Статья была опубликована: Виноградова О. Н. Неоднозначность образа уголовника Федорова в романе Л. Н. Толстого «Воскресение» / О. Н. Виноградова // Теоретический и практический потенциал современной науки. Сборник научных статей. Ч. III. Т. I . – Москва: Издательство «Перо», 2019. – 131 с. – С. 99-102.
Аннотация: В романе Л.Н. Толстого «Воскресение» несколько раз упоминается заключенный уголовник Федоров. Прослеживается работа Толстого над этим образом; дается интерпретация антропонима Федоров, где выявляется ассоциативная связь с учением Н.Ф. Федорова, главной идеей которого являлась идея всеобщего материального воскрешения. Предполагается, что на примере образа заключенного Федорова Толстой «ставит точку» в проблематике воскресения (воскрешения), где воскресение нравственное должно быть этапом на пути к гипотетическому воскрешению материальному.
Ключевые слова: Л.Н.Толстой, «Воскресение», Федоров, антропоним, Н.Ф.Федоров, воскрешение.
В романе Толстого «Воскресение» [1, т. 32], где доминантой романа является поучение о непротивлении злу насилием, в подтверждение этой идеи несколько раз упоминается заключенный уголовник Федоров, вызывающий интерес Нехлюдова. В редакциях к роману видно, что образ Федорова занимал в повествовании не последнее место; Нехлюдов именно на его истории приходил к убеждениям пагубности суда и наказания; образ же жертвы Федорова (в рукописи к роману) – олицетворение идеи Толстого о непротивлении злу насилием. Так как антропонимы в произведениях Толстого всегда влекли за собой ассоциативную связь, то фамилия Федоров (имя и отчество каторжника неизвестно) в романе «Воскресение» приобретает глубокий смысл.
В окончательной, опубликованной редакции уголовник Федоров – «красавец», «убивший и ограбивший с шайкой, которою он руководил, старика-чиновника. Это был крестьянин, у отца которого отняли его дом совершенно незаконно, которой потом был в солдатах и там пострадал зa то, что влюбился в любовницу офицера. Это была привлекательная, страстная натура, человек, желавший во что бы то ни стало наслаждаться, никогда не видавший людей, которые бы для чего-либо воздерживались от своего наслаждения и никогда не слыхавший слова о том, чтобы была какая-нибудь другая цель в жизни, кроме наслаждения» [1, т. 32, с. 312-313]. По мысли Нехлюдова, Федоров близок к нравственному изменению, но арест и наказание сделало этот процесс почти невозможным, т. к. убийца попал в тюрьму, а тюрьмы, по Толстому, – «нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя было достигнуть ни при каких других условиях, с тем чтобы потом распространить в самых широких размерах эти сгущенные пороки и разврат среди всего народа» [1, т. 32, с. 412]. Вскользь упоминается о том, что при себе Федоров держал «жалкого, с поднятыми бровями, белого, будто распухшего молодого малого и еще отвратительного, рябого, безносого бродягу, известного тем, что он во время побега в тайге будто бы убил товарища и питался его мясом» [32, с. 385-386]. Образ Федорова более полно раскрывается в рукописи к «Воскресению» № 115 (кор. № 27) [1, т. 33], где приводится вариант эпизода посещения тюрьмы англичанином. После драки заключенных Нехлюдов видит Федорова, который «еще в Москве вызывал к себе Нехлюдова и обращался к нему с просьбой подать кассационное прошение» [1, т. 33, с. 254]. Нехлюдов поражен «прелестью» Федорова. Заключенный всем хорош: он «немного выше среднего роста хорошо сложенный человек с маленькой бородкой и с прекрасными глазами, очень белый и весь в веснушках. <…> Глаза его всегда улыбались, и прекрасный рот складывался в заразительную улыбку. Дикция у него была такая, которая невольно заставляла себя слушать, как музыка. Всякое слово, которое он говорил, было приятно слышать, и говорил он прекрасно» [1, т. 33, с. 254]. Нехлюдов снабжал Федорова книгами: тот был грамотный, «умный и даровитый» [1, т. 33, с. 255], все читал и помнил, но Евангелие читать не любил, предпочитая авантюрные романы. Федоров «был для Нехлюдова образцом тех в корне извращенных людей и потому опасных людей, которых приводили всегда защитники наказания в доказательство необходимости ограждения от них общества» [1, т. 33, с. 255]. То, что Федоров совершил убийства, представлялось Нехлюдову случайностью. Заключенный «знал в общих чертах евангельские принципы прощения, единения, взаимной помощи, любви и не только не отрицал их, но считал очень хорошими и одно время после последнего убийства был очень близок к ним» [1, т. 33, с. 255], но суд и приговор замедлили путь Федорова к воскресению, которое, тем не менее, состоялось: «Теперь Федоров был совсем другой человек» [1, т. 33, с. 256] – сообщается в рукописи.
Там же Толстым приводится подробная история преступления Федорова, где его жертвами стала семья, одна старушка из которой не оказала ему никакого противления. Эпизод этот почти дословно вошел в повесть Толстого «Фальшивый купон» [1, т. 36, с. 5-53], и об этом подробно писал Н.К. Гудзий [1, т. 36, с. 554-581]. На примере покорной убитой старушки Марьи Семеновны в «Фальшивом купоне» проповедовалась идея Толстого о непротивлении злу насилием.
