Иви больше не смущалась, когда ее называли н-графиней. Теперь она воспринимала этот титул иначе. Н-графиня значит жена н-графа, а она и правда теперь жена Раймона. В этом не было лжи, и Иви старалась изо дня в день быть хорошей женой н-графа де Ге и выполнять все связанные с ее новым положением обязанности. Она старалась быть мягкой с людьми, понимать их, знать, что их тревожит, принимать решения, которые пойдут им на пользу.
Далеко не все получалось, но подспудно Иви понимала, что становится госпожой ей легче здесь, в пещерах, где не чувствовалось присутствия и наследия госпожи Аликс. Восполняя отсутствие опыта, Иви советовалась с н-Ано, вспоминала наставления н-Эсклармонды, слушала Флор, доносившую до нее слухи и сплетни, думала о том, как сделать зимовку удобнее для женщин и детей.
Первое и самое важное затруднение, с которым они столкнулись — недостаток запасов еды. Пещера, обустроенная как склад, была заполнена, но того, что там лежало, со всей очевидностью не могло хватить до весны, даже при том, что уже сейчас они старались расходовать запасы бережно. Иви не чувствовала себя вправе просить о пополнении склада за счет хранилищ Конфлана, но что к весне просить придется, было очевидно. Как очевидно было и то, что просить следует Раймону, а не ей. Она рассказала ему, и он с тяжелым вздохом кивнул, не проронив ни слова.
Иногда ее предложения наталкивались на сопротивление мужской части обитателей пещер. Иви считала, что хорошо бы сделать деревянные перегородки и пол везде, а не только в их с Раймоном «покоях», на что Раймон отвечал, что после такой большой вырубки леса их быстро и легко обнаружат. Из-за опасности обнаружения не удалось воплотить и еще одно предложение Иви — она хотела устроить три очага для удобства одновременной стирки и готовки, а также для того, чтобы больше людей могло вокруг них греться. «Несколько столбов дыма наведут увидевших их на мысль о поселении, и опять же это большая вырубка леса», — возразил Раймон, и Иви пришлось с ним согласиться. А это значило, что спать все, за исключением н-графа и н-графини, будут в одном пространстве, у очага. И это пространство следовало сделать удобным.
Вместе с н-Ано Иви следила, чтобы земляной пол хорошо выровняли, сбили необходимое число лавок, полок и несколько больших столов, которые при желании можно было бы объединить в один, обустроили перегородку между мужской и женской половинами. В пещерах Иви все время казалось, что она задыхается, низкие своды давили, поэтому она также настояла на том, чтобы в «большой зале» по возможности выровняли, подняв выше, и потолок. Осколки отбитых камней она предложила использовать для строительства дополнительных перегородок, желая обеспечить семейным парам подобие уединенного пространства.
Те, кто не был занят в строительных работах, приготовлении пищи и стирке, целыми днями собирали хворост и заготавливали дрова. Иви тоже иногда ходила за хворостом с остальными — эта работа была ей хорошо знакома по прошлой жизни, и она ее всегда любила за возможность подумать и помечтать. Возвращалась Иви уставшая, но довольная, и все чаще ловила себя на мысли, что здесь ей нравится.
Она видела, что Раймону пребывание в пещерах дается намного сложнее. Он злился, часто глубоко и невесело задумывался, и Иви казалось, что ее заботы по обустройству жизни в пещерах его временами тоже раздражают. Она не осмеливалась говорить с ним об этом напрямую, но пыталась развеселить, растормошить, и лучше всего это получалось сделать в постели.
Постель им сколотили новую, а «покои» обили деревом — потолок, стены, пол — везде за исключением очага. Поставили сундуки и даже постелили гобелен на пол, поверх соломы. Получилось очень уютно, и только отсутствие окон напоминало о том, что они в пещерах, а не в замке. Здесь они были отделены от остального мира, дурачились как дети и предавались взрослым забавам.
Платья графини де Ге становились все теснее в груди, Иви выглядела и чувствовала себя полной жизни, ладной, пышногрудой и крутобедрой. У нее изменилась походка и стала ровнее осанка — не только со слов Флор, но и по собственным ощущениям, а еще появились ямочки, о чем Раймон сообщил, языком щекоча ей щеки. Пожалуй, она никогда еще не была такой красивой и счастливой, и временами это даже пугало, особенно, когда Иви вспоминала о последнем разговоре с н-Экслармондой.
