«Когда снег заметает море и скрип сосны / оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,…»
Иосиф Бродский, «Шведская музыка».
А. П.
Белая ледяная крупа сечёт лица. Сильный ветер сбивает с ног. В чернильной мгле двое, сильно наклонившись навстречу порывам свистящих воздушных струй, настойчиво пробиваются сквозь мрак к обрыву крутого, заснеженного берега, за которым едва угадываются, и то, только благодаря запорошившему их снегу, мачты и реи корабля. На палубе, у поручней стоит почти невидимая, группа людей с неразличимыми лицами, которых, тем не менее, я интуитивно, воспринимаю, как давних знакомых. Впереди всех бледнеет только, красивое моложавое лицо моего отца, на груди которого толстый, оранжевый* шарф, крупной модной вязки, выделяется, как огромный экзотический цветок, флуоресцентным фонарём возглавляющий всю группу. Крепко вцепившись в мой локоть, ко мне прижимается женщина, лица которой не видно, под тёмным платком и выбивающимися из под него, прядями волос. Но я, воспринимаю её, как очень близкое мне существо (близкое такого рода близостью, которая возможна только между мужчиной и женщиной), хотя под платком, ничего, кроме лёгкого, как свет Луны сияния.
– Ничего не бойся! – Говорю я ей. – Я обязательно посажу тебя на этот корабль. – Наконец, мы добираемся до края белёсого, обрывистого берега. Круто уходящая вниз, сильно обледеневшая тропинка, ведёт к узкому, деревянному корабельному трапу, вмёрзшему в прибрежный лёд. То и дело, поскальзываясь, мы начинаем осторожный спуск. Вот мы и внизу. Я пропускаю женщину вперёд. Отпустив мою руку, она стремительно взбегает по трапу, уверенная, что я следую за ней. И в самом деле, я тоже, делаю шаг к трапу, но в этот миг, за спиной, с высоко-трепещущего во мгле берега, меня окликает чей-то женский голос:
– … а как же мы? – Замешкавшись, я оборачиваюсь в сторону берега:
– Я только подниму её на борт, – отвечаю, – и сразу вернусь.
– … я жду тебя! – Почти истерично звучит голос моей спутницы, сильно свесившейся в мою сторону над поручнем корабля.
– Всё в порядке, сын! – Раздаётся в свою очередь, голос отца. – Тебе не о чем беспокоиться.
***
Всё перекрывает гудок айфона. На дисплее высвечивается сообщение моей дочери из Санкт-Петербурга:
– Папа, мама умерла.
– Так значит – сон в руку, да и сон ли, вообще? Я, только что, посадил на корабль мёртвых свою бывшую жену. – Начинаю осознавать я, проснувшись в Лос Анжелесе. – И, таким образом, я проводил её в последний путь …. И выходит, первое, что сделала её душа, едва расставшись с телом, – бросилась искать меня, уверенная, что только я, могу помочь ей перебраться через Стикс*. Но, откуда она знает, что я умею провожать души мёртвых? Ведь, я научился этому у буддистов уже, после нашего развода. И в любом случае, это в первый раз, когда тень умершего, сама нашла меня для того, чтобы я помог ей добраться до ладьи Харона*. И ещё …, по-видимому, ей очень хотелось, чтобы я остался с ней, на корабле мёртвых, где роль сына Ночи в этот раз, исполнял мой отец, ушедший в мир иной, на десяток лет раньше …
А может и не знала она вовсе, о моих способностях, а просто почувствовала потенциального попутчика, созревшего для ночного рейса, но кто-то, в этой жизни, был ещё не готов со мной расставаться и окликнул меня…. Знать бы ещё, кто?
Однако на этом, история оказывается, не закончилась. В следующие две недели отлетевшая женская душа продолжала регулярно навещать меня во сне и жаловалась на то, как ей одиноко и упрекала меня за то, что я с ней не остался. Мне было не по себе. Если мёртвые зовут в потусторонний мир, хорошего ждать не приходится. А тут ещё и дочь пожаловалась на то, что мать и ей мешает спать и ведёт себя во сне так, как будто и не умерла вовсе, или по крайней мере, совсем не понимает, что её уже давно нет в мире живых. Дочь просила о помощи, так как не знала как ей избавиться от этих видений. И это стало последней каплей. Надо было что-то делать, хотя бы, ради ребёнка. Я начал догадываться, что душа моей бывшей, расставшись с телом, не сумела пересечь небесный Рубикон и продолжает находиться в пограничной полосе разделяющей два мира: тот и этот свет. Именно поэтому, буддисты прекрасно осведомлённые о том, что иногда это случается, обучают своих приверженцев искусству помогать таким «заблудшим» душам. Впоследствии такие слабые души превращаются, в приведения, которые так пугают мир живых. Необходимо было срочно проверить эту версию.
Я нырнул в другую реальность, как в желе или полупрозрачный студень на блюдце в холодильнике. И сразу увидел её. Она сидела на корточках, как нахохлившийся, напуганный воробей, прикрывая голову руками, под каким-то ветхим, серым деревянным забором. Из-за глубоких сумерек её едва было видно. К тому же, всё пересекали косые струи дождя. Но приблизившись к бывшей я разглядел лицо глубоко несчастного, полностью дезориентированного человека, не понимающего, что с ней происходит. Я подхватил её, невесомую, правой рукой и, жестом античного «Дискобола», легко забросил её вверх, туда, куда она сама не сумела найти дорогу, и где ей, уже давно, полагалось быть. Вернувшись в нашу действительность, я убедился что миссия прошла успешно, так как с тех пор «заблудшая» действительно перестала беспокоить и меня и дочь. И только тогда мне удалось сложить все кусочки пазла. Именно звонок дочери помешал мне в тот злополучный, первый раз, во сне, когда я помогал душе её матери сесть на корабль Харона. Именно поэтому она так отчаянно звала меня остаться, а потом преследовала нас с ребёнком в наших снах. Ведь через Стикс-то, в тот раз, я её так и не перевёз. И поэтому пришлось делать вторую попытку, но уже, не во сне. Но, – всё хорошо, что хорошо кончается! И, да пребудет мир над нами всеми.
******
*по ту и по другую сторону реки … – слова из откровения Свт. Андрея Кесарийского, 22:2.
*оранжевый – у буддистов является цветом заходящего солнца, символизирует божественные качества святости и просветления.
*СтИкс – (греч.) река, протекающая в подземном царстве Аида, через которую Харон, перевозил души умерших.
*ХарОн – (др.-греч.) в греческой мифологи сын Эреба и Ночи, перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мертвых.