С годик назад для некоторых своих нужд я задался целью узнать поглубже зловещую фигуру Льва Троцкого. И попробовать узнать подлинную личность его и вполне ощутимое присутствие его в нынешней нашей жизни. Мне кажется, что многие несуразности сегодняшнего дня можно вполне доходчиво объяснить его наследием. Из Троцкого всеми мерами нужно ныне создать невинную жертву, растерзанного агнца, а не убийцу-маньяка. Это насущная задача наступившей в России диктатуры либерализма, которая сплошь и рядом прорастает из троцкизма. Даже главные действующие лица либеральной нынешней тусовки сплошь из потомков активных прежде троцкистов. Проигравших когда-то в первом колене и потому живущих ненавистью единой и жаждой реванша.
И вот с некоторых пор в моём исследовании нашего недавнего прошлого и настоящего всё чаще стало попадаться и без того набившее оскомину имя Окуджавы. Откуда берётся этот тошнотворный осадок в душе от этого имени, я анализировать не пытался. Полагал, что это от местечково неумеренной рекламы ему, которая перешла все границы здравого и в ящике, и на бумаге. Настырнее рекламируют только таблетки от запоров.
Но не то оказалось. Это была, как я теперь понимаю, реакция на его тайную духовную гниль. Я теперь точно знаю, что душа человеческая способна угадать разложившуюся личность, даже если умом и знаниями своими мы ещё ничего не ведаем об этом её разложении. Здравый человек умеет угадать тлетворный мерзкий дух нравственного гниения на расстоянии — временном и пространственном.
У меня в планах, если успею написать эту книжку, проследить родословие некоторых нынешних столпов литературоведения и культуртрегерства. Любопытно мне, не упрутся ли их корни в чекистские, пролеткультовские, РАППовские и прочие смертоносные подвальные, андеграундные нечистые притоны дьявольской власти, где обитали в жутком всесилии страшные их предки. Ну, например, кто такой тот Владимир Окуджава, которого Ленин привёз с собой в Россию в «пломбированном вагоне» и не по внушению ли того инфернального своего родича вдруг стал вещать Булат Шалвович такие, к примеру, гадости о России и русском народе: «Патриотизм чувство не сложное, оно есть даже у кошки… Поэтому холопская психология остаётся… Гены (у русского) уже нафаршированы этим. Менталитет таков. Раб не мечтает о свободе, он говорит: “Да на хрена мне ваша свобода”. А что такое свобода — не знает. Европа освободилась от рабства очень давно, а Россия — нет».
И кого травил тот ленинский гвардеец, отец прославленного барда, Шалва Окуджава, а ведь он обязательно травил, нельзя было в те времена без травли с человеческими жертвами добиться тех высот в партийной иерархии, где обитал этот Шалва…
Есть эпизоды в его жизни, которые могли бы смутить и начинающего Гитлера. Отец Окуджавы, как и его братья, был видным грузинским национал-сепаратистом. Грузия исключительно для грузин — это была их цель, которая возродилась сегодня. После прихода к власти грузинские большевики перекрыли границы республики, запретив въезд не грузинам. Уже в марте 1922 года рассылается телеграмма-манифест (за подписями Махарадзе и Окуджавы), в которой сообщается, что грузинки, вышедшие замуж за мужчин других национальностей, лишаются грузинского гражданства. Началась массовая депортация армян, например, которых под конвоем вели на вокзал, сажали в вагоны для перевозки скота, вывозили за пределы Грузии и выбрасывали там из вагонов...
Булат Шалвович нигде не упоминает, хотя написал целую автобиографическую книжку, о том, что же питало его лютую нелюбовь к России и русским.
А началось всё с того, что тот же Шалва не угадал однажды своей выгоды в сложившихся исторических обстоятельствах и не на ту поставил лошадь.
Дело было так. Однажды, а именно 8 октября 1923-го года Троцкий написал программное письмо ко всем членам Политбюро ЦК ВКП(б), в котором изложил программу решительных действий оппозиции. Была объявлена окончательная война за власть. Момент был отчаянный и бесповоротный. Ленин уже дышал на ладан.
Вслед за письмом Троцкого в ЦК РКП (б) поступило известное «заявление 46-ти», подписанное группой руководителей объединённой оппозиции. Это был лихой наскок политической кавалерии, разведка боем. Подписанты — Преображенский, Серебряков, И. Смирнов, Пятаков, Белобородов, В. Косиор, Осинский, Дробнис, Рафиил, Богуславский и прочие. Среди прочих было имя Шалвы Окуджавы, у которого через год родится известный нам стихотворец и менестрель.