Флор как-то сказала, что в пещерах Иви называют «наша н-графиня», а про госпожу Аликс говорят «та н-графиня». Шила в мешке не утаишь, люди давно сообразили, что их двое — понимала Иви и была втайне польщена тем, что снискала к себе отношение лучше, чем к госпоже Аликс.
В пещерах Реми появился с основательной задержкой, сначала посетив Конфлан и Горное укрытие.
— Надеюсь, по крайней мере, собрал все новости, — с облегчением пробурчал Раймон, издали завидев Реми верхом на осле.
Новости тот действительно собрал и привез. Крестоносцы почти без боя взяли Альби, а после него — Кастр. Жителей заставили покаяться и принять католичество. Отказавшихся сожгли. Часть войска, получив отпущение грехов, засобиралась по домам, взамен с севера подоспели новые желающие обогатиться и освободиться от прегрешений. И пусть их прибыло меньше, чем убыло, крестоносцы все равно получили подкрепление. Но больше всего Раймона, конечно, волновало происходящее в Гельоне.
— Что она там поделывает? — зло поинтересовался он.
— Восстанавливает амбары, собирается строить часовню и галерею. А еще переманивать у тебя крестьян.
Слушая подробности происходящего в Гельоне, Раймон мрачнел все больше, душу саднило от осознания, что все это делать в своем замке должен был он сам. Это он сейчас должен был восстанавливать Гельон и собирать урожай, а не выкраивать какие-то клетушки в пещерах на земле Пейрана.
Известие о смерти Гильома де Вуазена вызвало в Раймоне смешанные чувства. С одной стороны, шурин ему никогда не нравился, а после того, как облачился в одежды крестоносца, и вовсе стал врагом, но, с другой стороны, сам Раймон, чтобы убить, вызвал бы Вуазена на честный поединок. И сколько бы Раймон не говорил себе, что в борьбе с теми, для кого рыцарская честь ничего не значит, кто так подло смог поступить с Транкавелем, все средства хороши, смерть от яда, причиненная исподтишка, его коробила. Сходные чувства у него вызывала и хитрость, к которой Реми прибег, чтобы спасти его самого во время отступления из донжона.
Аликс после смерти брата сделалась наследницей барона де Вуазен. Реми по этому поводу заметил, что два замка поделить всяко легче, чем один, однако, Раймон не видел необходимости в дележе — и так понятно, где чье.
— Пусть освобождает Гельон и катится к себе в Вуазен.
— Ну да, если Аликс это высказать, особенно в таком тоне, она сразу выполнит, — с иронической издевкой ответил Реми.
— Можно не высказывать. Мешок на голову — и в Бретань.
— Ты всерьез думаешь, что это поможет?
— Еще как! Я лично готов пробраться по тайному ходу и замотать ее в тюк.
Мысль показалась Раймону настолько привлекательной, что аж руки зачесались. Засунуть Аликс в мешок, крепко завязать и выкинуть куда-нибудь в колючие кусты у Вуазена — пусть папаша-барон разбирается с теперь единственным законнорожденным чадом. Или бросить в речку, если будет сильно брыкаться.
— Ничего путного из этого не выйдет, — сказал Реми терпеливым, нравоучительным голосом, от которого Раймон всегда раздражался.
— Тогда придумай что-нибудь другое. И побыстрее! Мне уже поперек горла ваши с Пейраном долгоиграющие интриги, пережидать которые приходится здесь!
— Научись договариваться с женой, — предложил в ответ трубадур. — Ей не получить Вуазена без твоей поддержки, тебе — не видать Гельона без ее помощи. А мне уже до смерти надоело сновать челноком в вашем сломанном ткацком станке.
— Она мне не жена! — взревел выведенный из себя Раймон. — И я тебя не просил нигде сновать!
Реми неожиданно расхохотался, а отсмеявшись, махнул рукой со словами:
— Да пошли вы оба!
Разговор на этом закончился, но думать о том, как бы выкурить Аликс из Гельона, Раймон не перестал. Потайной ход через подземелье все еще открыт, Аликс бережет знание о нем от крестоносцев собственной безопасности ради. Этим можно воспользоваться, проникнуть со своими людьми в замок, перебить крестоносцев и захватить саму Аликс.
— Сколько в Гельоне сейчас крестоносцев? — невзначай поинтересовался Раймон.
