка притащил селитру и переделал свою находку в пугач. Настала очередь за козами. Танька и Манька спокойно паслись за околицей, ребята их отвязали, оседлали и….ничего. «Но!» Пришпорил Мишка Таньку… Коза перестала жевать траву, подняла на мальчика мутный взгляд и посмотрела на него с таким укором, что парень устыдился и слез на траву. «Нет, что-то точно не так с этими козами». У Никиты дела обстояли не лучше: Манька жевала цветы и травы, не обращая никакого внимания на своего лихого седока.
«Что-то не верно мы делаем» - изрёк из себя Миша, обойдя свою козу кругом и встав в метре перед ней – «Но я найду причину, не будь я командиром Красной армии!». С этими словами он поднял руку вверх и выстрелил воздух из пугача.
Что тут началось! Танька соскочила и как боднёт своего неудавшегося седока так, что но, пролетев полметра растянулся в грязной луже лицом вниз. Манька как будто взбесилась: испугавшись грохота, она понеслась неведомо куда, унося с собой незадачливого жокея. Что только Никита ей не орал «Стой окаянная! Я тебя капустой угощу», но всё оказалось бесполезно, коза неслась вперёд собирая все бурьяны, репейники да кусты. И, наконец, добежав до ручья, Манька круто повернула, отчего седок свалился под берег ободрав при этом бок.
Вернулся Никита домой только под вечер, грязный, ободранный и злой. «Главное чтобы бабушка не заметила» пронеслось в голове у мальчика, а оттого, пробираться решил он через задний двор. Перелез через забор, кинул Пирату краюшку, чтобы не гавкал почём зря, залез в окно и на цыпочках стал пробираться к лестнице, ведущей в мезонин. В кухне пыхтел самовар, пахло рыбным расстегаем, только разговор, доносившийся из-за двери, отчего-то не был совсем не весел как прежде, а казался тревожным и даже сухим: что-то случилось….
«Понимаешь Маланья, - вздыхал дед, - «приходил сегодня председатель колхоза. Область увеличила норму сдачи зерна, а у меня вон, треть полей побило градом. Что теперь делать - ума не приложу, надо бы досеять да только не чем…Закрома с прошлой осени стоят пусты, всё что оставалось, уже подъели. Норму не выполним – шапки полетят, такое Маланья выходит дело…».
Никита вспомнил, и правда, на прошлой неделе случился град, целое ведро они ледышек в тот день набрали, и недолго думая, засыпали в трубу Кузьмича, вот была потеха!
Только потеха потехой, а деду нужно помочь. А как? Да Мишка подскажет! Мишка на деревне всем ребятам голова, не зря он всё окрест один облазил. Никита сделал шаг, по лестнице в мезонин, половицы заскрипели, а с кухни раздался голос бабушки. «Внучек это ты?!». У Никиты живот от страха свело : «Нет бабулечка, тебе показалось!».
На утро появился Мишка с огромным синяком, Никита взглянул на друга и тут же рассмеялся. «Тебе-то смешно, -огрызнулся Мишка, а в луже камень был, еле отвязался от этой бадучей Таньки! Да и дома за штаны влетело потом….». «Какие штаны» – удивился Никита. «Да вот эти» буркнул Мишка и повернулся спиной. На его штанах, какими он вчера хвалился, не осталось и живого места. Казалось, их разодрали в клочья, а потом собрали по кусочкам, заделав прорехи, чем только было. «Ого ….» протянул многозначительно Никита. «Вот тебе ого - ответил Мишка, - это не коза, это медведь какой-то». «Ну да ладно, я здесь не за этим. Помнишь полудницу я обещал показать? Ребята приметили одну на дальнем поле. Если поспешить, успеем схорониться и поглядим. На том и поладили.
Дорога оказалась дальней, вначале Мишка вёл друга какими-то буераками, затем поднялись по угору, долго брели по пыльной дороге, и наконец, спустились к ручью, за которым, во все четыре стороны горизонта открывались бескрайние ржаные поля. Солнце палило так, что ребята долго не могли напиться, дальше мальчики умыли руки, ноги и лицо и только после этого продолжили путь. «Нужно дойти до самого сердца поля, точки, откуда не видно лесов» - заметил Мишка и друзья углубились в рожь.
Рожь в этот год поднялась высокая, настолько, что скрыла мальчишек с ног до головы. Они брели по чудесному зелёному лабиринту, в высотах которого разливался пьянящий аромат цветения, снизу подымался запах горячей растрескавшейся земли, вокруг раздавался шёпот стеблей и больше ничего.
