В субботу мы пили пиво в нашей комнате. Здесь же находился и Ильяс, хотя его никто не звал. Но Ильясу удалось в очередной раз упасть нам на хвост, пусть и не самый пышный. А срубить Ильяса с хвоста еще не удавалось никому и никогда.
Мы за Ильясом присматривали во все глаза. Была у него одна дурная привычка: с утра он сильно страдал с похмелья и, зная это, приворовывал бутылки. Когда он был уже невменяем, то мог просто закатить бутылку под кровать, не задумываясь о том, что мы все это видим.
Трезвый же Ильяс был более изобретателен. Однажды, когда мы на него сильно насели, он открыл один свой тайник: повел нас в конец коридора, в общий туалет и достал припрятанное пиво из сливного бачка.
Но это еще не самое худшее. На первом курсе Ильяс снимал комнату у преподавательницы нашего факультета. Женщина она была пожилая и, видимо, нуждалась в деньгах. Кроме того, у нее был парализованный муж, и она наделась, что Ильяс станет за ним присматривать.
Сиделкой Ильяс оказался неважной, но открыл для себя Клондайк. Эта женщина коллекционировала вино, и им-то Ильяс по утрам опохмелялся. Когда преподавательница увидела, что осталось от ее коллекции, то выставила Ильяса за дверь.
Так эту историю рассказывал нам Булат. Ильяс же утверждал, что ушел сам.
- Как-то утром я проснулся, а на холодильнике чертик сидит и ногами болтает, - говорил он. – Вот тогда я и понял, что с вином надо завязывать!
Но на сей раз Ильяс рассказывал нам другую историю.
- Вчера я настолько напился, что комнату свою не мог найти, - начал он.
- Подумаешь, удивил! – заявил Булат. – А когда было иначе?
Но Ильяс не обиделся, а продолжал:
- И в коридоре меня подобрала моя однокурсница! И привела в комнату. Но не в мою – в свою! А дальше – вы понимаете! Я на нее раньше внимания не обращал – так, ничего особенного! А когда она разделась – красавица!
- Голая красавица! – засмеялся Ертай.
В это время в комнату постучали.
- Как нельзя кстати! – сказал Булат. – Это, Ильяс, видимо, твоя голая красавица за тобой пришла! Соскучилась! Голым ты, наверное, тоже выглядишь намного лучше!
- Войдите! – крикнул Юра.
В комнату вошла Татьяна Ивановна Сверчкова, преподаватель практикума по русскому языку. Вошла и смутилась:
- Ой, вы заняты! – и попыталась ретироваться. Она лишь год назад закончила алма-атинский университет, была на один год старше нас с Юрой, а потому в нашем присутствии иногда терялась.
Знакомая история! Недавно я ездил в Петропавловск на республиканскую Олимпиаду по русскому языку и литературе, которая проводилась среди студентов педагогических вузов. Были еще две третьекурсницы, а в качестве руководителя с нами поехала Татьяна Ивановна. И она мне пообещала, что вечером – а жил я один в комнате – зайдет ко мне позаниматься. Но я отыскал в городе своего армейского сослуживца, и мы в моей комнате пили с ним водку. И когда Татьяна Ивановна зашла, смутилась так же. И произнесла такие же слова: «Ой, вы заняты!» Так что ее смущение не было для меня чем-то неожиданным.
- Входите, входите, - разрешил Юра. – У нас здесь все по-простому!
А вот я в Петропавловске не додумался до столь простых слов, болван! Кто знает, зачем она приходила? Может быть, окажись я сообразительнее, и срослась бы наша компания! Может быть, и вышла бы наша любовь! Будь на моем месте Юра Кошечкин или Булат, они бы не растерялись. Но их на Олимпиады не посылали…
- Ребята, - сказала Татьяна Ивановна. – Завтра на новую квартиру переезжает Светлана Викторовна Самсонова с кафедры литературы…
- Передайте ей наши поздравления! – моментально отреагировал Юра. – Но нам-то зачем знать об этом?
- Может быть, она хочет кому-нибудь из студентов комнату сдать? – с надеждой спросил Ильяс, позабыв даже про свою голую красавицу.
- Нет, комнату она не сдает, - ответила Сверчкова. – Но надо, чтобы кто-то помог ей вещи перевезти…
- А мы то здесь при чем? – удивился Юра. – Она у нас пока что ничего не преподает, а до четвертого курса нам еще жить и жить! Кто знает, не выгонят ли нас с института раньше?
- Но я надеялась на вашу сознательность!