— Если ты захватишь Гельон, Амори развернет свое войско обратно, и осадит замок повторно, потому что это будет плевок в лицо ему лично, и потому, что крестоносцам сейчас все равно, какой замок осаждать — самые крупные и богатые они уже взяли. А если амбары сгорят во второй раз, причем на сей раз полные, к весне половина твоих подданых перемрет от голода. Не говоря уже о том, что, если замок опять возьмут штурмом, у тебя может не остаться людей, способных держать меч в руках, — занудным голосом ответил Реми.
Раймон выругался сквозь зубы.
И все же мысль о захвате Гельона не потеряла своей привлекательности. Осенью, да, Реми прав, крестоносцы могут вернуться. Но позже, зимой, они уже не решатся пробиваться через заснеженные перевалы и осаждать замок в снегу. Тогда можно будет спокойно пересидеть в Гельоне зиму, основательнее подготовиться к осаде, а по весне… вполне возможно, крестоносцам будет не до Гельона.
Известие о том, что Аликс собирается переманивать крестьян, заставило Раймона поручить н-Ано пересчитать обитателей пещер. Выяснилось, что одной семьи не хватает, и скорее всего, она ушла в Гельон, каяться, чтобы получить обратно свой надел. Раймон воспринял этот уход как предательство. Они нарушили клятву верности своему господину, испугались трудностей предстоящей зимы.
— Я говорил с Пейраном: запасов зерна в Кофлане не хватит на всех. То есть хватит с натяжкой, но в ход пойдет семенное зерно, а это будущий урожай, — подлил масла в огонь Реми. — Так что стоит дать людям уйти.
О том, что запасов не хватит, Раймон знал давно и мучительно переживал по поводу необходимости в очередной раз прибегнуть к помощи старшего брата. И утешал себя мыслью, что позже все вернет Пейрану сторицей, а пока главное сохранить и удержать людей.
— Я их сюзерен, я не могу позволить и не позволю…
— Раймон, сколько бы ты не запрещал, часть наверняка уйдет. Уже уходят. И будут служить Аликс, потому что ты не оставил им другого выхода. А теперь представь, что ты сам позволишь им уйти. Что ты получишь? Верных тебе людей в Гельоне и его окрестностях станет больше, и ты сможешь использовать их при необходимости, в том числе как лазутчиков. Твои подданые будут знать, что могут сохранять тебе верность, временно вынужденно подчиняясь Аликс, никто из них не будет считаться предателем. А самое главное — всю зиму кормить их будет Аликс. Твоим зерном из амбаров Гельона.
Мысль показалась Раймону привлекательной по зрелом размышлении. Особенно, с учетом того, что зимовать он собирался в Гельоне. Если сейчас отправить в замок преданных людей, в назначенный час они помогут застать крестоносцев врасплох и овладеть им. Да, нужно отобрать тех, кто готов, кто хочет и сможет это сделать.
Из еретиков разрешить уйти Раймон решил тем, кто сам захочет. Таких, впрочем, нашлось немного, всего пара семей. Остальных он подбирал — надежных, верных, тех, кто раньше служил в замке, и тех, кто жил и работал за его стенами, но был способен принести пользу во время штурма. Сметливых и наблюдательных, кто мог бы сообщать о том, что происходит в Гельоне. Слабых и больных, по совету Иви и н-Ано, решено было тоже отправить. В итоге набралось пять дюжин возвращенцев. Реми посоветовал разбить их на части, а не отправлять единовременно.
Трубадур был в пещерах нарасхват так же, как и в башне. С появлением Реми люди приободрились, пещерную темноту разбавил столь нужный огонек веселья. Хорошая песня поднимала настроение, помогала спориться работе, объединяла и создавала уют вечерами, когда все собирались в большом пещерном «зале», танцевали, подпевали и прихлопывали в такт.
Иви и сама с удовольствием хлопала и подпевала песенкам, которые исполнял Реми. Она не видела необходимости в этом скрываться: что Иви любит петь, народ знал еще с приснопамятного вечера ее первого знакомства с Реми, когда она прокралась за трубадуром следом в кухню Гельона. С тех пор столько воды утекло и столько всего случилось, но некоторые вещи остались неизменными: Иви нравилось петь и у нее хорошо получалось. Умела ли петь госпожа Аликс — для Иви оставалось загадкой, а вот что Аликс петь не любила — Иви готова была поспорить.