Каменев, оценивая значение этого «заявления 46-ти», скажет так: «ЦК был посажен на скамью подсудимых» («Известия ЦК КПСС», 1990. — № 7. — С. 174–175). За это, конечно, со временем нужно будет ответить.
Впрочем, до ареста отец Окуджавы ещё успел походить в «начальниках Нижнего Тагила» — став первым секретарем горкома партии этого уральского города, куда он и выписал семью.
Одноклассница Булата вспоминала, «как появился в классе красивый, заметный Булат — “он ходил в вельветовой курточке”». С тех пор он и чувствует себя на особом положении. И вот уже двенадцатилетний Булат звонит из школы в горком партии, требуя к подъезду сани, чтобы добраться до дома, до которого всего триста метров. Тогда же он стрелял из пистолета в своего сверстника, но, как сыну первого секретаря горкома партии ему это сошло с рук. Пробив грудь, пуля прошла навылет, не затронув жизненно важных органов, мальчик выжил. Дед, братья отца, отец, брат, сын — у всех в роду Окуджавы были серьезные проблемы с психикой. В наказание за выстрел Булата отправят на лето отдыхать в Грузию.
Так что безнаказанность и вседозволенность в семье высшей номенклатуры появилась не теперь...
И как тут ни вспомнить с некоторым мистическим содроганием, что Булат Шалвович Окуджава при рождении назван был родителями Дорианом, в честь известного персонажа романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» — романа о превращении талантливого и прекрасного отрока в порочное чудовище, продавшее душу дьяволу.
Ах какой крутой тут непридуманный сюжет вырисовывается. Между прочим, многие эпизоды и поступки его жизни без дьявольского внушения и объяснить трудно. Потустороннее влияние на себя он и сам ощущал, наверное, объяснял свои кощунства и необъяснимые выверты сознания тем, что его «бес попутал».
И ведь стихи его некоторые похоже были внушены кем-то не совсем чистым. Например, считающиеся лучшими его стихотворение и речитатив про «капли датского короля».
Суть и появление этих капель пояснил ещё Николай Лесков в небольшой повестушке своей, относящейся ко времени Первой мировой войны. Местечковое население тогда, чтобы избежать военного призыва и изобрело вот такой способ: «Во многих польских аптеках продавалось какое-то жестокое снадобье под невинным и притом исковерканным названием "капель с датского корабля". От этих капель человек надолго, чуть ли не на целые полгода, терял владение всеми членами и выдерживал самое тщательное испытание в госпиталях. (О таком же способе рассказывает в одном месте известный знаток солдатской жизни А.Ф. Погосский. Секрет этот знали и русские знахарки и обманывали им врачей с блистательным успехом — прим. Н. Лескова). Всё это покупали и употребляли, предпочитая, кажется, самые ужасные увечья служебной неволе».
То, что эти чудодейственные капли, позволяющие избежать призыва на фронт, прославлялись в фильме о Великой Отечественной войне ведь никак кроме неумной и кощунственной провокации не воспринимается нормальным человеком...
Есенин, не понимая, откуда берутся у него в таком изобилии чудесные неповторимые и чистые слова, объяснял это тем, что Господь выбрал его своей дудкой, чтобы пропеть людям свои небесные песни. Чьей дудкой считал себя Окуджава? Убеждённый безбожник, он вряд ли о том задумывался...
Бог, опора на которого является необходимым условием нравственного совершенства души, никогда не интересен был ему...
— Учился я плохо. Курить начал, пить, девки появились. Московский двор, матери нет, арестована, одна бабушка в отчаянии. Я стал дома деньги подворовывать на папиросы. Связался с тёмными ребятами. Образцом молодого человека у меня был московско-арбатский жулик, блатной. Сапоги в гармошку, тельняшка, пиджачок, фуражечка, чёлочка и фикса золотая, — бравирует Булат Шалвович в своей автобиографической книжке.
Отец его так и остался троцкистом. В 1937-ом году он был арестован и расстрелян за участие в заговоре Троцкого. Юный Булат именно с этого времени пишет стихи и вполне понимает, что происходит. Он отрекается от отца, но не от его духовного наследия. Он теперь исподтишка, а то и явно начинает мстить России.