Вдруг, слева показалось какое-то строение. «Полевая часовенка» - крикнул Никитка, уставившись на неё. Часовенка, сложенная из брёвен, с изящным, покосившимся от времени, покрытым лемешками куполком была заброшена. «Когда-то такие ставили у нас на меже в полях» - пояснил другу Мишка «Чтобы дождь ко времени пошёл и неурожаи миновали». «Теперь святое у власти не в чести, - подумал Никита, должно быть, чудом сохранилось, от того, что стоит далеко от сёл, а так бы давно распилили на дрова». Ребята петляли меж стеблями ржи ещё пол версты, пока, наконец, не поднялись на пригорок, откуда открывался широкий обзор на соседние поля. «Всё, пришли!» - шепнул другу Мишка, - схоронимся здесь, авось и не заметит когда появится, а мы и поглядим. Осталось подождать, когда ударит самая жара!».
«Да куда уж жарче» - простонал Никитка.
А зной, меж тем, и не думал униматься. Над землёй вставала голубая дымка, пахло раскалённой пашней, а к полудню даже ветер перестал. Рожь теперь не пела, наступила такая звенящая тишина, что Никитка слышал биение сердца… Мальчику стало страшно. «Гляди» еле слышно шикнул Мишка ударив друга локтем вбок. Прямо перед ними, на горизонте, где бескрайнее поле касалось неба, по воздуху пробежала рябь, как бывает у нас во время зноя. И там, где рябь затронула рожь, очутилась девочка в белом сарафане с пшеничными волосами длиною до пят, лет восьми.
«Ну ты Мишка и выдумщик!» - обратился Никита к другу,- «подговорил наверное соседскую девочку с села чтобы меня напугать. Иж чего удумал!». «А девчонки с нашего села умеют так?» ухмыльнулся Мишка, показав на гостью вдалеке. Никитка снова поглядел на девочку и замер. Она парила в метре над посевами ржи. Подлетит к пустому стеблю, он и зацветает, прикоснётся к соцветью, цвет пойдёт ещё кучней. Так она так она кружила долго, пока, наконец, со стороны пригорка, где затаились мальчишки, не поднялся ветер.
Полудница остановилась, принюхалась своим изящным носиком, да как рванёт к пригорку, почти не касаясь ржи. «Никита бежим!!!!» – заорал в полный голос Мишка, - «она нас заметила!». Тут же он сорвался с места и только пятки засверкали меж высоких стеблей, Никита хотел последовать за ним, но тщетно! Какая-то неведомая сила, точно пригвоздила его к земле. Ворочался, ворочался: ни сесть, ни встать. Дай, думает, лягу на живот, авось не заметит, да и лежать вниз лицом не так страшно будет. Сказано - сделано….
Минуты казались вечностью, вдруг над ним точно ветер прошёл, а в следующий миг, его плеча, торчавшего из-под майки, коснулась тёплая, лёгкая, человеческая рука. «Мишка вернулся!» обрадовался Никита, перевернулся на спину и обомлел от ужаса, над ним склонилась она…
Девочка засмеялся «Ну что, испугался, наверное! Вот тебе наука вперёд: не ходи на поле в цветьё!». «Ты полудница????» только и смог сказать Никита. «Так меня зовут крестьяне в этих местах», - улыбнулась девочка, - «а ты зачем на поле пошёл?».
Вспомнилось Никитке, в детстве говорила бабушка: «Коли нечиста сила в поле прижмёт, говори на все расспросы неправду, нечисть посмеется, посмеётся да уйдёт».
«Гусей искать пошёл» - ответил Никита, серые такие , не видала? У нас сбежали со двора». «Какие ж тут гуси» рассмеялась полудница, до деревни три версты. А где твой друг Мишка сейчас, ты знаешь?».
«Какой ещё Мишка?» - удивился Никита, я на поле шёл один, а все друзья у меня остались в Сарапуле». «Ну ты чудной» - опять рассмеялась девочка, может как и деду помочь уже решил? Не осилить колхозу по осени нормы сдачи».
Тут Никита совсем оторопел, для деда и в правду он ничего не придумал. «Лучше чем смеяться, взяла б да помогла, или не в твоих это силах?». «Почему же не в моих» -обиделась девочка- «я помогу, слушай что нужно делать!».
С этими словами она дотронулась до ближайшего соцветья ржи, вмиг на нём налился добрый колос. Полудница сорвала его, протянула Никите и говорит: «Отнеси его сегодня в третий амбар, на завтра к полудню, сходи туда с дедом. Всё что найдёте, засейте в полях, урожай на осень созреет богатый. Только когда из амбара увезут зерно, в углу останется маленький колос. Возьми его с собой и держи при себе, коли будет трудно – приду на помощь».
