Смысл этой сюрреалистичной картины, на первый взгляд – очевиден. Мир её лаконичен и обусловлен двумя перпендикулярными стенами, с вмурованными в них безликими руками людей - манекенов. Руки, тянутся к предлагаемому им платью.
Но диалог этих перпендикуляров страстен, хотя и изначально обречён.
И обречённость эта читается в дразняще – изящном жесте руки, легко держащей вешалку -манекен в форме женского бюста с лёгким платьем, и в растопыренных, страждущих пальцах множества рук с другой стены.
Стоит лишь слегка разомкнуться двум пальцам, от которых зависит смысл происходящего на картине, как тут же нивелируется и содержание.
Именно поэтому так веет на зрителя зыбкостью происходящего на картине. Бледность тонов усугубляет эфемерность этого исчезающего мира единственной ценности, представленной ярким, тёмным пятном в этой композиции.
Но есть и другое яркое пятно - плещущееся, живое... оно не выглядит угрожающим, скорее наоборот, «претворяется» лишним и не страшным. И всё же, на картине – это единственная природная стихия - и в данном случае – это бездна, готовая поглотить упавший в него объект.
Стоит лишь этому произойти, как по мановению ока нивелируется весь смысл композиции, но появится пространство для нового ...
Своенравный жест, легко придерживающий вешалку, обещает, зрителю это изменение, он - его предвестник. Эта рука и повелевает, и обрекает и, возможно, сама, не ведает, что творит, ибо если бы ведала, не шутила бы над бездной, а держала бы свой единственный смысл крепко: не дразнила бы противоположную стену, желающую удержать ситуацию, и завладеть вожделенным предметом.
Эта картина о зыбкости бытия, об искусственности ценностей, которые могут быть мгновенно утрачены, а также о силе природной стихии на которую мы не обращаем внимания, она лишь синее пятно, в самом низу композиции… Но, при этом является источником изменений всего содержания.
Что станется с этим двустенным миром, когда его единственный смысл будет утрачен?
А будет чудо. Руки по-прежнему останутся взыскующими к неведомому им наполнению, ибо жаждут они не самого платья, а любой ценности противоположной стены. Любого наполнения. Платье – лишь его жалкая сублимация.
В сером перпендикуляре стен «права выбора» не предусмотрено, руки вожделеют всё, чтобы им не предложила противоположная сторона. Она же, предложив возникшую пустоту, тем самым предложит пространство, свет…
Вот тут-то и появится выбор, у каждого свой, ибо «свято место- пусто не бывает», и тогда пустая стена станет таким же природным явлением, как вода, или воздух…
Возможно, тогда и появится жажда к той непознаваемой пустоте, которую именуют Божественным присутствием.
А пока одна рука – надменно манерничает и упивается властью, а многие другие слепо страждут, (ну хоть чего-то). Но теплит в себе надежу, не сразу замечаемая вода – самое «тёплое» место в композиции.