Мои родители познакомились в сентябре 1944 года, на лесной дороге. Они шли на работу – каждый в свою школу, куда недавно устроились учителями. Мама – тогда просто Клава – шла из заводского посёлка Коммунар в село Покровка, а папа, т.е. тогда просто Виктор, наоборот - из родной Покровки в посёлок. (В соответствии с учительским статусом их можно бы величать Клавдией Ивановной и Виктором Ивановичем, но они, думаю, пока не привыкли к своим отчествам...)
Клаве ещё не было и восемнадцати, но учителей в военные годы не хватало, поэтому и вчерашние школьники годились. К тому же она успешно окончила поселковую среднюю школу и поступила в педагогический техникум - на заочное отделение. Конечно же, ей хотелось работать в родной десятилетке, но в районном отделе образования предложили место лишь в Покровской начальной школе (около 10 км от дома, если идти по самой кратчайшей дороге, через лес). Мать успокаивала: «Не так уж и далеко... Пока сухо, походишь туда пешком... А ближе к зиме можно и квартиру снять... Зато зарплату будешь получать, и нам всем немного легче будет...».
Клава тоже на это надеялась. Ей было три года, когда отца арестовали, и мать, изгнанная из добротного каменного дома в уездном селе Наруксово, вынуждена была с четырьмя дочерьми скитаться по чужим углам. Старшим сёстрам Вере и Наде на тот момент было 8 и 6 лет, а младшенькой Тоне – всего год. Как выжили тогда – уму непостижимо! Из еды Клаве запомнилась только картошка и как её собирали на полях, особенно весной – мороженую, полусгнившую. А ещё врезалась в память смерть старшей сестры Веры, умершей от скарлатины...
Отца приговорили к пяти годам лагерей – строить Беломорканал. Вернувшись досрочно - по завершению строительства, перевёз семью на новое место. В пятнадцати километрах от Наруксова вырос новый заводской посёлок Коммунар - детище первой пятилетки. Там отец устроился в леспромхоз, получил на всех маленькую комнату в бараке. Дети спали на полу, «удобства» во дворе, но после всех мытарств это жильё показалось Клаве раем.
А потом началась война, отца забрали в армию, и семья снова осталась без кормильца. Чтобы как-то выжить, мать устроилась уборщицей. Дочери быстро росли. Хлеб, выданный по карточкам, могли съесть в один присест, однако его приходилось растягивать на весь день. От голода спасли шали. Каждый вечер мать пряла принесённую заказчиками шерсть, а дочери вязали. Уроки Клаве приходилось учить в перемены - дома некогда. В месяц связывала по две шали, за каждую давали пуд муки (16 кг). Из муки пекли хлеб с лебедой – получалось и больше, и сытнее...
Своего огорода не было, и картошку надо было добывать... В безлесном Наруксове, их прежнем местожительстве, зимой на дрова всегда был большой спрос, и мать на санках возила дрова туда. В обмен получала два ведра картошки. Клава росла физически крепче, чем Надя, поэтому чаще сопровождала мать, помогая тащить ей санки. А когда старшую сестру - после окончания школы - мобилизовали в зенитные войска, то и вовсе стала чувствовать себя главной опорой для матери.
Теперь, собираясь в Покровку, она, хотя и волновалась, была уверена, что с работой справится. К тому уже уверенности прибавлял наряд: белая блузка, темно-синий пиджак, сшитый знакомой портнихой. И ещё красивые чёрные туфли, заранее купленные матерью непонятно из каких заначек. Однако идти в новой обуви не пришлось - мать неожиданно поставила перед ней резиновые галоши: «Недавно дожди прошли, дорога в лесу грязная... А туфли дорогие, надо беречь...»
Характер у матери в войну стал жёстким (иначе было не выжить!), поэтому все возражения дочери насчёт того, что «она теперь педагог, и что её уважать не будут, если увидят в таком виде...», она пресекла: «Лес безлюдный, никто тебя там не увидит... потом переобуешься, когда к деревне будешь подходить...»
Пришлось покориться... Обида на мать прошла в лесу, когда она сама убедилась, что по раскисшей от дождей грунтовой дороге можно пройти только в галошах. И настроение от этого только ухудшилось... Спустя какое-то время заметила идущего навстречу мужчину и запаниковала, метнулась в сторону от дороги... «Вот тебе и безлюдный лес!» - с досадой вспомнив слова матери...
...Виктор шёл уже около часа. Путь был привычный – в родном селе была только начальная школа, и ему пришлось потом учиться в посёлке. Жил на квартире, но каждые выходные ходил пешком домой, потом обратно. А теперь снова предстоит то же самое, с одним отличием - он будет учителем, а не учеником...