С этими словами девочка взлетела над посевами и начала растворяться в небе: «Мне пора, отправляйся домой, Мишу найдёшь на опушке леса. Только выйдешь, погляди на старую ель да помоги ему спустится, а то подобру – поздорову он до завтра просидит, уж больно пуглив оказался». Никитка очнулся, и крикнул, в пустоту: «А как тебя звать –то?». Рожь прошумела: «Полиной».
Дорога назад оказалось быстрой, Никита миновал часовню, вышел на опушку и едва ни носом упёрся в столетнюю ель. Почти на самом верху на тонкой лапе сидел перепуганный Мишка и едва не срывался вниз. «Слава Богу ты тут!» - крикнул он другу, едва приметив его у ствола. «Я уж думал тебя поймали, скажи мне, где она?». «Кто она?» - не понял Никитка. «Да как это кто! Коза Семёновны. Настигла она меня в поле и гоняла по всем кустам, до той поры пока я не залез сюда, так она за мной и по веткам пыталась забраться!». «Какая ещё коза!??» – засмеялся Никита, - «козы они в Фоках, сюда им не добраться». «Ой, не говори!»- простонал устало Миша, - «видно по следу за нами шла, выжидала момента». Тут Никита видит, у куста бузины явилась полудница, поставила рожки себе пальцами да как заблеет!
«Мамочки!!!» заорал на дереве Мишка и едва не свалился вниз, - «она никуда не ушла, она ходит рядом». Полудница, меж тем, залилась беззвучным смехом, показала Никите язык и растаяла в лучах солнца, точно осенний туман в сентябре
Насилу удалось убедить спустится Мишку. Всю дорогу до Фок, он озирался, вертелся на месте, норовя при первом резком звуке взобраться на берёзу или сосну. Проводив его домой, Никита зашёл в пустой амбар, сунул руку в оттоопыреный карман и очень удивился. Вместо одного несчастного колоска, там оказался десяток зрелых стеблей. Мальчик достал их и бросил на пол. «Это хорошо конечно», - подумал он, - «но разве эти крохи исправят дело?».
На следующее утро Никитка буквально насел на деда. «Деда пойдём в третий амбар, да пойдём, там зерно для посева есть, ты сам увидишь». Как не отбивался от внука Агофон Кузьмич, как не заверял что с мая там пусто, ничего не вышло. «Ладно чертёнок, шут с тобой» - подумал старый агроном, дойдём до амбара, сам увидишь».
Ещё на подходе Агафон Кузьмич, всплеснул руками и давай глядеть во все глаза, «это что такое, что там случилось?!!!».
Ворота амбара закрытые на внешний засов едва держались на петлях. Какая-то неведомая сила давила на них изнутри, так что доски и гвозди скрипели. «Поберегись Никита» только и сказал мальчишке дед, навалился на засов и ворота отлетели. В следующий миг на улицу лавиной хлынули колосья, самого доброго, лучшего зерна!
Дед не мог нарадоваться, обнимая внука, - «Как ты узнал, как сумел как сделал это?» . Тут же он побежал за председателем, нужно сделать досев на тех полях, которые на днях побило градом.
Когда работники очистили амбар, Никита в углу нашёл забытый колос. Этот колосишка был меньше других, но отливал какой-то странной позолотой. Мальчик положил его в карман и вышел на свет, покидая чертоги тёмного амбара.
До самого конца каникул, Никита не решался приблизиться к полю, но с этой поры в делах ему как будто действительно везло. Если играют в мяч, он забивает первый. Коли стоит на воротах, то, как стена, ни кто забить не может! Ребята даже скучали от такой игры. Ходили с Мишкой на рыбалку, у друга попался рваный башмак, а у Никиты караси да щуки, только закинет удочку - сразу клюёт. Всё бы хорошо, да только бабушка заподозрила неладное.
«Никита» - как то сказала она, «что-то в тебе изменилось, точно бы глаза поголубели, а ведь раньше были карие, и даже чёрные точно смоль». «Что ты бабушка», -рассмеялся внук, - «тебе показалось!».
Так, не заметно, закончилось лето, Никита вернулся на почтовых в Сарапул, и второго сентября, на уроке чтения, с ужасом вспомнил: на лето было задание, а он всё бегал да играл, и на книги совсем не осталось времени… «Кутуков!» - сказала учительница, - «расскажи ка нам, что за лето ты прочёл». Никита готов был провалиться под парту, но делать нечего, пришлось вставать, и, поднимаясь, случайно задел карман, в котором хранился заветный колос.