- Да он шутит! – объяснил я. – Конечно, мы поможем! Мы и в самом деле люди сознательные!
- Тогда приходите завтра в десять! Светлана Викторовна недалеко от института живет.
Когда Сверчкова ушла, Юра возмутился:
- Если ты у нас такой сознательный, то не надо за остальных говорить!
- А ты не забыл, что ее муж – Дмитрий Николаевич Самсонов? – напомнил я. -И он преподает у нас буржуазную философию! А через месяц нам экзамен сдавать!
И Юра сразу согласился: надо помочь!
На следующий день ровно в десять мы пришли по адресу, указанному Сверчковой. Ильяса не было, естественно. Но зато за нами увязался Ертай, хотя ему-то – какой интерес? Философию он давно сдал! Но Ертай не хотел бросать нас в беде, принципы дружбы для него – превыше всего!
Жили Самсоновы на третьем этаже. Но это была лишь первая неприятность. А имелась и вторая: у них оказалось много вещей! Еще и пианино в добавок!
- Надеюсь, ваша новая квартира на втором этаже? – спросил Юра. – Почему-то многие стремятся приобрести квартиру именно на втором этаже!
- На четвертом, - с сожалением ответила Светлана Викторовна.
Так что пришлось потрудиться! Не обошлось и без травм: когда Ертай и Булат затаскивали шкаф на четвертый этаж, Булат вдруг взвыл.
- А что случилось? – наивно поинтересовался я. – Неужели так тяжело?
И Булат ответил:
- Этот Ертай Алибабаевич, нехороший человек, мне шкаф на ногу уронил, падла!
Когда же все вещи были внесены в новую квартиру и расставлены по местам, Светлана Викторовна пригласила нас на кухню.
- Я здесь кое-что на скорую руку приготовила, - смущенно сказала она. – Вы здесь сами распоряжайтесь, а мне еще надо вещи разложить…
На скорую руку были голубцы. Едва мы взяли вилки, как зашел на кухню и Дмитрий Николаевич.
- Может быть, вы коньячку хотите? – спросил он.
- Это философский вопрос, - ответил Юра.
- Значит, хотите! – догадался Дмитрий Николаевич и поставил на стол коньяк в графине. И тоже ушел.
- Вот что значит деликатные люди! – отметил Юра. – Можно считать, экзамен у нас в кармане!
А через месяц мы сдавали экзамен по буржуазной философии. Благословенное время! Не знаю, кто придумал эту глупую поговорку, что живут студенты весело от сессии для сессии. Как раз во время сессии и начинались самые беззаботные дни! По крайней мере, не надо утром сломя голову лететь в институт – можно спать спокойно, не боясь куда-нибудь опоздать.
У нас на курсе ситуация традиционно сложилась так: сначала на экзамен заходит первая пятерка – отличницы, как правило. Далее девчонки занимали очередь, оттесняя в конец нас с Юрой. Все почему-то хотели сдать экзамен поскорее. Мы, впрочем, и не спорили, это нас вполне устраивало – на экзамен мы приходили последними, выспавшимися и бодрыми.
Пришли мы последними и теперь. Но перед закрытой дверью аудитории сидела одна Лена Одинцова, держа на коленях учебник.
- Я не понял! А где народ? – спросил Юра.
- А где ему быть? В поле, естественно, - ответила Лена. Она знала этот анекдот.
Но наш анекдот из жизни оказался куда печальнее! Лена рассказала нам, что первая пятерка пришла вовремя и успешно сдала экзамен. Но больше никого и не было, остальные опоздали! И почему произошел «сбой», непонятно. Испугались, видимо, – экзамен-то не самый простой!
- Самсонов ждал-ждал и разозлился! – пояснила Лена. – Перенес экзамен на три часа. В новом корпусе мы его будем сдавать!
В три часа в новый корпус явились все без опозданий. Кабинет был небольшой, а в углу почему-то стояло пианино. Но вот сам Дмитрий Николаевич задерживался.
Мы расселись за парты и стали его ждать. Было как-то тревожно…
- Ох, боюсь, что я не сдам этот экзамен! – сказала Лена Одинцова.
- Да ты же отличница! – напомнила Наташа Андрианова.
- Да я как-то лекцию Дмитрия Николаевича прогуляла! – начала Лена.
- Не может быть! – объявил Юра. – Комсомолка, отличница, красавица – и вдруг сбежать с лекции?
- Помолчи, Чернышев, когда красавица говорит! – в тон ему ответила Лена. – Просто в магазине камсу продавали, и нам так захотелось камсы с картошечкой!
