Вика неспешно брела по аллее. Когда-то ей, здоровой и жизнерадостной, эта аллея казалась до обидного короткой, но теперь, после очаговой пневмонии, идти было непривычно тяжко. Вика грустно взглянула на окрашенную скамейку – она так рассчитывала отдохнуть на ней и набраться сил, чтобы дойти до церкви!
Был май – ликующий, с его неистовой небесной лазурью и буйством зелени. Церковь святого Георгия Победоносца, белая, словно сахарная голова, возвышалась над кронами вязов. Аллея, по которой шла Вика, начиналась у монумента погибшим воинам и выводила прямиком к паперти.
Вика не была примерной прихожанкой, но домашними делами старалась искупить редкие посещения церковной службы – ухаживала за парализованной бабушкой, опекала престарелых родителей и двоих малолетних ребятишек. Сестёр и братьев она не имела, и заботы о стариках целиком легли на её плечи. Но Вика на тяготы не жаловалась и даже полагала, что в жизни ей крупно повезло. Любящая бабушка, добрые родители, муж, дети… Есть о ком заботиться. И за болезни, которые время от времени изматывали душу и тело, Вика научилась быть благодарной: не будь их, жизнь пронеслась бы как один день – в суете и заботах, и некогда было бы о Господе вспомнить.
Очаговая пневмония надолго выбила Вику из колеи. Пока она, обессиленная, в горячке, томилась в больнице, скончалась бабушка. Проводы в последний путь и поминки были организованы достойно, но Вика не могла простить себе своей болезни – и глаза покойнице не закрыла, и на кладбище не была. Она решила, что после выписки обязательно зайдёт в церковь, чтобы помолиться о покойной.
Однако день выписки не принёс облегчения. От больницы до трамвайной остановки Вика добиралась, как старуха – опираясь на палку. До дома было недалеко, и ей не хотелось тратить лишние деньги на такси – похороны бабушки встали семье в копеечку. Выйдя на своей остановке, Вика присела на лавку. Сердобольный прохожий, заметив старческую палку, помог ей донести сумку до подъезда.
Слабость ещё долго не давала Вике исполнить задуманное. Раньше она молилась радостно и жадно, а теперь – кротко и кратко, не вычитывая положенного правила. На Пасху случился ветер с дождём; Вика решила поберечь себя, и куличи с яйцами остались неосвящёнными.
В середине мая Вике уже не терпелось оказаться на литургии. Мать постоянно рассказывала о том, как бабушка просила у всех прощения за долгую жизнь. Уход за ней отнимал у родных много сил, и бабушка молилась о смерти – быстрой и безболезненной. А ещё - просила не тратиться на поминки, но завещала иногда напоминать о ней правнукам и ставить свечку за упокой.
И Вика решилась – преодолевая слабость, она, отправив на работу мужа, а детей – в сад, неторопливо пошла в церковь. Порывы лёгкого майского ветерка отзывались болью в груди, но Вика – единственная из семьи, кто по-настоящему верил в Бога, - должна была заказать проскомидию и молебен по усопшей.
Увидав издалека возле церкви нищих старух, Вика поёжилась. На церковном сайте прихожане много писали о том, что среди попрошаек нет бедствующих. Одну из них батюшка лично прогнал с паперти, потому что она сдала внучку в детский дом, а сама стояла у ворот церкви с фотографией девочки и вымаливала подаяние для «болящей внученьки», которое безбожно пропивала.
Подойдя ближе, Вика остановилась, задумчиво всматриваясь в морщинистые лица, которые показались ей смиренными и восторженными: старухи оживлённо шептались о чудесах, услышанных от прихожан. Их жилистые, исхудалые руки держали картонные иконки, и Вике подумалось, что много, должно быть, переделано дел этакими рабочими руками. У Викиной бабушки были такие же шершавые ладони и мозолистые скрюченные пальцы – чего только не пришлось ей делать! Сызмала хозяйствовать в избе, ходить за коровой, работать в колхозе в мирное время и копать окопы в войну; растить детей, вести хозяйство…
«Грех не дать. За упокой души молиться иду!» - подумала Вика.
- Спасибо, милая, - прошамкала беззубым ртом старуха, когда Вика положила в коробочку двести рублей. – Не от хорошей жизни просим. Бог в помощь!
- Помолитесь, бабушки, за упокой души рабы Божьей Софии, - попросила Вика.
Обе старушки тут же с готовностью встали и пропели «Упокой, Господи, душу рабы Твоей…» и поклонились церкви.
Вика подивилась на старух и вошла в притвор.
Сладко пахнуло ладаном; пламя свечей дрогнуло от сквозняка, и лики на иконах, казалось, ожили в таинственном полумраке. Служба вот-вот должна была начаться. Вика успела перед её началом заказать проскомидию и молебен, а на исповеди попросила благословения у священника участвовать в литургии сидя – выстоять полтора часа у неё не было никаких сил.
Служба началась. Прихожан было немного, и всё таинство свершалось на глазах духовно изголодавшейся Вики. Сидя под образами возле кануна, она не помнила себя от счастья. Несмотря на то, что бабушка умерла без причастия, Вика не сомневалась в том, что ворота рая широко распахнулись для рабы Божьей Софии. Слишком лихие испытания выпали на её долю – бедность, война, алкоголик-муж и вечное безденежье, перестройка, тяжкие болезни… Водились за бабушкой мелкие грешки, но кто не грешен? Бог милостив, простит!
