Дверь открылась и на пороге появился курьер. Он выглядел как обычный курьер, отличалась лишь аккуратная шишечка на голове. Синий цвет коридора слился с глазом умной машины.
“Пожалуйста, распишитесь”.
Курьер протянул мне мохнатую лапу. Тяжелыми зимними месяцами даже роботы надевали перчатки. Я, хмыкнув, снял перчатку, оторвал один из железных пальцев и провел по посылке красную черту.
“Хорошего дня!”
Кивнул доставщик и, развернув верхнюю часть тела в направлении выхода, покатился к лифту. Когда дверь закрылась, я поставил посылку на столик в прихожей и побежал за ножом. В шкафу ждали своего часа самые разные ножи, железные, электрониточные и обычные, лучевые. Один из ножей я и схватил с полки, покрытой жвачным мясом. Состав сока этого неведомого науке растения, которое мне притащил знакомый космоходчик с планеты Мьюг, держал металлы в ежовых рукавицах, превозмогая течение времени.
Нож весело вцепился в прозрачную упаковку, и пакет тут же треснул, обнажив свое содержимое. То был момент истины. Словно человек, исторгнувший из своих недр остатки непереваренной пищи сквозь вернхий или нижний проход, сверток выплеснулся на пол, раздавшись вширь. Частички неведомого вещества бурлили, шныряли из стороны в сторону, будто бы ждали реакции любопытного двуногого существа, на них смотрящего.
Обычно медузоврот посыпался перцем и елся с солью, но в этот раз я побрезговал. Содержимое каши, таящей наверняка важную для меня информацию, вылядело не очень аппетитно. Поэтому я взял веник и скребок, собрал бурлящую холодную и ужасно голубую жижу с паркета и понес ее в Читальщик. Аквариум Читальщика стоял на полке у рабочего стола, рядом с пластинкой для чтения информации по крови. Внутри Читальщика плавали рыбки, которых я забыл убрать в нужный срок.
Очистив содержимое Аквариума (рыбки остались живы) я влил Мубель, так по-научному назывался медузоврот, в прозрачный стакан приемника и проткнул себе палец одноразовой пластинкой. Капля крови упала на считывающую поверхность проверялки, и на экране внутри моей головы посыпались странные символы, раз за разом приводящие в движение механизмы сознания, собирая, пазлируя картинку.
Из глубин разума на меня сурово посматривал Господин Йольк. Рядом с ним на старинном диване разложила опрятные ноги женщина без рук и головы. Постепенно подмозговое пространство обрастало деталями, пока, со звуком падающего в кастрюлю с водой кирпича, не появился звук, придавший женщине более человеческий вид. Картинка сложилась. Передо мной была симпатичная даже по человеческим меркам разнопланетянка.
“Господин Иммигрант. Прошу “довольствоваться”. Люминера”.
Странное слово “довольствоваться”, исходящее из плотных губ собакообразного существа, которое на самом деле было самым уважаемым жителем планеты, взрезало слух.
“Дзякуй, гоподин Старший Иммиграционный Инспектор”.
Я помахал разнопланетянину татуированной ручищей и мило улыбнулся.
“Сегодня особый день. День, когда ваша судьба изменится и вы, наконец, - здесь Старший Иммиграционный Инспектор то ли кашлянул, то ли рассмеялся в пушистую лапу, - станете Равноправным и Правдонародным жителем нашего мира”.
Я спокойно выслушал речь разнопланетянина и кивнул. Эмоции нужно было держать в секрете, легче будет “упиться” после. Старший Иммиграционный Инспектор тем временем продолжал речь.
“К вам, ныне и присно и во веки веков, так ведь говорится в земной книге про Творца Миров, будет приставлен Ознакомитель. Люминера познакомит вас со всеми тонкостями разнопланетного существования, а в конце испытательного срока, вернее, процедуры Обжития, поставит вам печать Доверия. Оставляю вас наедине...”
Господин Йольк, тучно подрагивая всеми частями мощного тела, покрытого мясистой шерстью, удалился. Мы долго смотрели друг на друга. Чудак с Земли и инопланетная женщина.
“Хочешь чего-нибудь выпить?”
Голос Люминеры вывел меня из транса, и я медленно кивнул, стараясь поскорее “вытянуть” себя из виртуальной реальности.