В августе 1995 года Окуджава был гостем программы «Поверх барьеров», выходящей на радио «Свобода», где сказал о Шамиле Басаеве:
— Я думаю, что когда-нибудь ему поставят большой памятник. Потому что он единственный, кто смог остановить бойню.
— Но погибли в больнице мирные люди.
— Вы судите Шамиля Басаева или говорите об этом конкретном поступке? Если говорить о Шамиле Басаеве вообще, я не юрист, я недостаточно информирован. Если говорить о том, что случилось в Будённовске, — это печально и трагично, но война трагичнее, чем этот поступок. И поэтому я думаю, что когда-нибудь ему памятник поставят.
Напомню, что Будённовск — это русский город, убиты в нём были русские люди. Их Окуджаве, конечно, не жаль. И памятника они не заслуживают.
Если вспомнить, что по плану большевистской монументальной пропаганды первый памятник, установленный в 1918-ом году в Свияжске был памятник Иуде Искариоту, первому богоборцу (этот памятник открывал лично Троцкий), то и тут логика Окуджавы окажется вполне безупречной...
После разгрома российского парламента в 1993 году, где погибли десятки, а по другим данным — сотни мирных невинных людей, Булат Шалвович заявил: «Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было» (из интервью газете «Подмосковные известия», 11.12.1993 года).
После этого интервью актёр Гостюхин пришёл к Окуджаве на концерт в Минске, сломал на глазах публики и швырнул в лицо Окуджаве его пластинки…
Дальше в этом интервью есть такое продолжение. Его спросили о войне, он числился в ветеранах второй мировой. Величайшее презрение к нашей истории в его ответе: «Я тоже был фашист, но только красный».
Здесь Окуджава являет себя истинным троцкистом.
Тут надо, конечно, кое-что растолковать. В нескольких словах Булат Окуджава прояснил для себя и для нас всю суть главной доктрины Троцкого. Это, конечно, он мог слышать от отца. История тут такая. Имя первого героя Троцкого было Жорж Клемансо. По Троцкому этот Клемансо совершил свой годный для подражания подвиг именно в то время, когда враг стоял в восьмидесяти километрах от Парижа. Это было в конце Первой мировой войны. Троцкий особо поясняет тогдашнюю тактику Клемансо и причины захвата им власти. По Троцкому следует, что этот решительный политик отобрал бразды правления у тогдашнего безвольного правительства в исключительных интересах нации и истории. Сплотив весь народ — от клошаров до аристократии, он Парижа не отдал и вывел Францию в победители. В действительности всё это было не совсем так, но Троцкий как мог раскрасил лик Клемансо, чтобы и себя почистить под этим героическим портретом. Примерив на себя этот романтический образ и напомнив о том, что Жоржа Клемансо за его порывы народная молва окрестила «Тигром», а он, Троцкий, и без того носит имя Льва, вот с каким бесстрашием он обратился к Сталину и его сторонникам ещё в 1922-ом году: «Вы — группа бездарных бюрократов. Если станет вопрос о судьбе советской страны, если произойдёт война, вы будете совершенно бессильны организовать оборону страны и добиться победы. Тогда, когда враг будет в ста километрах от Москвы, мы сделаем то, что сделал в своё время Клемансо, — мы свергнем бездарное правительство; но с той разницей, что Клемансо удовлетворился взятием власти, а мы, кроме того, расстреляем эту тупую банду ничтожных бюрократов, предавших революцию. Да, мы это сделаем. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но вы не смеете. А мы посмеем, так как это будет совершенно необходимым условием победы».
Так что Троцкий самым ясным образом подсказал Сталину, жалкому тогда ещё какому-то подобию себя будущего, верный повод для грядущей расправы над собой и троцкизмом, столь решительно уже настроенным. Но запомним и то непременное условие, необходимое для победы Троцкого. Враг должен обязательно стоять уже в ста километрах от Москвы. Это у Троцкого выскочило вовсе не случайно. Это было не следствием полемического задора, а, как мы увидим, далеко идущим замыслом, который, как я полагаю, и стал причиной его жуткого и бесславного конца. Последователи Троцкого все готовы был стать к концу ожидаемой войны фашистами, перейти на сторону Гитлера, а потом получить от него власть над Россией. На определённых условиях, конечно. С этой идеей некоторые настолько сроднились, что это стало единственным смыслом их жизни. Был такой, например, перебежчик-троцкист Фёдор Раскольников. Узнав из французских газет о пакте Молотова-Риббентропа и поняв, что война откладывается на некоторое время, он выбросился из окна.