А еще Иви знала, что Реми нравится, когда она поет вместе с ним, и нравится Раймону. Вслух Раймон этого не говорил, но он тоже приходил в «зал» и тоже слушал, как Иви с Реми на два голоса выводят какую-нибудь песню. Они не сговаривались, но все получалось, и Иви это казалось волшебством, живущим где-то внутри — тайное знание о том, как и когда правильно вступить, сколько тянуть, где хлопать и как дышать в промежутках.
Иви было немного странно понимать, что Раймон словно бы смущается от того, что ему нравится пение — обычно наоборот, смущалась чего-то она, а он подсмеивался. Наверное, поэтому она решилась однажды — встала и, подойдя, протянула мужу руку, приглашая танцевать. Раймон кашлянул и покачал было головой, но Реми пошутил: «Вставайте, давайте, н-медведь, дама приглашает», а Иви, от этой шутки почувствовав себя увереннее, не отступила, с улыбкой повторно протянув руку. И была вознаграждена удовольствием танца с любимым человеком.
Танцевать с парнем, который тебе нравится, — это одно, и когда-то давно Иви через это прошла. Краснела, не могла поднять глаз, сбиваясь с ритма, наступая на ноги и едва не теряя равновесие. Танцевать с мужем, которого боишься и который танцевать не любит — всего раз, на свадьбе было и такое. Нравился ли мужчина, боялась ли она его, главное было в другом — Иви его не понимала, была неопытна и не знала его тела. А Раймона знала. И любила. Поэтому танец получился другим.
Сначала Раймон еще смущался, и они привыкали двигаться вместе, а потом он улыбнулся, обхватил Иви покрепче за талию, а она его покрепче за плечи, и все встало на свои места. Они носились по деревянному настилу зала, кружились, смеялись, постукивали подошвами, а музыка все звала дальше, не останавливаться, и невозможно было оторвать друг от друга взгляд. Когда Раймон в первый раз поднял ее за талию над полом, Иви взвизгнула от удовольствия и неожиданности, и продолжила вскрикивать всякий раз, когда Раймон это повторял, потому что привыкнуть не было никакой возможности. А еще он кружил ее рукой вокруг себя, и Иви кружилась с удовольствием, вскрикивая и смеясь, пока совсем не запыхалась и, обхватив Раймона за пояс, не взмолилась о передышке, высоко запрокинув голову, чтобы видеть его лицо.
Потом он кружил ее в спальне, уже наедине, и там Иви, уткнувшись лицом в его грудь, пыталась отдышаться и остановить плывущую перед глазами комнату. Ненадолго, потому что стены снова поплыли чуть позже, когда она прикрыла глаза, приходя в себя после другого удовольствия.
Иви ни мгновения не жалела, о том, что решилась пригласить Раймона потанцевать. Ни разу. Теперь они иногда позволяли это себе тайком (Иви в таких случаях тихонько напевала), а иногда и при всех, пока была возможность попросить сыграть музыканта.
Девушки и женщины, от мала до велика, следили за каждым шагом Реми, ссорились за право поднести ему обед, постирать одежду, без конца просили спеть какую-нибудь особенно полюбившуюся песню или просто заводили разговоры хоть о чем-нибудь, лишь бы привлечь внимание трубадура. Наверняка такое внимание не могло не утомлять и не раздражать его временами. Не говоря уже о том, что уставать может и голос, хотя Реми умело чередовал просто игру на лютне с танцевальными мелодиями и песнями, что давало его горлу возможность отдохнуть. В подобных условиях, как и в башне, Иви неловко было приставать к трубадуру еще и со своей просьбой, и она тихо ждала, в надежде, что он сам вспомнит и спросит, как у нее дела и хочет ли она дальше изучать грамоту.
Ее надежда оправдалась. Реми показал ей еще четыре буквы: кружок, одну грудь, грабли и сломанные грабли, как назвала их Иви про себя. Оказалось, из семи букв можно составить много слов, но не всегда тех, про которые думала Иви. Правила словосложения снова казались очень сложными, и Иви понимала, что Реми прав, приоткрывая перед ней их понемножку.
Вспомнив, как она пела и танцевала по вечерам, Иви задала давно беспокоящий ее вопрос, получить на который правдивый ответ «со стороны» она могла, пожалуй, лишь у трубадура.
— Мы с госпожой Аликс похожи?
Реми поднял на нее глаза и ответил с быстротой, свидетельствовавшей, что ему самому уже приходилось задаваться этим вопросом:
— Для человека, который сколько-нибудь хорошо знает одну из вас… нет.