***
Мы встретились в том месте, которое по земным меркам можно было бы назвать баром. Удачно вписанный в дерево жилой модуль из “псевдокожи” впитал в себя, казалось, все население города уходящей ночи. Протиснувшись сквозь влажные складки строения, я обнаружил себя стоящим рядом с диковиной луковицей, похожей на боба. Бобообразный, вернее черт-те-на-что-похожий пришелец упрямо зыркнул на меня тугими глазами-нитями и исчез в пульсирующей светомассе одной из комнат. Ослепленный на мгновение, я вдруг услышал знакомый голос, доносящийся как бы из недр моего сознания
“Кьод Кемппо, сюда!”
Небольшое отступление. Я так и не сказал вам доселе своего имени. Все пришельцы колонии по прибытии получают двойное имя. Мне выпала честь стать соименным родственником одного из наиболее величественных трубадуров Галактики.
Направив мозговые извилины в сторону голоса, я, наконец-то научившийся, спустя столько лет, отвечать на телепатические сигналы (не без помощи кое-каких технологических ухищрений), ответил “Иду”.
Люминера ждала меня в одной из множества комнат. Да, бар, вернее чем бы ни было странное место, куда меня пригласили, слегка напоминало старый добрый стрип-бар на Земле, с той лишь разницей, что вместо голых задниц посетителей развлекали горячие закуски и спиртное. Люминера сидела, наполовину провалившись в диван. При виде меня она неуклюже выплыла из уютного ложа и вдруг, споткнувшись обо что-то, полетела в мои объятия. Отчего-то среагировав вовремя, что было мне, если говорить по честности, несвойственно, я поймал разнопланетянку, чуть-чуть недолетевшую носом до желеобразного пола.
“Мать твою!”
Выругался я, глубоко вздохнув.
“Спасибо”.
Сказала Люминера.
Мы сели за стол и заказали цветистый коктейль-разноблюд. Искристая масса сложенных друг на друга лакомств с трубочкой посередине удерживалась от падения неведомой силой, напоминая Пизанскую башню.
Не зная, о чем говорить с незнакомкой, я хотел удариться в еду. Но не успел мой рот дотронуться до верхнего этажа яства, как Люминера вдруг положила мне руку на плечо.
“Вместе. Tajz и еда”.
Робко сказала она.
“Это нужно есть все вместе?”
Я подумал, что вставленный в голову искусными земными врачами словолов сломался, и несколько раз переспросил спутницу. Она лишь рассмеялась в ответ.
“Ай да?”
Мягкие руки Люминеры настойчиво наклонили меня к вылезшей из части многоэтажной еды тентакле. Не упел я и глазом моргнуть, как таинственное нечно, сидевшее внутри еды, схватило меня за язык и прыгнуло в горло. Я взвыл от ужаса и отпрянул, свалившись на пол, чувствуя, что, что бы то ни было, выскочившее из еды, медленно прорывается сквозь внутренности к сердцу.
Очнулся я дома. Но не один. Люминера сидела подле моей кровати, держа в ладонях разбухшую от слизи и крови каракатицу. Тогда она впервые сказала что-то больше, чем пару фраз.
“Так проявляется любовь. Я и Ты”.
Впоследствии, когда все закончилось, но об этом позже, я долго думал об этих словах и даже написал несколько второсортных историй для развлекательной колонки в журнале Планетологической Ассоциации Земли. Одна из историй называлась “Любовь в космической пыли”.
***
Так мы стали жить вместе. Люминера, по закону планеты являясь Ознакомителем, должна была так или иначе присутствовать в каждой частичке моей жизни. Она ни на секунду не покидала моего жилища и, казалось, стала неотъемлемой частью существования, совсем так же как горы и реки вокруг многообожаемой горы Хно. Мы часто ранним утром выходили на балкон, чтобы посмотреть, как над серебристыми каменными хребтами восходит солнце.
Однажды, когда последний луч одного из солнц, окружающих планету, угас в седине вечерних облаков, окрасив мир вокруг мягким, розовым сиянием, Люминера подошла ко мне и мягко сказала.
“Пора прощаться”.
Оторвавшись от наблюдения за небом, скрывающим внутри облаков отблески дня, я дал головной пластине команду выключить музыку и улыбнулся ставшей родной жительнице моего дома.
“Что ты сказала? А как же “ныне и присно”...?!
Переспросил я Люминеру. Она, стоя неподвижно в дверном проеме, вдруг сбросила самодельный халат, который я неумело сшил для нее, обнажив невиданной красоты крылья. Каждое из них переливалось внутренним светом. Сквозь одно из крыльев я рассмотрел свое скудно обставленное жилище, в котором застыло отражение перекошенного в нелепой ухмылке небритого лица.