Возможно, полная история Федорова не вошла в окончательный текст романа «Воскресение» потому, что была «перенесена» в другую повесть (которая полагается неоконченной, хотя мысль автора представляется завершенной). Персонаж Федоров в «Фальшивом купоне» стал Степаном Пелагеюшкиным и завершил «воскрешение», став святым. На это указывает и антропоним Степан Пелагеюшкин: Степан – «венок», «венец», а Пелагеюшкин – ассоциация с прославленной христианской церковью святой преп. Пелагеей Палестинской († 457; память 8/21 октября), которая из блудницы, заработавшей на постыдном занятии богатство, стала, раскаявшись и приняв крещение, святой. Но, возможно, есть и другая причина «изъятия» из окончательной редакции «Воскресения» истории Федорова: если бы Толстой оставил её, то «воскресение» уголовника уже могло бы «перебить» генеральную линию «воскресения» главных героев романа. Ведь в рукописи Федоров становится почти святым! В окончательном же тексте лишь указывается на то, что «воскресение» Федорова состоялось бы, если б его не арестовали. Такая постановка проблемы более отвечала замыслу Толстого при написании «Воскресения»: ведь автору надо было показать возможность исправления самого закоренелого преступника, а также выделить причины невозможности этого – суд и наказание. Жертвы Федорова в рукописях – олицетворение поучения о непротивлении злу насилием (важнейший «пункт» учения Толстого!), но в окончательной редакции подробно о жертвах не говорится. Думается, причина в том, что идее воскресения (точнее, воскрешения) Федорова в романе «Воскресение» писателем придавался не только нравственный или духовный аспект. Чтобы убедиться в этом, надо попытаться дать объяснение антропониму Федоров.
Один из вариантов: «дар Божий". Он косвенно подтверждается тем, что Федоров обладал некоторыми дарами от рождения, впрочем, по мысли Толстого, как продолжателя Руссо, любой человек рождался со всеми достоинствами. Другая, менее заметная ассоциация, удивительна: это соотнесение фамилии Федоров с фамилией известнейшего философа Н.Ф. Федорова (1829-1903), с которым Толстой лично был знаком.
«Федорова с Толстым связывало довольно длительное и интенсивное личное общение, которое прямо отразилось в дневниках, переписке, позднем творчестве Толстого», – справедливо полагает философ и литературовед С.Г. Семенова [2, с. 2]. Тема искусства, тема смерти и воскрешения были близки обоим мыслителям; правда, пути осмысления этих тем у этих двух великих людей «разошлись» настолько, что Федоров отказался в 1892 году подать Толстому руку при встрече [2, с. 6]. Выдающейся идеей Н.Ф Федорова была идея всеобщего воскрешения человечества. Воскрешение это мыслилось материальным образом при помощи развития науки, которая должна подчиниться высшему нравственному критерию, отвечающему на вопрос о смысле жизни.
Толстой, как известно, пришел к утверждению нравственного воскресения (воскрешения) человека и человечества вообще; однако в «Воскресении» писатель через образы своих героев не обошел и вариант решения проблемы воскрешения «по-федоровски». Вначале, как видно из рукописей, теория Федорова и некоторые его черты приписывались ссыльному Вильгельмсону (в окончательной редакции – Симонсон): «…он жил один, питаясь одним зерном, и составил себе философскую теорию о необходимости материально воскресить всех умерших» [1, т. 33, с. 291]. В окончательной редакции Симонсон стал выразителем толстовских идей о Боге. Идея же Федорова нашла неожиданное косвенное воплощение в истории уголовника Федорова. Как известно, Толстой был мастером противопоставлений и контрастов. Если в романе «Воскресение» под образом проститутки Катюши Масловой Толстой подразумевал образ самого Христа [3], то надо ли удивляться, что через образ каторжанина (распутность и жажда наслаждений которого – противопоставление облику мыслителя Федорова) – Толстой ассоциативно подводит читателя к главной идее философа: идее материального воскрешения. Ассоциативная цепочка выстраивается следующая: уголовник в силу социальных причин убивает людей, но воскресение нравственное возможно для него и ему подобных, если устранить социальные несправедливости и в том числе государственные институты. Но и в таком случае царство Божие (т. е. «рай» на земле – как это понимал Толстой) возможно, будет сомнительным, т. к. жертвы раскаявшегося убийцы мертвы и их родственники страдают. И вот тут-то блестяще решает проблему концепция всеобщего материального воскрешения, предложенная Н.Ф. Федоровым. Фамилия же убийцы в романе «Воскресение» (притом такого, чьей изоляцией власть оправдывает суды и наказания; такого, степень падения и зверства которого немыслима с точки зрения обывателя) – Федоров – «ставит точку» в проблематике воскрешения, т.к. ассоциативно подразумевает, что, когда люди достигнут воскрешения нравственного, в отдаленной перспективе они могут достигнуть и воскрешения материального. Следовательно, раз убитые люди когда-нибудь оживут, то и убийц можно и должно освободить от наказания.
В итоге своим романом «Воскресение» Толстой не полемизирует с Н.Ф. Федоровым, а преподносит свое понимание воскресения нравственного, этического характера как одно из звеньев цепи к достижению воскрешения материального как отдельного человека, так и всего человечества в целом; и ненавязчиво на такое понимание Толстым проблемы воскресения «подталкивает» образ заключенного Федорова.
Список литературы:
1. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений Л.Н. Толстого в 90 томах. - М., Художественная литература, 1928-1958. - URL: http://tolstoy.ru/creativity/90-volume-collection-of-the-works/ (дата обращения: 26.12.2018).
2. Семенова С.Г. Об одном религиозно-философском диалоге (Лев Толстой и Николай Федоров) // Н.Ф. Фёдоров: pro et contra. Т. 1. - РХГА, 2004. - URL: - http://nffedorov.ru/texts/pc/48_1.pdf (дата обращения: 03.04.2019).
3. Виноградова О.Н. Жанр романа Л.Н.Толстого «Воскресение»: закодированное авторское евангелие // Человек и современный мир. - Владивосток, Эксперт-наука, 2018, № 11(24). С. 224-255.