После причастия Вика спохватилась о том, что ни рубля не положила в ящик для пожертвований. Однако полтинник, который оставался в кошельке, был мятый и надорванный, и Вика постеснялась подавать такую жертву. «Послезавтра больничные получу, тогда и дам», - пришло ей на ум.
Вика вышла на паперть и поклонилась церкви.
- Девушка! Подай Христа ради! Хотя бы рублей сорок – на метро! Не топать же пешком пять километров!
Невзрачный, слегка поддатый дядька стоял перед ней с протянутой рукой.
Возвышенного счастья и умиротворения как не бывало! Вика не раз до болезни видела этого юродивого на паперти. Он – ещё нестарый и вполне здоровый мужчина - без зазрения совести приставал к прихожанам. Не желая терять доброе расположение духа, те не упрекали его за тунеядство и подавали мелочь.
Полтинника Вике было не жаль. Можно было сунуть его попрошайке и дальше идти по своим делам (милостыня за упокой души ведь не только добродетельным раздаётся), но что-то уязвило Викину душу.
- Всё побираешься, а работы не ищешь! Для того ли тебя мать родила? Постыдился бы! – Вика оттолкнула протянутую руку.
Попрошайка не смутился.
- Верно, попутала меня с кем-то, барышня? Я человек честный, оттого и прошу у добрых людей. Не будь стыда - воровать бы пошёл!
- Что же, твоего ума только на воровство да на тунеядство хватает? – вскипела Вика. – Биржа труда ведь напротив для таких, как ты! И не копейки у добрых людей выпрашивать нужно, а работу искать. Не может быть, чтобы в городе для тебя никакого дела не нашлось.
Попрошайка поморщился.
- Эх, люди! Вот и цена вашей вере! На словах все православные, а как человеку помочь – за копейку удавитесь. И зачем только в церковь ходите?
- За благодатью.
- Так ведь благодать означает «благо дать». Вот и подала бы просящему!
- На водку? Не дам. Из-за вас, мошенников, люди вскоре перестанут нуждающимся подавать.
- А Христос и грешников своей благодатью не обделял, - не унимался дядька. – Просит убогий, а подаёшь Богу. Слыхала такую поговорку? Полтинник прошу, разве жалко?
- На доброе дело не жалко. Только паразитов плодить добрым делом не назовёшь!
Вика вновь почувствовала в ногах тяжесть, а в висках – боль. Ей захотелось поскорее оказаться в парке возле пруда, под кружевной тенью молоденькой липы.
- Вот бабы нынче какие - ни жалости, ни сострадания! – посетовал дядька. – Гордые! Людей осуждают. А гордость-то – грех. Дьявол гордился, да с неба свалился! Нас, бедных людей, Господь вам для смирения посылает. Богатство тебе дороже или заповеди Божьи - решай уж сама.
- Складно говоришь, да слушать тебя невмоготу.Бедность твоя не от Бога, а от лени. Разве справедливо от детей отрывать, чтобы подать тунеядцу на водку?
- Зажала полтинник! Гляди, как бы не пожалеть потом! Ну как Господь на Страшном суде припомнит? Ты вот к справедливости взываешь... А вот как начнет бог тебя судить не по любви, а по справедливости? Что тогда, а? Благодать не справедливым, а милостивым даётся!
Вика не стала дальше слушать и прошла мимо. Радости, которая наполнила её душу после причастия, как ни бывало.
Укрывшись в аллее, она корила себя за то, что ввязалась в неприятный разговор, от которого ей стало так дурно и неспокойно.
«Просящему у тебя дай».
Это правило давалось Вике тяжелей остальных заповедей. И вовсе не потому, что лишние деньги в семье не водились. Вика была требовательна к себе и от других ожидала такой же сознательности. Раздавать милостыню – считала Вика – нужно рассудительно и справедливо. На что клянчил деньги этот попрошайка? На хлеб? На лекарства? Но пьяный румянец и задор, с которым тот выпрашивал деньги, свидетельствовали о хорошем здоровье и о разгульной жизни.
Вика гадала, отчего в её душе нет больше умиротворения. Она знала, что не сделала дурного – всего лишь пристыдила лодыря, бесцельно и глупо растратившего лучшие годы, которые даются человеку для мечтаний и великих дел. Бог дал ему здоровье и весёлый нрав – разве не преступление разменять эти дары на обман и тунеядство?
Но почему же нет покоя на сердце? Может, оттого, что возгордилась и осудила? Осуждать Господь никого не велел - ни бездельника, ни пропойцу.
Полтинник, из-за которого растаяла долгожданная благодать, представился Вике раскалённым угольком, который вот-вот прожжёт насквозь маленькую сумку. В церкви, измятый и грязный, он не казался таким нечистым как теперь, когда из-за него Вика лишилась благодати. Ей захотелось поскорее избавиться от проклятых денег.
Но на что потратить эти глупые деньги? Разве на хлеб голубям. Божьи ведь птицы… Но голубей нигде не было видно. Встревоженные гулом автострады и бесконечным человеческим потоком, они разлетелись по дворам.
Возле остановки открылся цветочный киоск. Продавщица подняла жалюзи, и пышные розы, гвоздики, герберы в вазонах вспыхнули в витрине.
Сердце Вики ёкнуло. Мысль о том, куда пристроить злосчастный полтинник, внезапно озарила её сознание.
Гвоздика…
Её пышная алая головка блестела от влаги – чтобы цветок дольше сохранял свежесть, продавщица заботливо сбрызнула его водой.
У мемориала павшим воинам лежало много цветов. Тут были и траурные венки, и скромные букеты. Вика осторожно положила гвоздику на гранитные плиты.
Утерянные благодать и покой вновь наполнили её душу.