“Пора прощаться, Кьод Кемппо. Время подошло к концу”.
Отчего-то переводчик разнопланетной речи в моей голове не включился, поэтому лишь много лет спустя, просматривая старые архивы мыслеписи, дома, на Земле, я вдруг понял, что то были последние слова Люминеры и что она в тот момент исчезала навсегда.
Я допускаю, что странное создание, похожее на ангела и бабочку, смешанную с огурцом и виноградной лозой, было долговременной галлюцинацией. Вернувшись на Землю через много лет, я написал множество статей, описывающих жизнь землянина в разнопланетном обществе. Я писал о том, как устроена жизнь на далеких планетах, писал о чувствах и обычаях их обитаталей. Но я никогда никому не говорил о Люминере (из боязни быть осмеянным или показаться сумасшедшим). До сегодняшнего дня.
В жизнь каждого из нас иногда приходит Люминера, но лишь немногие обращают внимание на ее прозрачные крылья. Когда космоходчик движется быстрее скорости времени в подпространственной тишине, он не замечает, что тяжелый глаз космоса непрерывно наблюдает за ним, словно выжидающий в засаде охотник, справшивающий сам себя раз за разом, что бы такого еще сделать самому с собой, прежде чем выстрелить, прервав существование дичи раз и навсегда.
В приложении к моей истории - отрывок из стихотворения Пеллетень Йогса, величайшего поэта космического пространства.
Перевести мысли мудрого разнопланетянина на человеческий язык очень сложно, но даже нам с вами, живущим здесь и сейчас, вдалеке от настоящей суеты космического пространства, можно понять несколько мыслей. Я постараюсь доступными словосимволами передать суть того, что желал сказать своим сородичам и людям великий поэт:
Пеллетень Йогс, из сборника “О человеках” Отрывок из поэмы “Вам дано лишь несколько слов”
(прим. переводчика “(...)” - утерянные при переводе строки стихотворения. Слова в “[…]” - примерное звуко-словопредставление разнопланетных терминов, использующихся в стихотворении). Пеллетень Йогс открыто критиковал действия человечества после интервенции человечества на планету Мьюг и последующее ее разрушение.
Тебе дано лишь несколько слов.
Мгновение дрогнувшей крыльями Времени-птицы, чтобы увидеть Мир.
Куда там “почувствовать вечность!”
Рождаясь - со стоном вздыхаешь. Вдруг уходя - навсегда, хрипя, закрываешь взор,
Застывая в нелепой тиши.
Если бы ты понимал откуда исходит жизнь, (....)
То давно бы вышел из Сущего,
Стремительно хлопнув дверью своей [... души].
(...)
Гнева пустомыслего полный, расстояния от звезды до звезды измеряя затихшим
биеньем робких сердец,
След кровавый упрямо тащишь от Порога до Солнца, распятого вширь.
Человек, ха!
Разве ты смысл мироздания?
Ой, сейчас упаду на землю от смеха!
Творения Венец!
Нелегка твоя ноша, но не сдаешься. Упрямец, глупец!
ЧуднО веришь, несчастный невежда, в ожидаемый
Как-там-у-вас, у [землян], говорится “Счастливый Конец”.
Изо дня в день твердой поступью шагаешь сквозь вечность, нелепый герой!
Есть чем смотреть, понимаешь пространства движение, но не желаешь Правды увидеть....
(...)
Проклятый изгой!
Сколько планет безвозвратно исчезло под твоею бесстрастной [(железной)] пятой?
Мьюг, например, ....
(...)
Пораженный инопланетной заразой, Мьюг со страхом смотрел,
Как ты хладнокровно искалечил его обитателей, лишив каждого из них [тел].
Но [птичья] песнь храбрых Мьюганцев не будет забыта в удивленном, испуганном
Возгласе Звезд.
Мы запомнили, знаем, и никогда не забудем как повели себя те, кому
[Госпожа Удача разрешила схватить свой хвост].
(...)
У подножия Галактик беззвучных
Таящих лепестки далекого света в беззвучной пыли,
Вот раз за разом соединяется наш с тобой путь,
О злодей человек!
Вот увидишь, не удастся больше трусливо сбежать, позабыв злодеяния,
Страхом неведомым не ускорить больше тебе свой позорный бег.
Однажды, протянув ладони в вечной нелепой мольбе,
Ты падешь, наконец, перед своим отражением ниц,
Прекратив поклоняться [пустой ерунде].