Никитка обомлел, он начал отвечать и говорил настолько живо и правильно, что одноклассники, слушали, раскрывши рты, а учительница глядела и улыбалась. И самое главное, говорили его уста, а он точно слышал свой голос откуда-то издали, будто бы кто-то другой сейчас стоял перед классом и говорил за место него. Да разве такое бывает???? Со звонком, когда он закончил, класс огласили аплодисменты, а учительница поставила пятёрку с плюсом, приведя его в пример, дескать, смотрите, человек всё лето читал, а не носился с мячом по поляне.
И так у Никиты было во всём: выйдет с задачей к доске, она решается, делают гербарий – самый лучший у него, бегут эстафету – приходит первым.
Однажды у школы к нему пристали хулиганы, попытались отобрать портфель, да не тут-то было! Откуда не возьмись, появилось трое рослых семиклассников и так надавали нападавшим по ушам, что те и впредь старались уйти подальше, коли Никита выходил на школьный двор.
В конце сентября пришла телеграмма от деда «Спасибо Никите, собрали рекордный урожай, выписали премию и дали орден».
Весной на экзаменах, случилось совсем невероятное. Когда Никита писал, кто-то нашептывал ему ответы, тихим звенящим голосом, точно шелестела рожь. Сдав все предметы на отлично, Никита, как и в прежние годы, поехал на лето в Фоки. Снова дорога, снова Константин Сергеевич, снова упрямая ямская лошадь Ксюша, правда что-то изменилось в самом мальчике. Его неустанно тянуло в Фоки, только ни к любимым дедушке с бабушкой, ни к весёлому другу Мишке, его манили теперь поля, начинавшиеся за сельской околицей, и шедшие, казалось, без конца…
В первое же утро, никому ничего не сказав, Никита убежал на дальнее ржаное поле, пронёсся ветром мимо старой заброшенной часовенки, где за зиму упала часть крыши, но купол с крестом пока устоял, залёг на знакомый пригорок и стал ждать. В самый лютый зной, небо над полем подёрнулось рябью, появилась знакомая девочка. Она значительно выросла за год, теперь на вид ей было около девяти.
«Что, пришлась ко двору моя помощь?» - весело сказала она. «Пришлась» - ответил смущённо Никита, поглядев в небесно-голубые девичьи глаза. «Так зачем опять пришёл» - рассмеялась она. «А я и сам не знаю», ответил мальчик, - «ты в мяч играть умеешь?», спросил он у подруги, застенчиво достав из котомки тряпичный мячик, каким на деревне играли в футбол. «А то!» хихикнула полудница и спустилась на землю рядом с ним.
Целый день они играли, то в мяч, то в салки то в лапту, правда Полина порою жульничала: станет её мальчик догонять, а она взлетает над полем ржи. «Эй, ты что творишь, так же не честно, ругался Никита, глядя на неё с земли». Вернулся с поля только под вечер, поднялся к себе в мезонин и опять ни кому не сказал ни слова. Теперь, весь сезон, покуда цвела рожь, да наливался колос, Никита раз в неделю исчезал из деревни, возвращался к вечеру, и ни кто не мог добиться, где он был целый день. В другие дни, мальчик, как и прежде, бегал с Мишкой, а на все вопросы друга пожимал плечами да уводил в разговор в иную тему.
Так пролетело восемь лет. Каждое лето приезжал Никита в деревню, и всё было там как прежде, только с каждым годом, он всё чаще исчезал на целый день неведомо куда. Никита рос и мужал, а вместе с ним росла и взрослела его подруга, о которой в целом мире не знал ни кто.
Когда ему исполнилось пятнадцать, он, как и прежде, приехав в деревню, первым делом, на целый день ушёл в поля, где на знакомом пригорке его ждала старинная подруга, прекрасная девушка Полина, которой, по виду, тоже исполнилось 15 в этом году. Они проводили вместе целые дни, про друга-Мишку Никита совсем не вспоминал, и тот блуждал понурый от дома к дому, лишь иногда отлучавшись на сельский пруд. Так пролетело всё лето, а в последний день до отъезда в Сарапул, полудница встретила Никиту серьёзной, и, как показалось ему, какой-то грустной, едва сумев улыбнуться при виде него.
Когда настала пора расстаться, Полина взглянула ему в глаза, взяла за руки, сказав, «давай поговорим». «Никита, мы знакомы много лет, но больше меня ты не увидишь. Такое уж свойство у нас полудниц, что дальше нам видится нельзя. Если забудешь меня, проживёшь счастливую и долгую жизнь среди людей. Храни мой подарок, и он всё как надо управит. Но запомни, никогда не возвращайся в Фоки и не пытайся искать меня». С этими словами по её щеке потекла слеза, она наклонилась и поцеловала Никиту в губы, тут же растаяв как поздний туман в сосновом бору. Сколько ни ходил Никита, сколько не звал, полудница не отозвалась.