Жаль, не узнаем мы теперь — возглавил ли бы гитлеровскую Российскую освободительную армию вместо Власова Троцкий. Ледоруб Рамона Меркадера окончательно похоронил все эти планы 20 августа 1940 года.
Тут кстати было бы сказать, что мечта Троцкого посодействовать победе Гитлера почти-таки осуществилась. Западногерманский военный историк И. Гофман в своей книге «История армии Власова» (издательство «Ромбах», Оренбург, 1984) приводит список перешедших в 1941 г. советских военных на сторону немцев. Все они — бывшие троцкисты, ставшие ярыми пропагандистами в армии Власова идей Троцкого.
Призванный на войну Окуджава и ведёт там себя как истый троцкист-власовец. Главная задача — не помешать фашистам поближе подойти к Москве. Вот фрагмент одного из его многочисленных интервью. Опять до тошноты доводит тут Окуджава своей циничной откровенностью:
— Меня ранило весьма прозаически из крупнокалиберного пулемета, с самолета. «Рама» летала и постреливала. Случайно какая-то пуля раздробила кость и застряла в бедре. Я долго её потом носил на веревочке…
— Вы так и не успели повоевать толком?
— Нет. Месяца полтора. Я вообще в чистом виде на фронте очень мало воевал. В основном скитался из части в часть.
— То есть романтизм, с которым вы рвались на фронт, уже был разрушен?
— Никакого романтизма. Пожрать, поспать и ничего не делать — это главное. Один офицер набирает людей в артиллерию большой мощности, резерв главного командования. Часть стояла где-то в Закавказье, в горах. Не воевала с первого дня. И не предполагается, что будет воевать. Подумал: что там-то может быть трудного? Снаряды подносить — эта работа мне не страшна. А что еще? Думаю: такая лафа. И я завербовался. Большинство ребят на фронт рвались. А я пошёл в эту часть…
А ведь и тут троцкизмом пованивает. Троцкий ещё в 1909-ом году напечатал в журнале «Киевская мысль» небольшую статью под заголовком «Слабость как источник силы». Есть там вот какой пассаж: «Теория естественного отбора учит, что в борьбе побеждает наиболее приспособленный.
Это не значит: ни лучший, ни сильнейший, ни совершеннейший, — только приспособленный».
Этому самодельному тезису прикладного дарвинизма и будет всю жизнь следовать в своих делах Булат Шалвович Окуджава.
А вот ещё. После расстрела законно избранного Российского парламента было опубликовано письмо 42 видных деятелей культуры с полным одобрением всего совершившегося.
Знаменателен был сам заголовок письма — «Раздавить гадину». В своё время этот призыв, обращенный против церкви, провозгласил «дьявол во плоти» Вольтер, и, вняв ему, революционная Франция в годы террора казнила тысячи священников и десятки тысяч простых мирян. Позднее этот лозунг звучал и в 1917 году, и в 1937-м, когда расстреливали «врагов народа». Среди прочих это «расстрельное письмо» подписал Булат Окуджава, ставший уже иконой времени. Впрочем, каково время, таковы и иконы. К очередному величайшему падению Россию подтолкнула её интеллигенция. После того слово это и стало бранным, равным матерному...
В конце жизни он покинул вконец опостылевшую Россию и умер где-то во Франции.
Его перед лицом неясной вечности охватил вдруг жуткий страх. Душа смутилась. Воплотившийся в жизни сюжет Оскара Уайльда требовал логического завершения. И оно последовало. Дориан Окуджава и тут, видимо, как на фронте когда-то, некой окончательной и вечной лафы опять захотел себе. За несколько минут до смерти он сказал жене, что хочет на всякий случай окреститься. Мало ли что. Звать священника было уже поздно, но жена знала откуда-то, что в таких случаях умирающего может окрестить любой мирянин. Она лишь спросила мужа: «Как тебя назвать?». Он подумал и ответил: «Иваном». И жена сама окрестила его с именем Иоанн.
Последним стихотворением Окуджавы было поздравление Чубайса с днём рождения. Это самая великолепная и беспощадная в истории поэзии демонстрация того, как нелепо может проститься с божьим даром тот, кто его не достоин...