Ему скоро исполнится 22 года, т.е. по нынешним меркам он ещё молод, однако позади - богатый жизненный опыт. После первого курса университета ушёл добровольцем на фронт, чудом уцелел в ржевской битве, отделавшись только контузией. Потом участвовал в белгородско-харьковском наступлении, где был тяжело ранен. Пять месяцев провёл в госпиталях, перенёс несколько операций. В родное село он вернулся хромым, но, слава богу, выжил - не то, что трое его старших братьев... С их гибелью он до сих пор не может свыкнуться. Особенно с тем, что нет теперь Алексея - самого любимого и авторитетного брата, до войны работавшего учителем. Это по его совету Виктор пошёл учиться в университет - жаль, война прервала учёбу... Хорошо ещё, что успел окончить учительские курсы, дающие право преподавать математику и физику в 5-8 классах – именно поэтому его приняли в Коммунарскую десятилетку.
...Спустя годы о той судьбоносной встрече каждый из них рассказывал по-разному. Папа с улыбкой вспоминал, как симпатичная молоденькая девчушка издалека завидев незнакомца, спряталась в кустах - боялась, наверное...
А у мамы была другая версия - что никого она не боялась, просто ей было очень стыдно за то, что она в галошах.
О том, как дальше развивались их отношения, я почти ничего не знаю. Кажется, во второй или третий раз они стали здороваться..., потом задерживаться и беседовать при встречах... После наступления холодов Клава поселилась на квартире, поэтому пересекаться на дороге приходилось реже. И ещё теперь часто - вместо того, чтобы в выходные повидаться с матерью и младшей сестрёнкой - она предпочитала сходить с Виктором в местный клуб...
Прошёл год. Закончилась война, вернулись домой отец и сестра... Клаву перевели в родную Коммунарскую школу - то ли вакансия там появилась, то ли в районном отделе образования сочли, что теперь у неё повысился профессионализм. (Потом мне признавалась, что восприняла как чудо, что её первоклашки - из простых крестьянских семей, не имеющие никакой дошкольной подготовки - через полгода уже бойко читали.)
А Виктору пришлось освободить своё место для вернувшегося с фронта прежнего преподавателя. В связи с этим его перевели в Наруксово - на открывшуюся там вакансию учителя физики в старших классах. Так что можно считать, что и его повысили...
Между Коммунаром и Наруксовом автобусы тогда не ходили, поэтому свидания стали ещё реже. Виктору приходилось добираться на попутном транспорте либо топать 15 км пешком (с больной ногой!) - ради коротких встреч. Но зато писали друг другу каждый день...
И только на следующий год они воссоединились – с 1 сентября 1946 года оба стали работать на Коммунаре. В тот же день они и поженились, так что для всех нас эта праздничная дата - не только День знаний, но и День рождения нашей семьи. Свадебных снимков не было. Зато сохранилась фотография, на которой мама в своём свадебном платье, сшитом из трофейного немецкого парашютного шёлка - папа сфотографировал её в одну из последующих свадебных годовщин. Мама чуть располнела, но платье пока ей впору. У них уже двое детей - я и мой брат... А папа, наконец-то, пусть и заочно, но получил высшее образование.
Его учительский авторитет считался несомненным - знаю не понаслышке, потому что сама у него училась. Работал завучем, потом четверть века - директором школы. Был разносторонне развит - собрал большую библиотеку, рисовал, увлекался шахматами, музыкой. Самоучкой освоил несколько музыкальных инструментов и любил аккомпанировать на баяне маме – а она играла на гитаре и пела. Голос у неё был потрясающий! И не только голос... Внешность, ум, яркий характер, – наверное, именно эти качества когда-то оценил в ней папа...
Он прожили вместе долгую жизнь, сохранив взаимную любовь до конца своих дней. Папа ушёл в 88 лет (месяц не дожив до 89), мама – спустя пять лет, в таком же возрасте. Память о них бережно хранит большое потомство: 5 детей, 11 внуков, и пока 12 правнуков... Трудно теперь всем собраться одновременно, но зато выручает интернет – у нас есть своя закрытая группа в одной из социальных сетей. Например, в недавнюю годовщину родительской свадьбы мой пост о романтической истории их знакомства, помещённый там, неожиданно «зацепил» юное поколение: «даже мурашки по телу прошли», как написал в комментарии один из моих молодых племянников. Правда, позже, когда мы с ним встретились, добавил, что «теперь так не бывает, теперь всё стремительнее развивается...»
Ну, что ж, в стремительном веке, наверное, нормально - стремительное развитие отношений. Но так хочется надеяться, что к самой любви это не относится, что она всё-таки не у всех теперь уходит стремительно...