Хотел Никита приехать в Фоки на лето и на следующий год, но против, неожиданно, выступила бабушка: «Пусть приезжает к нам на Рождество, а летом здесь делать нечего». Она давно заметила, что с каждым годом, глаза у внука после дневных походов, неизвестно куда, становились всё синее и синей, пока на 15ый день рождения не стали из карих небесно-голубыми. И тут-то она и поняла всё. . .
Всю свою жизнь Никита мечтал стать лётчиком, а после армии, неожиданно для себя выучился на агронома и, получив диплом, уехал работать в далёкое уральское село. Родным он объяснял, что за детство прикипел душою к полю, а сам ходил понурый, и в свободные дни, когда зацветала на поле рожь, уходил из деревни куда-то далеко.
Через пару лет Никита женился, на скромной девушке Аксинье, считавшейся, меж тем, первой красавицей нашего села. Но сделал он это не по любви, а потому что родные настояли. Самому же парню, казалось, было всё равно. Вскоре появилась дочь, её назвали Кирой, и были у девочки такие же карие глаза, как когда-то у папы, в пору, когда ему было 8 лет. Никита любил свою дочь, но часто пропадал, строго настрого запрещая жене ходить за ним.
Однажды в июне, Аксинья не утерпела, положила годовалую дочь в корзину, и решила проследить за мужем, взяв её с собой. Долго ли коротко, Аксинья вышла на далёкое ржаное поле, забралась на пригорок и видит перед собой…. Стоит её муж шагах в десяти, глаза пустые, точно заворо;жен. А перед ним по воздуху рябь бежит и, что-то такое искрится. Испугалась Аксинья, поставила корзинку с дочкой наземь, подбежала, схватила руками мужа сзади, и крепко обняла..
«Что ты натворила !!!» вскричал Никита придя в себя. И тут же метнулся к корзине. «Подменила, подменила» заорал он не своим голосом, схватившись руками за голову. Мать подошла к корзине и взглянула на дочь - «Что там отец кричит, и сам не знает». Те же щёчки, папин носик, тот же рот, вот только глазки голубым как будто отливают … «Да нет, невозможно» -решила она, - «ничего такого, а мне, видать, показалось».
Только Никита, однако, оказался прав, дочку точно подменили, к папе ластиться и прямо льнёт, а мать сторонится как будто чужую. Да и глазки у Киры окрасились с годами небесно-голубым, а из этих глаз исходил такой зловещий холод, что мать боялась лишний раз заглянуть дочурке в лицо.
Однажды, когда Кире исполнилось пять лет, Аксинья и вовсе перепугалась. Кира возилась с куклами во дворе, но вдруг подошла к засохшему вишнёвому кусту и легонько коснулась ветки. Что тут началось! Погибший куст с веху донизу пошёл зелёными листьям, тут же на ветках появились цветы, налетели пчёлы и всё зажужжало.
«Так не бывает! Так быть не должно» - вскричала Аксинья, - «да и август на дворе, откуда возьмётся цветенье???!!». «Что – то тут не то» подумала она, штопая прореху на мужьих портах. Вдруг из кармана выпал колосок, это тот самый, что Никита запрещал ей трогать и даже глядеть. А сам везде таскал его с собой. Сегодня наверно запамятовал. К нему же постоянно тянула руки дочь «Дай поиграть мне мамин гостинец».
«Так вот в чём причина» - смекнула она, - «Вот же вся странность откуда». Она достала спички и спалила колосок, а пепел по ве;тру пустила.
Когда вернулся с работы Никита, он что-то долго искал, обойдя углы в избе, да пошарив на платьях. А как узнал про колос, стал и сам не свой, надел сапоги да вышел из дома. Больше Никиту не видел ни кто.
Только хлеборобы, при вспашке дальнего поля, нашли на пригорке чьи-то сапоги и ни следа человека…
Да и полудница с этого дня совсем исчезла куда-то. Больше не видели её на полях, а урожаи стали беднее. Говорят, что и хлеб у сельских пекаре;й выходит теперь не настолько вкусным и хрустящим, как когда-то был.
От того то, до сих пор, как ударит зной над Фоками, мужики, суеверно глядят на поля вспоминают Никиту, а всё больше ждут, не пройдёт ли где рябь меж землей и небом, не покажется ли где-то девчонка в белом сарафане с голубыми глазами да пшеничными волосами длиною до пят…
Кощеев Д.А. 20.10.2020