- На солененькое, значит, потянуло, - продолжал ерничать Юра. – Уж не беременная ли ты?
- Отстань! – отмахнулась Лена. – Стою я в очереди, оглянулась вдруг – а за мной Самсонов стоит! И я не знаю, что делать: и стоять стыдно, и уйти не могу. И он тоже не уходит.
- Может быть, он тоже беременный? – опять спросил Юра.
- Про него не знаю, а я нет! И вот подошла моя очередь. Я и говорю продавщице: «Дайте мне полкило…» И снова на Самсонова оглянулась. Он молчит и только на меня смотрит. А продавщица спрашивает: «Чего полкило, девушка?» И тут у меня как будто в голове помутилось. Я и брякнула: «Полкило Камсонова!»
- И что Самсонов?
- А он ничего! Промолчал. Но как он покраснел!
- Дура ты, Ленка! – сказала Лариса Филатова.
- Я знаю! Но я ведь не нарочно! Так получилось! Случайно!
Лена подошла к пианино, села за него, открыла крышку и задумалась. А потом, аккомпанируя себе, запела: «Жил да был брадобрей, на земле не найти добрей!»
И когда прозвучали слова «Съел беднягу, словно пудинг», в дверях вдруг появился Дмитрий Николаевич. Песня тут же оборвалась.
Дмитрий Николаевич остановился, иронично осмотрел нас и усмехнулся.
- Веселитесь? – спросил он. – Песенки задорные поете? А ведь вас сейчас самое время похоронный марш сыграть! Впрочем, слова «съел беднягу» мне тоже нравятся!
После этого у нас началась молчаливая паника: никто не хотел идти на экзамен первым. И я сам не заметил, как оказался в первой пятерке. Хотя, если вы не забыли, это была уже вторая пятерка. Первая – и довольно успешно – «отстрелялась» еще с утра.
А первой отвечала Наташа Андрианова. Но долго ее слушать Самсонов не стал.
- Вы не готовы к экзамену! – заявил он Наташе. – Придете на пересдачу!
- А можно, я приду завтра – вместе со второй группой? – спросила Наташа.
- Можно. Но не нужно. Имею честь вам напомнить, что если вы и завтра не сдадите экзамен, то потом будете сдавать его не мне, а комиссии! Что, я полагаю, значительно хуже! Идите домой и тщательно готовьтесь к экзамену!
Вслед за Наташей вылетела и Светка Зайцева.
- Кто следующий? – ехидно поинтересовался Самсонов. Но желающих больше не было. Самсонов остановил свой взгляд на мне:
- Ну, тогда вы, молодой человек!
- Я еще не совсем готов!
- Перед смертью не надышишься? Так ведь теперь уже все равно! Не девушек же в огонь бросать!
- Тогда считайте меня коммунистом! – объявил я и сел перед Дмитрием Николаевичем.
- Экзистенциализм? – спросил он, заглянув в мой билет. – Хороший вопрос, вам повезло, я думаю. А впрочем, в данном случае неуместно рассуждать о везении! И что же вы знаете об экзистенциализме, молодой человек?
- Экзистенциализм – это направление в философии XX века, - начал я. – Его родоначальником считается Кьеркегор. Хотя, если память мне не изменяет, там и Ницше где-то рядом проходил…
На экзаменах нам разрешалось пользоваться программками, в которых, по сути, был расписан краткий конспект ответа. Я всегда этим и пользовался, добавляя много слов от себя, цитируя к месту и не к месту различные стихи. Ведь мы филологи, мать вашу!
Вот и сейчас, развивая тему о принципах экзистенциализма, я переключился на Блока и прочитал стихи «Ночь, улица, фонарь, аптека»…
После чего добавил:
- Блок, разумеется, не был экзистенциалистом, но разве это не экзистенциализм в его чистейшем виде?
- И чем же эти замечательные стихи напоминают вам экзистенциализм? – спросил Самсонов.
- Так ведь экзистенциализм – это кризис оптимизма! Если верить экзистенциалистам, то невозможно объяснить неустойчивость, неустроенность человеческой жизни. Человеку от рождения присущи чувство страха, отчаяния и безысходности. Экзистенциалисты разделяют мир на две части: объективную и субъективную. Но это все весьма туманно – по крайней мере, для меня! В общем, обычная упадническая философия.
- Философия, которая акцентирует свое внимание на уникальности бытия человека, - упадническая? – возмутился Дмитрий Николаевич.
- С точки зрения советского человека – безусловно!
- Хватит заниматься демагогией!
- А предмет, который вы преподаете, - это не демагогия? – возразил я, скрывая свое возмущение. Зачем он меня «валит» дополнительными вопросами? А чувство благодарности в нашем обществе уже не существует? – «Буржуазная философия»! Смешнее звучит только «советская философия». Хотя «советская философия» - это уже и не демагогия вовсе, а оксюморон.
- Кого вы знаете из философов-экзистенциалистов? – резко спросили Дмитрий Николаевич
- Сартра. Хотя как сказать – знаю? Во Франции я не бывал, а ко мне в гости Сартр почему-то не рвался. А теперь уже и поздно. Умер Сартр!
Сдержаться я уже не мог. Как говорится, Остапа понесло.
- Еще кого?!
- Камю.
- Как я полагаю, с ним лично вы тоже не знакомы? – язвительно спросил Самсонов.
- Ну, этого я хотя бы читал. А вот пить, врать не буду, не приходилось. Хороший коньяк в нашей стране найти так же трудно, как и хорошую книгу!
- Давайте вашу зачетку! – потребовал Самсонов.
- Зачем? – стал спорить я. – Я еще на второй вопрос не ответил. А его я знаю значительно лучше, чем первый!
- Не нужно! С вами и без того все понятно!
Дмитрий Николаевич взял мою зачетку и, поколебавшись, поставил мне «удовлетворительно».
Это была моя первая тройка в сессии – ниже четверок я еще не получал. Катастрофы, разумеется, не случилось – из-за одной тройки стипендии меня не лишит. Но обидно: другие отвечали значительно хуже!
Впрочем, спасибо и на этом! Я ведь понял колебание Дмитрия Николаевича: он раздумывал между двойкой и тройкой. Но справедливость победила раздражение.
Когда я вышел из кабинета, Юра спросил глазами: что?
- Тройка!
- Как?!– удивился Юра. - А мы зря ему вещи перетаскивали, что ли?
- Наверное, за коньяк обиделся! Может быть, он нам Камю наливал, а мы об этом не догадались?
- А что мне теперь делать? – пригорюнился Юра. – Попытаться сдать экзамен или сразу идти в деканат за документами?
Юра Чернышев всегда на отлично сдавал экзамены по русскому языку – другого такого лингвиста на курсе не было. Но вот по остальным предметам, как правило, плавал. И если он получал двойку, то прямиком шел в кабинет декана и требовал документы. «Хватит с меня учебы! – для убедительности прибавлял он. – Буду на тракторе работать!»
А наш декан Лидия Ивановна придерживалась принципа: «Мужчин на филологическом факультете мало, их надо беречь!» К тому же Юра хорошо писал пером и регулярно выполнял заказы преподавателей факультета, рисуя им плакаты и наглядные пособия. Кто его мог отпустить? Лидия Ивановна сама решала эту проблему - экзамен, проваленный Юрой. Юра экзамен даже не пересдавал, а получал свою законную тройку.
- Попытайся для начала экзамен сдать! – посоветовал я. – Не забывай, что Самсонов не с нашего факультета! А потому твой «трактор» на сей раз может и «сломаться»! Упрется Самсонов – и даже Лидия Ивановна окажется бессильна!
Я лежал в своей комнате на кровати и курил – и вошел Юра.
- Сдал? – равнодушно спросил я.
- Естественно! И, представь себе, на четверку! Самсонов, кстати, сказал, чтобы ты сейчас немедленно шел к нему! С зачеткой!
- Зачем?
- А я знаю?
Я схватил зачетку и бросился в новый корпус. Заставлять ждать Дмитрия Николаевича второй раз нельзя ни в коем случае!
Экзамен уже закончился, но Дмитрия Николаевича я нашел на кафедре.
- Давайте свою зачетка, - сказал он. Вид у него был виноватый.
- Зачем? – насторожился я.
- Вы понимаете, я погорячился. Я прекрасно понимаю, что вы ответили на четверку. К тому же, я и второй вопрос не слушал, а вы его, наверное, действительно знаете!
И он, взяв мою зачетку, перечеркнул «удовл» и написал «хорошо». Да еще и приписал: «Исправленному верить».
Когда я, недоумевая, позже рассказал об этом Юре, он мне все и объяснил:
- Так он мне вообще двойку хотел поставить! Сказал, что я не готов! А я ему: а когда было готовиться, если люди переезжают на новые квартиры? Тут-то он меня и вспомнил! И тебя, видимо, тоже.
А на следующий день все наши девчонки, не сдавшие экзамен с первого раза, успешно его пересдали. Вот что значит – благородный человек!
И таковых, видимо, немало в нашем замечательном обществе. Просто у них память плохая…